- Нет, - прошептал Александр Петрович. - Я поступил правильно. Правильно. Просто так должно быть. Я сделал все, что должен был сделать и теперь могу уйти из этого... этого прекрасного мира.
Как не успокаивал себя Александр Петрович, осознание скорой смерти после нескольких месяцев надежд на то, что болезнь отступила, не несло спокойствия трусливому разуму.
- Батя, - встревожился Сашка, подбегая к отцу. - Все нормально? Что они сказали?
Александр Петрович посмотрел на сына.
- Болезнь дала метастазы в печень. Сказали, что им очень жаль.
- Кошмар, - вырвалось у Сашки. Он опустился на стул и посмотрел на отца. - Что же делать-то?
- Продолжать жить, - полуулыбка появилась на лице Александра Петровича. - Жизнь продолжается и пока она продолжается, надо жить.
- Надо, наверное, сообщить матери, - Сашка уставился в пол.
- Нет, - Александр Петрович мотнул головой. - Не надо ее волновать раньше времени. Давай, сохраним это в тайне. Жить в ожидании смерти намного хуже, чем в неведении.
Сашка кивнул и сглотнул комок, подступивший к горлу.
Александр Петрович поднялся с кровати и подошел к окну. Пригладив ладонью бороду, старик отдернул штору в сторону и выглянул на улицу. Солнце клонилось к закату. Ветер окреп и принялся гонять по небу облака. Воробьи прыгали по асфальту и тревожили криками местность. Детская площадка была пуста, если не считать все тех же двух дворняжек, скучающими взглядами окидывающих окрестности.
- Бать, скажи ты... ты боишься... боишься смерти?
Александр Петрович повернул голову к сыну.
- Уже нет, - улыбнулся он. - Бояться того, чего нельзя избежать неправильно. Страх рождается из-за незнания. Знание убивает страх и несет спокойствие. Я чувствую, что сделал все, что должен был сделать и это не может меня не радовать…. Знаешь, Сашка, мое сердце испытывает невероятное удовлетворение от того, что я сделал за последние месяцы. Закончить жизнь так - огромное счастье для того, кто никогда не испытывал ничего подобного. Я рассказал миру о жизни сердцем, о жизни, которая может наполнить жизнь каждого человека истинными удовлетворением и счастьем. Я уверен, что именно благодаря жизни сердцем мне удалось прожить дольше, чем прогнозировали врачи. Не будь ее, меня давно не было бы в этом мире, не было того удовлетворения, того счастья, что греют мое сердце в эти минуты. Я более чем уверен, что начни я жить сердцем еще до болезни, я прожил бы долгую и счастливую жизнь. А так мне приходится расплачиваться за невежество. Но я не расстраиваюсь, не будь невежества - не было бы и жизни сердцем.
Сашка поднялся со стула и подошел к отцу.
- Знаешь, бать, - Александр Петрович почувствовал руку сына на плече. - Давно хотел тебе сказать. Я горжусь тобой.
Александр Петрович улыбнулся и похлопал ладонью по ладони сына. Взгляд его все также был устремлен на улицу.
- Жизнь все же забавная штука, - сказал Александр Петрович. - Думая, что, наконец-то, понял ее, ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни. Жизнь непостоянна и непредсказуема. Постичь ее - все равно, что переплыть вплавь Тихий океан. Она непостижима, как космос, изменчива, как погода, и желанна, как глоток воздуха. И в этом ее ценность и притягательность для такого любопытного существа как человек. Сколько ни будет существовать человек, он всегда будет стремиться к тому, чтобы понять жизнь. Даже несмотря на то, что до конца понять ее никогда не сможет. К счастью, именно благодаря этому у человека есть шанс когда-нибудь все же избавиться от довлеющего над ним невежества и стать совершенным существом, таким, каким его и сотворила матушка-природа.
Взгляд старика заскользил по зеленой траве двора, перескочил на деревья, поднялся выше и устремился вдаль, пронзая синеву необъятного неба, необъятного, как и сама жизнь.
Глава 19. Там, где цветут луга
Александр Петрович лежал в кровати, натянув одеяло на голову, и смотрел в темноту. Рядом спала Надежда Васильевна. Ее тихое посапывание было единственным, что тревожило тишину комнаты. Призрачный лунный свет струился по шторам, скатывался на пол и замирал, образуя мерцающую в темноте светлую дорожку.
Александру Петровичу не спалось. Мысли игривыми рыбками носились в голове, гоня прочь сон. Надоедливой мухой пульсировала в нижней части туловища его давняя подруга боль, будто говорила “я здесь… я всегда буду здесь... даже смерть не разлучит нас”.
Александру Петровичу стало жарко и он раскрылся. Взгляд пробежался по темному потолку, зацепился за люстру и скользнул дальше, к тонкой полоске лунного света на окне.
- Как же поразительно может измениться жизнь человека за неполный год, - думал Александр Петрович, разглядывая звезды, словно корабли бороздившие ночное небо. - Восемь месяцев назад я был обычным стариком со смертельной болезнью за пазухой, стоял на распутье, трясся от страха, отбивался от сомнений и думал, что жизнь кончена. Удивительно, то, что я принял за конец, обернулось началом, началом жизни, о которой я даже не мог помыслить год или два назад. Болезнь изменила мою жизнь, открыла мне глаза, сделала мудрее, а главное помогла мне испытать то, что я уже и не надеялся испытать, удовлетворение от собственной жизни. Правду говорят, что ни делается все к лучшему. Но почему же для того, чтобы испытать жизненное удовлетворение нам, людям, необходима встряска, часто очень болезненная, заставляющая нас страдать, лить слезы и проклинать судьбу? Почему мы в основной своей массе слепы, словно кроты и часто выбираем не то, что хочет наше сердце, тем самым обрекая себя на страдания и боль? Почему мы большую часть жизни, а не редко и всю жизнь, проводим во лжи, в иллюзиях и мечтах о лучшем? Но можно ли достигнуть лучшего, когда мы изначально выбираем ложный жизненный путь? Фатум, злой рок, происки дьявола или всего лишь простое человеческое невежество повинно в человеческих страданиях на этой прекрасной планете? Поймет ли когда-нибудь человечество, что является корнем всех зол на Земле или до конца своего существования так и будет заниматься самообманом, влачить жизнь во тьме, в неведении, рожденном разумом? Какая ирония, то, что вознесло человека над другими живыми существами на планете, обрекло его на страдания и иллюзию счастья. Будто наказание, наложенное неизвестно кем, терять себя, жить во лжи и находить удовлетворение в иллюзиях, - Александр Петрович вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб. Кровь застучала в висках, испарина покрыло тело. - Но тот, кто наказал человечество, просчитался. До тех пор, пока в груди хотя бы одного человека бьется сердце, у человечества остается надежда разорвать кольцо иллюзий, покинуть тьму и выйти к свету. Говорят, лучше поздно, чем никогда. Только вот как бы не оказалось слишком поздно… Что ж ты разволновалось-то так? - Александр Петрович положил руку на грудь, будто пытаясь унять неугомонное сердце. - Все будет хорошо. Хорошо. Не надо волноваться. Мы еще повоюем, - улыбка скользнула на лицо старика. - Нет, давать волю мыслям на ночь все же вредно. Так и бессонницу заработать можно. Пора спать, - Александр Петрович зевнул и закрыл глаза. - Когда-нибудь человечество очнется. Надо верить.
Александр Петрович лежал и слушал тишину. Где-то скрипнула дверь, а где-то далеко залаяла собака.
- Надо… верить… верить, - старик чувствовал, как сознание меркнет, мысли тают, как шоколад на солнце. Александр Петрович как будто проваливался в темный, бездонный колодец. И не было там света в конце туннеля, не было голосов, не было ничего кроме непроглядной тьмы, непроницаемой тишины и… невероятного спокойствия, ласковым ветром коснувшегося старика и обещавшего впредь не покидать его ни на секунду. Удары сердца с каждым мигом становились слабее, боль слегка подрагивала, грозя исчезнуть, из последних сил цепляясь за жизнь вмиг обессилевшими лапками, сознание трепетало под натиском стремительно надвигавшегося будущего.
- Надо верить, - сквозь туман беспамятства, окутавшего старика, прорвалась одинокая мысль. Ворвалась в сознание, затрепетала, словно пламя свечи на ветру, и растворилась во мраке небытия.
