— Что же нам теперь со всем этим делать? Со всеми этими истинами?

— Что делать? Но ведь эти истины существовали и раньше, до того, как были высказаны. И мы с ними жили… Теперь это будет немного легче. Надеюсь.

Он улыбнулся ей, признавая ее правоту. Но они все еще медлили под Камнем.

— Еще одно, матушка.

— Да?

— Кто дал мне это имя — Фенрир? Вы или Герольф?

— Герольф. Это значит «Волк», ты знаешь.

— Да, я знаю. Тогда я прошу вас, если можно, вернуться к моему настоящему имени, тамошнему, к моему прежнему имени.

— Попробую, сын мой.

— Меня зовут Бриско. Назовите меня так, прежде чем мы выйдем из-под Камня. Пожалуйста.

Она нервно тряхнула головой.

— Идем. Лошади совсем вымокли. Пора домой.

Он не двинулся с места.

— Идем, Бриско… — позвала она.

Урс Хааринен больше тридцати лет совершал торговые рейсы между Большой Землей и Континентом и чего только не возил: лес, рыбу, кожи, ворвань, водку. Тем, кто дал ему прозвище «Лысый», не пришлось напрягать фантазию. Его красный и словно отполированный череп так и сверкал на солнце, уже повернувшем на весну. На лбу выступал пот. Он отер его платком.

Он стоял на палубе, довольный заключенными сделками, довольный ясной погодой, довольный своим судном, своей командой, своей дородной фигурой — всем довольный. Он наблюдал за снующими туда-сюда матросами: погрузка подходила к концу. Еще час, и судно выйдет в море, держа курс на Большую Землю.

С набережной его окликнул помощник:

— Капитан, там в гостинице один парень просится к нам пассажиром. Чудной какой-то. Говорит, деньги у него есть. Сам с Малой Земли. С виду странный, но вроде безобидный.

Лысый, как правило, не брал пассажиров, но он и сам был с Малой Земли и питал нежнейшую привязанность к родному острову. Там он рос, пока не надумал попытать (и обрести) счастье в чужих краях. Это и побудило его на этот раз сделать исключение.

— Ну, веди его сюда, посмотрим, что за птица.

Человек, который через несколько минут взошел по трапу и направился к нему, издалека показался капитану стариком — такой он был худой, такие замедленные были у него движения. Однако когда он подошел поближе, стало видно, что это человек молодой. На нем был длинный плащ, сапоги изношенные, за плечами вещевой мешок. Длинные нечесаные волосы спадали до плеч. Явный бродяга.

— Тебе, стало быть, надо за море?

— Если можно…

— Сам-то откуда?

— С Малой Земли.

— И у тебя есть чем заплатить за проезд?

Вместо ответа молодой человек вытащил из кармана кошелек, развязал его и высыпал себе в ладонь все содержимое.

— И это все, что у тебя есть? — фыркнул Лысый. — Делать что-нибудь умеешь?

— Я… я столяр.

— Ну-ну, видали мы таких столяров! Чем же ты тут занимался, на Континенте?

— Я… я ходил…

— Ходил, значит.

— Да, ходил… искал одного человека.

Лысый уже не в первый раз отметил, что его собеседник говорит как-то неуверенно, запинаясь на самых простых словах. Он подумал, не слабоумный ли это, и заговорил мягче:

— Ах, вот оно что. И как же, нашел ты этого человека?

— Нет.

Это «нет» он произнес как-то странно, задумчиво, почти удивленно. Последовало молчание, потом капитан продолжил допрос:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Александер Йоханссон.

— Ну ладно. Можешь остаться на борту. Довезу тебя до Большой Земли. Дальше уж сам добирайся. Но каюты для тебя у меня нет. Ночевать можешь в трюме, выбери себе там местечко. А гроши свои оставь себе.

За два следующих дня они больше не перекинулись ни словом. Молодой человек почти все время спал в трюме и выходил на палубу только на рассвете и на закате. Лысого в конце концов стало разбирать любопытство, и однажды вечером он подошел к своему пассажиру, стоявшему на корме. Легкий восточный ветер надувал паруса. Море было гладкое, как масло. Некоторое время они молча смотрели вдаль, потом капитан попробовал завязать разговор:

— Нравится тебе на корабле?

— Да.

— Не укачивает?

— Нет.

— Не любишь разговаривать, а?

— Люблю, только я… я немного забыл язык… отвык…

— Как же это ты? Так долго пробыл на Континенте?

— Да, наверное.

— Сколько же лет?

— Сколько…

Он явно пытался сосчитать годы, но безуспешно, и подошел к делу иначе:

— С войны…

— С войны? Ты был солдатом армии Герольфа?

— Да.

— И в осаде столицы участвовал?

— Да. Хотя нет… Я… когда я там оказался, все уже кончилось…

— И ты не вернулся домой?

— Нет.

— Ты был в плену?

— Нет.

— Знаешь, сколько лет прошло с конца войны?

— Нет.

— Семь лет с тех пор прошло.

— Семь лет… — протянул молодой человек и тихонько присвистнул — видимо, цифра произвела на него впечатление.

Лысый вспомнил слышанные им истории о солдатах, раненных в голову, контуженых или потерявших рассудок, которые после разгрома остались на Континенте. Большинство из них блуждали, как привидения, без языка, без памяти, не понимая, где они находятся, забыв, откуда пришли, только и способные назвать свое имя. Ребятишки с бездумной жестокостью преследовали их, забрасывая снежками или даже камнями с криком: fetsat! fetsat! Взрослые жалели их, но все-таки гоняли, как бездомных собак, которым бросают кусок хлеба, чтоб отвязались. Их называли «потерянными солдатами». Возможно, этот был как раз из таких. Лысому стало его жалко.

— Ты говорил мне, что искал кого-то?

— Да.

— Все семь лет искал?

— Да.

— И не нашел?

— Нет.

— Что же это был за человек, которого ты так искал?

— Человек.

Капитан улыбнулся. У него было такое чувство, будто он разговаривает с ребенком, но с таким, который вместо того, чтобы болтать нелепости, их творит.

Наступившее молчание нарушил на сей раз молодой пассажир, неуверенно обратившись к капитану:

— Можно у вас кое-что спросить?

— Пожалуйста.

— Это правда, что Герольфа убили на войне?

Капитан недоверчиво покачал головой.

— Ты это что, серьезно? Может, придуриваешься?

— Нет.

— Ясное дело, убили, это все знают. Он кинулся в самую сечу, когда битва уже была проиграна, полез на рожон с одной шпагой, чтоб уж наверняка не уцелеть. Больно гордый, такому лучше смерть, чем поражение. Одержимый. Никого такой конец не удивил, меня уж во всяком случае.

— А… а его сын?

— Какой еще сын?

— У него был сын… как это… приемный.

— А, да, верно, был приемный сын. Ну, сын-то вернулся, так вроде и живет с матерью, с приемной, я имею в виду.

— С Волчицей?

— Ого, да ты вон сколько всего знаешь! Да, с Волчицей. Живут затворниками в своем поместье — там, на Большой Земле. Говорят, все там в полном запустении и не больно-то кто их навещает. Слава и успех — это все равно как в торговле удача, вот оно есть, а вот и нет ничего…

Молодой человек надолго задумался, потом задал новый вопрос:

— А вы… вы на Малой Земле иногда бываете?

— Бываю. Я ведь родом оттуда, как и ты. Что, хочешь узнать тамошние новости — что там происходило, пока тебя не было?

Капитану показалось, что молодого человека пробрала дрожь.

— Да, расскажите.

— Что ж, это легко. Режим Герольфа приказал долго жить вместе с ним. Из героя он превратился в злодея. Его свора убралась с Малой Земли, которая снова стала независимой. Все словно вернулось на десять лет назад. Ну как, хорошо? Тебе приятно это слышать?

— Да. Я это уже знал, но все равно приятно слышать.

— Ты знал?

— Я об этом слышал на Континенте, но не знал, правда это или нет.

— Сущая правда. Только никакого нового короля нет. Короли — это уже кануло в прошлое. Больше уж их никогда не будет. Старый добрый Холунд был последним… У меня такое чувство, что после него век прошел…