— Он индеец, да? — спросила девушка. Кейн помрачнел.

— Мокасины у него, как у индейцев племени чероки, но он не чероки.

— Как ты догадался?

— Я знаю его. Он вылавливает людей, находящихся в розыске, чтобы получить вознаграждение. В Вайоминге его знают все блюстители правопорядка.

Кристал оцепенела. Сейчас правда раскроется. Причем в самом отвратительном виде.

Кейн увидел за пазухой у метиса сложенный листок бумаги и протянул к нему руку. Кристал мысленно порывалась 'помешать ему. На бумаге темнела засохшая капелька крови, давнишняя, почти черная. Чья-то еще кровь.

— Не смотри. — Ей не удалось скрыть страх в своем голосе. Охваченная отчаянием, девушка пыталась придумать, как объяснить все Маколею.

— Тебе известно, что там написано?

Кристал кивнула, не смея поднять на него глаза. Кейн взглянул на неподвижное тело метиса.

— Значит, он пришел за тобой. — Это прозвучало не как вопрос.

— Его… его послал мой дядя. Он сам мне сказал. — Кристал отвернулась от Маколея. Вот и все.

Кейн медленно, как бы нехотя, извлек из грязной безрукавки метиса объявление и начал читать. Его лицо с каждой секундой становилось все бледнее, напряженнее, словно он силился побороть свои чувства.

Что еще она может сказать ему? Теперь он знает все. Все, кроме того, какую роль в ее судьбе сыграл Дидье. Она должна убедить его в своей невиновности, но, аргументируя своими свидетельствами очевидицы и уверяя, что такой человек, как она, просто не способен на преступление, она вряд ли добьется положительного результата. А других доказательств у нее нет.

— Это правда? — отрывисто, как бы захлебываясь, спросил Кейн. Он разгладил ладонью засаленный листок.

Кристал посмотрела на изображение своего лица на измятой бумаге, на очертания шрама в форме розы, на текст объявления, порочащий ее доброе имя.

— Это правда? Что ты находилась три года в психиатрической лечебнице?

Отказываясь встречаться взглядом с Маколеем, Девушка едва слышно просипела:

— Да.

— В лечебнице для буйных душевнобольных?

— Да.

А затем последовало молчание. Страшное, чудовищное. Гораздо более оглушительное, чем грозный рев.

— К тебе… там хорошо относились?

— У моей семьи большие связи. Ко мне там относились замечательно. — Кристал наконец не выдержала. — Я не убивала, Кейн. Это не я. Мой дядя… дядя свалил на меня вину за свое преступление. Меня осудили по ложному обвинению…

Она наконец нашла в себе мужество взглянуть на Маколея.

Он внимательно рассматривал объявление, словно надеялся таким образом почерпнуть более надежные сведения о гибели ее родителей, чем те, что могла бы представить ему она.

— Прошу тебя, поверь мне. Ты должен мне поверить.

Кейн, казалось, не в силах был оторвать глаз от объявления с ее приметами.

— Теперь все ясно… твое странное поведение в Фоллинг-Уотере… твой страх перед законом… твой сон… чувство вины…

— Я не делала этого. О Господи, неужели ты не понимаешь, что я любила родителей. Их убил мой дядя. Пожалуйста, прошу тебя, поверь мне. Я не сумасшедшая. — Она едва не разрыдалась.

Кейн долго молчал.

— Ладно, Кристал. Я поверю тебе, раз ты утверждаешь, что не делала этого. — Он понизил голос до громкого шепота. — Я люблю тебя. Я должен тебе верить. И я готов тебе поверить.

— Но ты даже не взглянешь на меня.

— Ты только представь мне доказательство своей невиновности. Больше мне ничего не нужно.

— Я невиновна. Иначе, зачем бы дядя подсылал ко мне убийцу?

— Этот человек выслеживал объявленных в розыск людей, за которых обещано вознаграждение. Может, его никто и не подсылая. Не исключено, что он просто хотел сдать тебя правосудию и получить деньги. И Кейн, казалось, заставил себя встретиться взглядом с девушкой, но глаза его оставались непроницаемыми. — Расскажи мне о лечебнице. Почему тебя поместили туда?

— Это был своего рода компромисс — лечебница вместо тюрьмы. Мой дядя внушил всем, что печется о моем благополучии. — Кристал посмотрела на свою ладонь с позорным клеймом в форме розы. — Шрам неопровержимо доказывал, что я находилась в спальне родителей в минуту их гибели. Я же, в результате пережитого потрясения, начисто позабыла все, что увидела той ночью. Память вернулась ко мне четыре гола назад, и тогда я вспомнила, что их убил Дидье… а меня запер в охваченной пожаром комнате умирать вместе с ними…

— Должны быть какие-то улики.

— Если бы они были, я бы давно добилась справедливости, а не скрывалась бы от правосудия. Единственная улика — мое слово. — Девушка не поднимала глаз, пряча свою боль. — Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что я, возможно, и впрямь сумасшедшая и то, что я выдаю за правдивые воспоминания, — это лишь фантазии моего больного воображения, сон, приснившийся мне однажды, в котором преступником предстал мой дядя, а я избавилась таким образом от чувства вины. — По ее щекам струились слезы. — Я не знаю, что еще сказать в свое оправдание. Но я абсолютно уверена, что невиновна, и эта уверенность все четыре года поддерживала мои силы, заставляя бороться, копить Деньги, чтобы нанять детектива и с его помощью вывести на чистую воду дядю и восстановить свое Доброе имя. Но, может быть, я сумасшедшая. Может быть, память меня подводит и я просто не в состоянии принять рассудком… то, что совершила.

— Нет. — Кейн взъерошил свои волосы. — Ты не совершала этого преступления. — Скомкав объявление, он швырнул его в снег. — Я верю тебе, и больше говорить об этом мы не будем.

— Я должна видеть в твоих глазах, что ты веришь мне, — голосом, наполненным страданием, промолвила Кристал.

Кейн не смотрел на девушку.

— В войну я прошел сквозь ад, полагая, что отстаиваю справедливое дело, — медленно заговорил он тихим, гортанным голосом, словно раненый зверь. А в итоге все настолько запуталось, что я перестал понимать, ради чего воюю. Я не могу позволить, чтобы подобное повторилось. Мы должны доказать твою невиновность.

— А если не получится?

Кейн взглянул на Кристал с непостижимо глубоким волнением во взоре.

— Решиться пойти на войну очень просто. Победить — труднее. Но если мы хотим, чтобы у нас было будущее, ты должна вернуться в Нью-Йорк и предстать перед судом. Мы найдем способ доказать твою невиновность. Отыщем твоего дядю. — Он наконец-то коснулся ее, притянул к себе. — Ты вернешься со мной в Нью-Йорк?

— Да, — прошептала Кристал с щемящим от отчаяния сердцем. Кейн поступал так, как она и предполагала. С нее снимут обвинения только в том случае, если Дидье сам признается в содеянном преступлении, что маловероятно, а скорее даже исключено. Она до конца дней своих будет гнить в лечебнице «Парк-Вью» или, если суд решит наказать ее за побег, распрощается с жизнью на виселице. Так или иначе, все кончено. Кейн для нее потерян. Доказать ее невиновность ему не удастся, а пока она считается преступницей, они не могут быть вместе.

— Знаешь, Кейн я так жалею, что ты не разбойник, — уныло промолвила Кристал. — Лучше бы ты и впрямь был бандитом из шайки Кайнсона и сбежал бы со мной в ту ночь, когда я просила тебя.

— Раз ты не совершала этого ужасного преступления, Кристал, мы найдем способ доказать твою невиновность.

— Тогда поехали в Нобл. Телеграфируешь оттуда в Нью-Йорк, чтобы за мной прислали сотрудника маршальской службы.

— Я сам тебя отвезу.

— Нет, — решительно возразила Кристал. — Ты со мной не поедешь. Тебе там нечего делать. Я не хочу, чтобы ты видел меня… в тюрьме… — У нее на мгновение пропал голос. — Если меня оправдают, я вернусь к тебе. Если нет… — Она не закончила. Все бессмысленно. Она не вернется. Сестра Алана много лет боролась за ее свободу. Возобновлять борьбу — тщетная попытка, но ради него она попробует добиться справедливости. Даже если на этот раз она может и в самом деле тронуться рассудком.

— Через пару недель в Нобл пришлют кого-нибудь, чтобы препроводили нас в Нью-Йорк. Я договорюсь. Спорь, если считаешь нужным, но я еду с тобой. А сейчас собирайся. Пора возвращаться в город. — Кейн бросил взгляд на мертвого метиса. — Торчать здесь дальше бесполезно.