- Выспался? - улыбнулся старик, взглянув на Шарика, который поднялся на ноги, зевнул, при этом, не забыв выгнуть спину.

Махнув хвостом, собака подошла к кульку с продуктами и ткнулась мордой в кулек.

- Вот ты какой, - рассмеялся Александр Петрович, хлопнув собаку по спине. - Сорванец. Проголодался. Ну, ничего, подожди, подожди. Уйдем с заправки и я тебя накормлю.

Александр Петрович засунул тетрадку с ручкой в карман пальто и поднял с земли кулек, затем ухватил поводок и зашагал прочь с бензоправки. На душе у старика было радостно. Другой на его месте жалел бы себя и вспоминал о несчастии, свалившемся на его голову, но старик, казалось, уже и забыл о нем. Но мог ли он поступить иначе, если другим он советовал не вспоминать прошлое, жить настоящим и думать о будущем? Поэтому не было ничего удивительного в том, что старик постарался как можно быстрее позабыть о происшествии. И теперь, двигаясь вдоль трассы, старик мыслями был в будущем, а не в прошлом. И хотя его будущее могло для кого-то показаться туманным и лишенным радости, старику, жившему верой и надеждой, оно представлялось ничем не хуже настоящего. Когда же старик думал о рукописи, которая, он надеялся, когда-нибудь превратится в книгу, людях, с которыми ему еще предстоит поделиться истиной, в его голове рисовались яркие и радостные картины будущего, будущего, которое, он верил, ждало его впереди.

Спустя час Александр Петрович сошел с трассы и продолжил двигаться по грунтовой дороге, вившейся рядом с трассой. Еще через какое-то время, когда темнота опустилась над миром, старик решил отдохнуть, заметив небольшое строение остановки, приютившееся у трассы. Зайдя внутрь, старик присел на деревянную лавочку, после чего накормил Шарика и сам поел. Окинув взглядом разрисованные черной краской стены остановки, Александр Петрович повернулся к Шарику, лежавшему на лавочке возле старика, и сказал:

- Ты видишь, Шарик, сколько у нас оказывается есть в государстве художников и писателей. Ты только посмотри на стены. Кто кресты рисует, кто сердечки с колечками. Кто пишет "Дима плюс Света равно любовь", а кто "Мужики вы все козлы".

Александр Петрович рассмеялся и повернулся в сторону дороги, по которой то и дело сновали машины.

- Веселый у нас народ, Шарик, только вот некультурный совсем. Что ни слово, то мат. Говорят в Украине три языка: русский, украинский и суржик. А я вот скажу, что у нас не три языка, а четыре. Про мат забыли. И это называется Европа. Да нам до той Европы, Шарик, как до неба рачки. Ты только представь немца или француза, который через слово мат говорит. Возможно, конечно, если босяк какой. Но культурный человек у них всегда следит за чистотой своего языка, а у нас и "культурный" человек, что ни слова, то крепкое словцо вставляет. Да-а-а... Что ни говори, Шарик, а такой человек Европы не достоин...

Шарик повернул голову к старику, затем навострил уши и принялся вслушиваться в звуки.

- Что это ты навострился? - старик посмотрел на собаку и сам обратился вслух.

На какое-то время машины перестали тревожить трассу, и Александр Петрович услышал за спиной скрип колес и покрикивания "но-но".

- Телега что ли? А ну пошли, дружок, может нас кто подвезет, - Александр Петрович взял собачий поводок в одну руку, кулек с продуктами в другую и вышел на трассу.

Обернувшись, старик увидел телегу, запряженную парой лошадей. Та не спеша катилась по грунтовой дороге.

Александр Петрович спустился с трассы на дорогу и начал дожидаться, пока возничий подъедет ближе.

- Добрый вечер, - сказал старик, когда телега поравнялась с ним. - Что ж это вам дома в такую пору не сидится?

- Тпру, тпру, - крикнул возничий, останавливая лошадей.

Возничим оказался старик в заячьей шапке, одно ухо которой топорщилось, фуфайке, латаных штанах и валенках. Одной рукой старик держал вишки, второй - самокрутку, которую время от времени подносил к губам.

- И вам добрый, - отозвался возничий. - Шо ж его сидеть, коли дома жития нет. Старуха моя любит буянить, когда я выпивши домой возвращаюсь, вот я и не спешу. Вот когда она спать уляжется, вот тогда можно домой возвращаться.

Возничий рассмеялся, после чего затянулся и выпустил в воздух колечко дыма.

- А вам, шановный, чего дома не сидится? Да и с собакой еще, как погляжу. И одеты вы не по-нашему. Не по-простому. Городской что ли будете?

- Да, так и есть, - улыбнулся Александр Петрович. - Городской я, хотя родом из села, из простых.

- А тут, как я погляжу, города рядом и нет совсем, - осклабился старик. - С какого ж вы города будете?

- С Киева.

- С самого Киева? С самой столицы шоли? Ну, занесло-то вас. Отсюда до вашей столицы далекова-то будет.

- Я, как и вы, домой не спешу, - улыбнулся Александр Петрович. - Пока что я держу путь от столицы.

- Ну, так, коли не спешите, может по пятьдесят грамм? - старик достал откуда-то бутылку водки, в которой оставалось еще полбутылки огненной воды.

- Нет, нет, спасибо. Я не пью.

- Шо, совсем?

- Совсем.

- Шо ж вы за мужик такой, шо стограм не уживаете? Это не по-нашему. Неужто в столице все такие, не пьющие?

- Нет, не все. Там не пьющих мало.

- Вот это я понимаю, по-нашему. А то я уж думал, шо там все такие, непьющие, - рассмеялся возничий. - Без водочки и жизнь была бы не жизнь. Она, родимая, и согреть может в холодную пору. Вот как сейчас, - старик отвинтил крышку и присосался к горлу.

- Ух. Хорошо пошла, родимая. Только вот закуски нет. Будь она неладна. Тпру, тпру... Я кому сказал, окаянные. Стоять. Не видите шо ли, я с человеком балакаю, - старик спрятал бутылку в карман фуфайки и посмотрел на Александра Петровича. - Не хошь пить, я не заставляю. Мне больше останется. Мне еще ехать и ехать, а она у меня, - старик похлопал по карману, - для сугреву. Хотя вот вам в вашем пальтишке для сугреву было бы хорошо выпить. Мож все же? - возничий подмигнул Александру Петровичу.

- Спасибо. Но откажусь.

- Ну, ваше дело. Я не заставляю... Мож вас хоть подвезти куда?

- А вы куда едете?

- В Ерковци путь держу.

- Знать бы, где эти самые Ерковци находятся, - Александр Петрович посмотрел вперед вдоль трассы. Судя по направлению, в котором ехал возничий, Ерковци должны были находиться именно в той стороне.

- Наши Ерковци прямо находются, - старик махнул рукой вперед. - Вдоль дороги стоят родимые.

- Ну, если так то я был бы очень вам признателен, если бы вы подвезли меня до ваших Ерковцей.

- Подвезу. Че ж не подвезти хорошего человека? Забирайтесь ко мне на сиденье, а собаку можете за повозкой пустить.

- А можно и мой Шарик на телеге прокатится? А то старый он за телегой бежать.

- Шо ж вам двум старикам дома не сидится? Ну, добре, пускай стрыбает на повозку. А шо ж ви його за веревку привязали? Боитесь, что убежит?

- Нет, не боюсь, что убежит, - отозвался Александр Петрович, сажая Шарика на солому в телегу. - Боюсь, что под машину попасть может. Их тут на трассе, как тараканов у меня дома. Вот и посадил его на поводок, чтобы рядом был.

- Как говорите, поводок? Хороший, смотрю, у вас поводок, - старик взялся рукой за спинку седушки и обернулся, чтобы лучше рассмотреть собачий поводок. - И ошейник хороший. Дорогие мабуть. Мому Султану б такой ошейник, был бы першой собакой на сели, - старик отвернулся от Шарика и рассмеялся. - Я б даже такой ошейник и поводок на свою старуху повесил бы, может гавкать перестала бы.

- Что же вы так свою старуху не любите? - Александр Петрович бросил кулек на солому возле Шарика и забрался к старику на сиденье.

- А за шо ее любыты? Н-н-но, лошадки, н-н-но мои хорошие, - старик хлопнул вишками по крупу лошадей и пахнул на Александра Петровича перегаром. - Вона ж зла як собака. Мой Султан и тот добриший. Вона ж, падлюка, як бачить мене на пидпытку, одразу за палку хватаеться. Мене, стару людину и палкою по спыни, по спыни. Одного разу по голови мене огрила. Я ии тоди, суку, ледве не прыбыв. Ох, и дав я ии тоди. Не сыльно, але дав по хребту так, шо вона аж завыла и впала, - старик снова окатил Александра Петровича перегаром, повернувшись к нему. - Я подумав, вбыв. Та не, оклыгала. Таку вбьешь. Вона сама кого хош тою палкою, хай ии короста визьме, може вбыты. Ох, покарав мене бог такою жинкою. Де вона взялась на мою голову?