Среди тех, кто в эти тяжелые дни пришел в партизанский лагерь, был человек, непохожий на остальных: крепкий, упитанный, в добротной одежде. Рассказал о себе: ленинградец, шофер, попал в плен, был в лагере, дважды пытался бежать, но все неудачно. Сейчас бежит в третий раз.

Железняк занялся Калинкиным. Разговор у них шел начистоту. Интуицией Железняк чувствовал: свой это, наш человек. Но вид?! Совсем не похож на пленного. Слишком уж сытый.

Герман в Калинкина не поверил.

— Смотри, — предупредил Железняка. — Он нас всех подведет.

После истории с Мигровым комбриг стал мягче, не лез больше на острые объяснения.

— Ладно, — сказал Железняк, — возьму его с собой, хорошая будет проверка...

Еще в Ленинграде ему сказали: «Вам лично не разрешается участвовать в операциях». В Валдае это подтвердил полковник Осмолов: «Вы, Александр Филиппович, сами в бой не лезьте. Ваша обязанность — организовать дело». Но то были указания Кадачигову, а Железняк не мог не пойти. Сама жизнь вынуждала нарушить приказ. Или бригада погибнет от голода, или надо с боями выходить с Голодая. Но выйти можно, лишь разведав обстановку в соседних районах. Каковы там силы противника? Нужна была глубокая разведка. Ее Железняк взял на себя.

Пошли двумя группами. С Железняком были Бесчастнов, ординарец Горбунов, Калинкин и еще двое партизан. Из лагеря вышли днем. Пройдя болото, обсушились на опушке, поели клюквы и вечером зашли в ближайшую деревеньку, где немцев — они это знали — не было. На улочке было пустынно. Появившаяся на дороге девчонка с хворостинкой, завидев партизан, скрылась в сенях. Из окон выглядывали старухи.

— Напиться бы, мамаша, — попросил Железняк.

Старуха не ответила. Молча ушла и молча вернулась с ведром воды.

— Мы никого не тронем, — успокоил ее Железняк. — И ничего у вас не возьмем. Не бойтесь.

Старуха опять ушла в избу. Через несколько минут на крыльце появилась молодая женщина в белом выцветшем платке.

— Заходите.

Войдя вместе с разведчиками в избу, она сказала:

— Маманя, хоть чайком-то угостите...

Вскоре на столе появились самовар, картошка, огурцы.

Железняк предупредил:

— Только платить нам нечем.

— Ладно, — оборвала его молодая женщина. — Придет время — расплатитесь.

Поблагодарив душевных хозяев, разведчики ночью вышли из дома и направились к железной дороге. Здесь, по сведениям, которые были у Железняка, жил на разъезде наш разведчик.

Разведчик удивился приходу незнакомых людей, замкнулся. Каким образом очутились здесь? Кто такие? Лишь услышав пароль, заговорил, коротко доложил обстановку.

Неподалеку от разъезда был курорт, где отдыхали вражеские офицеры. У Железняка сразу возникла мысль: а нельзя ли туда проникнуть?

— Кроме мельника помочь некому, — сказал разведчик. — Мельница на этой стороне реки, а на той — курорт. Правда, мельник немцам прислуживает. Так что сами глядите...

Первым пошел Калинкин. Уже выяснилось, что кроме большой физической силы и смелости, обладает он очень важным для разведчика свойством: умеет двигаться почти бесшумно.

Холодно блеснула река. На той стороне перекликались часовые врага.

Подошли к мельнице, постучали.

— Кто там?

— Шнель! Шнель! — поторапливал Калинкин.

Мельник открыл дверь. В избу вошли Железняк, Бесчастнов, Калинкин.

— Ну, господин хороший, выкладывай все начистоту, — сказал Железняк, — Как живется при немцах? Кого успел предать?

Мельник сразу все понял. Стоял перед ними в одном белье, и лицо было белым, как рубаха.

— Выкладывай все! Я и пистолета твоего из-под подушки доставать не стану...

Калинкин подскочил к кровати, отшвырнул подушки. Там действительно оказался пистолет.

— Кого успел предать?

— Никого не предавал...

— Ну тогда счастье твое. Поможешь нам, надо будет кое-что сделать на курорте...

— Сделаем, все сделаем, — бормотал мельник, еще не веря, что грозу пронесло.

В другой деревне, неподалеку от курорта, разведчики решили провести сход. Днем скрывались в лесу, а к вечеру, выставив дозорных, Железняк и Бесчастнов направились в деревню. Люди собрались возле сельсовета. Настороженно ждали.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал Железняк, подойдя к толпе. — Разговор у нас с вами короткий. Знайте и запомните крепко: как бы там ни было, а победа все равно будет за нами. Вернется Красная Армия, и вся земля эта, как была, так и будет советской...

Толпа одобрительно зашумела.

— Вернется к вам Советская власть, — продолжал Железняк. — Ваши дети пойдут в школу, а вы будете свободно передвигаться по своей земле, без пропусков, без опаски, будете петь свои советские песни, праздновать свои праздники. И знайте, товарищи, все тогда припомнится, хорошее и плохое. Нам известно, что большинство из вас — преданные люди, патриоты, но есть и предатели... Знайте, не уйдут они от расплаты. Старайтесь на немцев не работать. Помогайте партизанам. Они за вас кровь свою проливают... Им нужна ваша помощь...

Никогда не был Железняк оратором, но тут его слова дошли до людей, задели за живое. Партизан обступили, завязались оживленные разговоры. Особенно наседали две девушки. Они, как выяснилось, работали на курорте и рвались хоть чем-нибудь помочь партизанам.

— Найдем дело, — сказал Железняк.

Группа его обошла более десяти деревень. В бригаду возвращались на четвертые сутки. До самых болот сопровождал их небольшой обоз с хлебом, картошкой и мясом.

Железняк даже не предполагал, что Герман так обрадуется его возвращению.

— Филиппыч?! Живой?

— Живой, как видишь, да еще с приданым...

После первых объятий и расспросов зашли в землянку комбрига. Собрались Герман, Исаев, начштаба, новый начальник разведки. Железняк доложил о результатах похода.

Герман встал, при всех пожал ему руку.

— Я ж говорил — настоящая помощь прибыла, — заметил комиссар.

Попрощавшись с комбригом, Железняк остановился у порога землянки:

— Да, относительно Калинкина... По-моему, стоящий парень. Отлично себя вел...

— Что ж, я рад, — сказал Герман. — Думаешь, мне приятно возиться с предателями? Куда приятней, когда надежные парни...

К вечеру комбриг собрал командирский совет.

— Надо выходить с Голодая, — сказал Герман. — По достоверным сведениям, — он покосился на Железняка, — немцев кругом немного. Поддержка населения нам обеспечена. На подготовку, думаю, хватит суток. Медлить нельзя.

Решение было дерзким: выходить под самым носом у немцев, открыто показывая свою слабость, с разутыми, истощенными, плохо вооруженными людьми. Но другого решения не было.

Вышли на рассвете, рассчитывая засветло выбраться из болот. Однако расчет этот не оправдался. Хотя высланными вперед людьми были выложены гати, все равно дорога оказалась очень трудной. Истощенные и раненые задерживали движение. Их несли на руках.

Лишь к вечеру следующего дня партизаны добрались до деревни Красные Щеки.

Перед тем как разместиться по избам, Герман приказал обеспечить усиленное охранение. Без спроса ничего не брать, ни грамма, ни капельки. За нарушение — расстрел.

Ночью Железняку донесли: фашисты встревожены, на борьбу с партизанами выступают карательные отряды.

Так и не отдохнув, бригада вынуждена была сниматься и уходить в Громулинские леса. Все, кто мог держать оружие, в том числе, конечно, и чекисты, взяли на себя прикрытие отхода. Бои начались вечером, возобновились на следующее утро.

Силы заслона таяли. Боеприпасы кончались. Выручило местное население. Окольными путями партизанам доставлялись патроны и, что особенно важно, сведения о каждом шаге карателей.

Лишь через несколько дней группа прикрытия получила приказ отходить. Ночью, бесшумно снявшись со своих позиций, люди исчезли в лесах, будто растворились в тумане.