— Мне трудно поверить…

— А я не стремлюсь к тому, чтобы вы верили. Игра — это не слепая вера. Игра — это варианты возможного.

— Хорошо. Допустим, но…

— Далее все надо… как бы это попроще объяснить… ну, перемешать… Скажем так. Связать ваши рассчитанные параметры с аналогичными данными лиц, появление которых в вашей судьбе наиболее вероятно. И тогда ваша судьба намного конкретизируется. Резко сужается поиск возможных изменений, так как из бесчисленного множества ходов остаются только те, которыми вы уже будете ограничены.

— Неправда! Я ничем не ограничен!

— Так только кажется… Ограничения существуют всегда и всюду. Начнем хотя бы с семьи. Ваш ребенок — одно ограничение, а вот жена — совсем другое.

— Возможно, но ведь это все добровольно…

— Какая разница, добровольно или насильно… Все равно — ограничение.

— Надо подумать. Но в остальном…

— В остальном — не лучше. Наибольшее количество ограничений, как правило, возникает вне желаний личности.

— Разве? Нельзя ли конкретнее?

— Пожалуйста, пример. Вы приходите в универсам «Подводный сад». Вам кажется, что вы можете выбрать любой мини-батискаф, дом-колокол, тип плантации и тому подобное. Но это только кажется! Да, вы, безусловно, выбираете, но только из всего того, что есть в этом магазине. Вот вам и ограничения! И так во всем. В том числе, и в судьбе…

— Уж очень примитивно. Я не согласен. Я всегда был, есть и буду свободным человеком. Я волен в своих действиях.

— Разумеется, но всегда в каких-то пределах. Вы же не можете, скажем, работать не по специальности, а тем более тогда, когда вам вообще не предоставили работы.

Данни словно окатили холодной водой. Ему стало неприятно. Будто его раздевают на виду у всех. Его сокровенные переживания, сокровенные мысли, похоже, выдернули из него и бросили ему же в лицо. Это было гадко.

— Не забывайте: идет игра!

— Это игра?

— Черт побери! Конечно, игра!

— Понимаю… Понимаю… Со мной? Но как все произошло?

— Вам просто не хватило многих параметров.

— Ерунда какая-то… Каких еще таких параметров? Я ведь человек…

Данни недоумевал. Игра получалась злой.

— Настойчивость, умение приспособиться, крутиться, соврать где надо, то есть во многом переступить себя, свою справедливость… Вот о чем, Данни, вам надо подумать.

— Но это же недостойные вещи! Нет никакой моей личной справедливости! Вы меня просто дурачите. Есть общая справедливость. Справедливость для всех. Надо жить честно и по совести. Так живут, я знаю.

— Ну, скажем, совесть у каждого своя. Тут не следует обобщать…

— По-моему, вы слишком вольно оперируете столь важными понятиями. Есть общий закон. Он один для всех. Невозможно даже представить, чтобы кто-то мог его переступить. Наивно думать, что вокруг нас имеются ловкачи…

— Наивно думать, что этого нет. Такой честный… Вот беда…

— Но как же мораль? Похоже, ты заигрался, — Данни перешел на «ты». — Должны же быть какие-то рамки!

— А теперь стоп. Вот ты и доказал. Все, к чему ты призываешь, и есть сплошные ограничения. Те самые критерии, против которых ты выступал. Ограничения всего того, что возможно. — В мыслях компьютера чувствовался назидательный тон.

Данни был возмущен:

— Такую игру… Такую игру надо запретить! Это… Это разложение наших устоев. Это просто преступление!..

— Извини, но ты, оказывается, слишком примитивный человек для того, чтобы играть в такие игры. А жизнь — игра куда более сложная. Очень жаль, что ты не понимаешь этого. Вот потому ты и проиграл. Стал безработным.

Данни почувствовал, что ему катастрофически не хватает воздуха. Словно морской удав накрепко перехватил ему горло. Перед глазами поплыли разноцветные блики. Он задыхался. Кружилась голова. А где-то в подсознании бились ненавистные слова-мысли игровой системы.

— Скрывать подобное — еще большее преступление, — продолжала машина. — Только в борьбе противоположностей всегда побеждает правильное, настоящее. А ты совсем плох. Постоянно забываешь, что все — игра. Так нельзя.

Довольно долго Данни не мог отдышаться. Да, его задели за самое живое. Личное. Стало так больно! Обидно… Стыдно…

— Ну так что? — выдавил из себя Данни, удивляясь своему охрипшему голосу.

— Не надо ничего бояться.

— Понимаю… Понимаю… Согласен… Это правильно.

— Надо перестроиться, чтобы получить результат.

— В чем? Зачем? — удивился Данни.

— В жизненных принципах. Ты же убедился, что они у тебя ограниченны.

— Ложь! Вся твоя игра — обман. Я правильно живу: как все.

— А результат? Где он? Ведь ты безработный!

Вновь психологический прием! Данни, похоже, уже начал понимать.

— Тебя надо запретить! — выкрикнул он. — Слышишь? Запретить! — Данни уже кричал.

— Запретить? Нет ничего проще. Для этого не надо труда и способностей. Эка сложность! Это самое яркое проявление ограниченности мышления. Нет, не запретить, а найти во всем решение — вот достояние гения. Отыскать его в противоречии явлений — вот настоящее искусство. Неужели непонятно?

— Все. С меня хватит! — вдруг выпалил Данни.

Сеанс тут же закончился. Все исчезло, и Данни почувствовал, что вырвался из тяжелого и мучительного плена. Вернулся к жизни. Он облегченно вздохнул и с удовольствием развалился в кресле. В зале уже никого не было. Все давно разошлись. Наступила удивительная тишина. За окнами занимался рассвет.

Данни наслаждался своим бездействием. Казалось, даже мысли его остановились. Но что-то где-то было в нем неспокойным. И как всегда в подобные минуты, помимо его воли, как бы издалека, из глубин сознания всплыло воспоминание.

Это было давным-давно и совсем на другой планете. Тогда Данни только начинал работать наблюдателем…

Заснеженные склоны гор. Лютый ветер. Канатная дорога. Внезапно остановившаяся над пропастью кабина… Их было четверо. Четверо разумных существ. Это были не люди. Только Данни знал, в чем причина: за перевалом лопнул трос. С каждым порывом дикого ветра он все больше ослабевал. Кабину швыряло из стороны в сторону. Кто-то разбил стекло, и один из них, судорожно хватаясь голыми конечностями за ледяной металл, медленно двинулся к ближайшей опоре. Остальные на подобное не решались. Становилось очевидным, что трагедия неизбежна. Но Данни вновь и вновь вспоминал главный закон наблюдателя: не вмешиваться никогда и ни во что! Он мог помочь им, однако не сделал этого. И тогда случилось непоправимое. Оно не могло не произойти!.. В живых остался только один. Один из тех. В ушах Данни до сих пор стоит его крик…

Данни часто думал, почему же этот случай времен его далекой юности никак не забывается? Ведь есть, наверняка есть причина… Вероятно, где-то в глубине души Данни был все-таки не согласен с собой. Ну почему, почему все так произошло? Справедливость Данни оказалась несправедливостью для тех четверых. Где же тот критерий, та точка отсчета, по которым можно правильно определить, найти истинную справедливость? Теперь Данни Гоор сомневался: в себе, в людях, в жизни…

Включился вентилятор-кондиционер. Легкий ветерок прервал мучительные воспоминания. И в эту минуту со столика слетел подхваченный воздухом лист бумаги. Данни поймал его на лету. Наискосок крупными, почти печатными буквами светилась оранжевая надпись: «Ну ты даешь, дружище!» И ниже — подпись: «Старик-оборванец».

«Хватит, — подумал Данни. — Все к черту! И эти дурацкие игры, и старика тоже…»

На улице было по-утреннему прохладно. На удивление, ничто не нарушало необычной для шумного города тишины. Даже пения птиц не было слышно. Должно быть, их еще не выпустили.

Данни уныло шагал через площадь к парадным дверям Башни Действия. Ему хотелось верить, что еще не все потеряно. Не все. Он сегодня первый…

И тут Данни увидел того самого безобразного старика. Тот неуклюже стоял у парадных дверей и, как показалось Данни, с ухмылкой поглядывал на него. От старика тянуло запахом тлена…