— Кто здесь?

— Не спится тебе? Мне тоже.

Лицо было незнакомое. Рот треугольником, будто улыбается, а глаза серьезные.

— За что тебя? — спросила незнакомка.

— Перепутали с кем-то. Почтальонша я...

Незнакомка вроде опять улыбнулась, не поверила. А Марусю кольнуло: «Неспроста она, неспроста здесь».

— Как хочешь думай, — перепутали и все.

Каждый день ее вызывали на допросы, но не били, не пытали, требовали назвать сообщников, и каждый раз, когда она возвращалась в камеру, незнакомка спрашивала:

— Ну что? Да ты говори, меня ж тоже вызывают. Посоветуй.

— Что вы, тетечка. Куда мне до вас. Вы городская, образованная...

— Не придуривайся! — крикнула незнакомка.

— А что говорить-то, — прикинулась Маруся. — Говорить-то могу, да все не по делу. Есть вот у меня один знакомый в Требёхе.

Маруся вспомнила, что как раз в Требёхе появился предатель, родственник старосты. Староста сам ничего мужик, а родственник на своих доносит. Незнакомка ночью исчезла. А Марусю на утро — в закрытую черную машину.

— В Требёху, — приказал офицер.

Ехала Маруся, и сердце замирало. «Что-то будет? А вдруг староста за родственничка заступится?» Неожиданно машина остановилась. Не слышно было ничего, только под потолком гудела муха. Потом открылась дверь.

— Выходи.

Свет полоснул Марусю по глазам, и она невольно зажмурилась. «Расстреливать привезли», — мелькнула догадка. Ноги сделались ватными, непослушными, будто чужие.

— Быстрей, — поторапливал солдат.

Как ей удалось вырваться, она и сама не знает... Выручили прибрежные камыши. Кинулась в их чащу, вдогонку стреляли, а она бежала, не чуя под собой ног. Партизаны привели ее прямо к Железняку.

— Ты откуда такая встрепанная?

— Попить дайте. Напилась — стало легче.

— Что случилось?

— От смерти едва спаслась... — И Маруся рассказала обо всем, что пережила за эту неделю.

На следующий день она ворвалась к Железняку сама не своя.

— Она! — крикнула Маруся с порога. — В лагере нашем...

— Кто?

— Та самая. Рот треугольничком... Все выведывала, все подделывалась, когда в камере вместе сидели...

Через несколько минут Роза стояла перед Железняком.

— Вы еще здесь, оказывается?

— Да, задержалась.

— Ну что ж, рассказывайте... На подсадке, значит, работаете?

— Что вы говорите? Я ничего не понимаю...

Железняк сделал знак ординарцу. Вошла почтальонша. Роза вскрикнула и сразу обмякла.

— Вот и кончена игра, — сказал Железняк. — Теперь слушаю вас.

Запираться не имело смысла. И Роза все рассказала. Оказывается, при выброске она действительно попала к немцам и, спасая свою шкуру, согласилась на них работать. Это она выдавала разведчиков, это она навела карателей на партизанскую базу. И никто бы не знал об этом, не встреться предательница с почтальоншей.

Полина Черная шла быстро. До захода солнца нужно было выйти из города. У шлагбаума опять стояла толпа. Проверяли документы. Маячила опять фигура Фрица.

— Платточек! — увидев ее, закричал немец.

Всегда, проходя шлагбаум, она пела. Фриц и другие немцы слушали. И всегда на ее песни собиралась толпа.

На этот раз что-то случилось. Фриц, не дойдя до нее, выхватил из кобуры пистолет. И за спиной у нее оказались двое с автоматами.

— Хенде хох! — Фриц вырвал у нее сумку.

Полину прикладами подтолкнули к черной машине, и не успела она опомниться, дверца захлопнулась.

Бросили ее в темную камеру. Со свету она не могла разглядеть, кто с ней рядом, только чувствовала, что кто-то есть.

— И тебя взяли?

Голос был знакомый, а лица она не узнала. Лицо было чужим, неузнаваемо распухшим.

— Это я, Раечка. Неужели не узнаешь?

— А Нина где? Ведь ее схватили?

— Нинка сбежала. Обхитрила их...

Раечке сделалось плохо, и Полине пришлось за нею ухаживать. Ей и самой было нехорошо, ее тоже били, но Раечке было совсем худо. Ночью она пришла в себя, зашептала:

— Из-за меня все получилось... Я проговорилась по пьянке...

Полина невольно отодвинулась.

— Правильно, — простонала Раечка. — Меня ненавидеть надо...

Каждую ночь Полину вызывали на допросы, пытали, подвешивали к потолку за косу. Она ничего не сказала. Потом ее оставили в покое, как будто забыли, даже пищу не приносили. Она лежала и старалась не двигаться, потому что каждое движение вызывало боль.

Неожиданно заскрипели двери.

— Поднимайтесь!

Подталкивая прикладами, их повели к машине, втолкнули в кузов. Там уже сидело двое — седой как лунь старичок и заросший черной бородой парень. Лица обоих были знакомы Полине, и в то же время как бы незнакомы — опухшие, страшные, в кровоподтеках. Старичок поддерживал сломанную на допросах руку.

Машину окружили мотоциклисты, и они поехали. Когда машина остановилась и их всех вывели, Полина все поняла.

Находились они на городской площади, у виселиц. Кругом вооруженные немцы, а за ними толпа. И гробовое молчание. Сотни людей, согнанных на площадь, стояли молча.

Полина посмотрела на своих товарищей. Впервые разглядела страшное лицо Раечки, не лицо, а сплошной кровоподтек. Это особенно бросалось в глаза, потому что рядом с Раечкой стоял румяный, сытый немец. Пошел дождь. Капельки его приятно освежали кожу. И Полине вдруг показалось, что все это — виселицы, румяный немец, безмолвная тишина на площади — все это сон. Сейчас она проснется, и все будет хорошо. Засияет солнце. Послышится родная русская речь. Ей развяжут руки, и она побежит по знакомым улицам Пскова. Не может ведь она умереть, еще не пожив как следует.

Рядом о чем-то заговорили немцы, и тотчас отчаянно взвизгнула Раечка.

— Перестань, — сказала Полина. — Возьми себя в руки.

Их подвели к открытому грузовику, неизвестно когда очутившемуся под виселицей,- велели подняться в кузов. Появился немецкий офицер в пенсне и какой-то тип с продолговатой, похожей на дыню, головой. Офицер читал по-немецки, а тип переводил. Полина его не слушала. Она вглядывалась в толпу, стараясь увидеть знакомых людей.

Наконец чтение кончилось. Наступила страшная пауза, и в тишине Полина уловила вздох толпы. Тотчас засуетился розовощекий. Подошел к седому старичку. И как только подошел к нему, старичок отчетливо произнес:

— Звери вы, звери...

Последней была очередь Полины. Она хотела взглянуть в глаза розовощекому, но палач отвел их в сторону и накинул веревку. В петлю попала коса, и Полина привычным движением хотела забросить ее за спину. Коса не послушалась. Розовощекий уловил ее жест и выбросил косу из петли. Полина вдруг поняла: это конец. И сами по себе, как протест, из горла вырвались последние слова:

— Прощайте, товарищи! Да здравствует...

Толпа колыхнулась.

Полина уже не слышала, как из-за домов затрещали выстрелы, как ворвались на площадь партизаны.

— Пожар! Пожар!

Фашисты оцепили площадь. Горела биржа труда. Ненавистное всему городу здание.

С первых дней Железняк и его группа многое делали, чтобы спасти советских людей от угона в фашистское рабство. Поначалу немцы осторожничали, маскировались, добиваясь регистрации всего взрослого населения. Немногие шли к ним на службу. Тогда они начали прижимать голодом и страхом. Создали специальные рабочие батальоны, принудили людей идти на заводы, на железную дорогу, на торфоразработки. Потом стали отправлять молодежь в Германию.

Еще перед уходом в Громулинские леса Железняк провел предварительную работу. Организовал через своих людей боевые группы сопротивления, во главе поставил надежных парней. В одной из деревень такую группу возглавлял Михайлов.

— Сила-парень, — говорили о нем. — Кулаком гвоздь в доску заколачивает.

Железняк пригласил Михайлова к себе.

— Назначаю тебя старшим. Чтобы на немцев не работать никому, понятно?