— Не время больше рассуждать и спорить, — сказал Кетиль, когда все собрались вокруг стола. — Я полагаю, у каждого уже сложилось определенное мнение. Приступим к голосованию. А затем присоединимся к решению большинства. Сформулирую вкратце вопрос, поставленный перед нами. Очень скоро, по-видимому, уже в этом месяце, Герольф со своим войском высадится на Малой Земле. Должны ли мы объявить мобилизацию, собрать все силы и оказать вооруженное сопротивление, зная, что битва будет неравной, чтобы не сказать заранее проигранной, и унесет множество жизней? Или, напротив, покориться, прийти к соглашению с врагом в надежде на время и влияние среды, зная, что на сей раз мы можем потерять на этом душу? Если совсем кратко, то вот вопрос, который перед вами поставлен и на который я прошу вас ответить по совести и чести: сражаться или не сражаться? Сам же я, как велит обычай, выскажусь лишь в случае необходимости — если голоса разделятся поровну.

В зале было намного холодней, чем накануне. Никто из советников не стал садиться. Все стояли вокруг стола, не снимая тяжелых зимних плащей. Это напоминало военный совет, срочно собравшийся под открытым небом, когда неприятель уже на подходе, за ближайшим холмом.

— Приступим к голосованию, друзья, — сказал Кетиль. — Кто за то, чтобы сражаться, поднимите правую руку.

Две руки поднялись сразу же — одна принадлежала молодой женщине, еще вчера высказавшей свое мнение. Мужчина, так горячо упрекавший ее, посмотрел на нее с уважением. Время споров миновало. После некоторого колебания поднялось еще несколько рук. Кетиль сосчитал их. Восемь.

— Кто за то, чтобы не сражаться, поднимите правую руку.

Старик советник откликнулся первым. Он высоко поднял руку и подчеркнуто обвел взглядом присутствующих, словно призывая их последовать его примеру. Некоторые так и сделали. Кетиль сосчитал руки. Восемь.

— Кто решил воздержаться? Поднимите, пожалуйста, руки.

Оставшиеся двое, мужчина и женщина, подняли руки.

Кетиль был человек благоразумный. Уж никак не сорвиголова, рвущийся в бой. Когда выяснилось, что голоса разделились точно поровну, сторонники непротивления сразу почувствовали неимоверное облегчение, заранее зная, что решение будет вынесено в их пользу. Впрочем, они этого никак не обнаружили. Да и никто не выражал никаких чувств, пока голосование не завершилось. Теперь все зависело от Кетиля, этого спокойного и разумного человека, к которому, с тех пор как умер король, на острове прислушивались как ни к кому другому.

Он твердо встретил обращенные к нему взгляды, но не мог скрыть внутреннего напряжения. Лицо его было бледно, зубы стиснуты.

— Прежде чем я подам свой голос, — начал он, — хочу поблагодарить всех вас. Обмен мнениями прошел достойно. Я выслушал аргументы обеих сторон. Они были разумными и убедительными. Должен признаться, я колебался. Но сегодня мой выбор сделан.

По собранию словно рябь пробежала. Все как-то вдруг насторожились, не зная, что и думать.

— Нет ничего хуже, чем потерять душу, — глухо, с усилием выговорил Кетиль. — Я считаю: надо сражаться.

На следующий же день объявили мобилизацию. Призывались все мужчины Малой Земли, кроме совсем старых и больных, в том числе юноши старше шестнадцати лет. Обмундирования, извлеченного из сундуков, где оно хранилось не одно десятилетие, хватало разве что на половину личного состава. Красные с серым мундиры выцвели, а подобрать форму каждому по размеру было не так-то просто. Примерка проходила под взрывы смеха беззаботных молодых новобранцев, а те, кому не досталось формы, отправлялись на ученья в чем были.

Оружия тоже на всех не хватало. Мушкетов со штыками набралось всего на тысячу солдат. Многие, кому повезло получить исправный мушкет, не умели с ним обращаться. А тем, кто умел, достались такие, из которых давно уже невозможно было стрелять.

Остальным раздали пики, по большей части наполовину съеденные ржавчиной.

Казармы были слишком малы, чтобы вместить всех, учения проводились на площадях, в лесу, на заснеженных полях. Это больше напоминало ярмарочное гулянье, чем военную подготовку. Самым юным было очень весело, тем, кто постарше, — не очень.

Эта-то армия, набранная с бору по сосенке, плохо вооруженная и обученная, менее чем через две недели встала на пути захватчиков.

Меры, принятые для защиты порта и предотвращения высадки неприятеля, оказались бесполезными. Корабли Герольфа подошли с севера, к пустынному, неприютному берегу, где их никто не ждал. Старик рыбак и его жена, которые жили там одни, оторванные от мира, первыми увидели их и долго не могли понять, не мерещится ли им это. Старик крошил в похлебку черствый хлеб и смотрел в окошко. Над серым морем только-только занимался день.

— Глянь, Вильма, — вдруг сказал он, и рука его неподвижно зависла над миской, — вроде парус в море, вон там, на горизонте.

Вильма, возившаяся у плиты, подошла и села за стол напротив него. Оба прищурились, вглядываясь в даль.

— Да, верно. Бурый парус. А вон и еще один.

Старик все-таки принялся за еду. Он медленно подносил ложку ко рту и с хлюпаньем втягивал жижу. Несколько минут только эти звуки нарушали тишину, потом он сказал:

— Вильма, их там с добрый десяток, видишь?

— Вижу, они сюда плывут, к нам.

За шестьдесят лет совместной жизни они частенько вот так смотрели в это маленькое оконце, но никогда еще не видели подобного зрелища. Оно нисколько не испугало их, они продолжали наблюдать с отстраненным любопытством, как смотрели бы вместе один и тот же сон.

— Вильма, а теперь их, по-твоему, сколько? Сто?

— Да, пожалуй, столько и есть. Около сотни.

Скоро паруса заслонили весь горизонт. Когда они приблизились, стало видно, что они цвета земли. Тут флотилия повернула на восток и поплыла вдоль берега.

— Пошли, — сказал рыбак. — Идем туда. Хочу посмотреть.

Не так уж далеко от их дома берег был отлогий — единственное место, где можно было причалить без риска. Старик со старухой, хорошие ходоки, добрались туда меньше чем за час. И теперь смотрели с холма, как с кораблей в строгом порядке сходят и сходят сотни конников в кирасах и строятся на берегу в эскадроны.

Рыбак с женой не знали, что делается в стране. Без опаски они спустились по склону навстречу вновь прибывшим.

— Вы откудова? — спросила старуха.

— С Большой Земли, — ответил конник с каской под мышкой.

Вильме он понравился — такой молодцеватый, и голос приятный. Она подумала, что, будь она на шестьдесят лет моложе…

— С Большой Земли! — восхитилась она. — И к нам в гости?

— Можно и так сказать… — засмеялся солдат.

— Экая ты у меня дура, — укоризненно сказал рыбак, качая головой. — Не видишь, что ли, что они нас завоевывают? А, молодой человек? Ведь завоевываете, да?

— Тоже и так можно сказать, дедуля. Давайте-ка в сторонку, а то как бы вас не сшибли.

— Вот так-то, что я говорил! — заключил старик.

Прямой путь через оледенелые горы центральной части острова был более чем опасен. Герольф не стал рисковать. Он приказал своим войскам двигаться вдоль моря. Еще до вечера они должны были дойти до порта, а на следующий день и до столицы. И взять ее до темноты. Пешие отряды шли впереди, за ними конные. Войско было не таким уж многочисленным — всего пять тысяч человек, но все хорошо вооруженные, вымуштрованные и испытанные в боях. Они двигались сомкнутым строем, и в каждом их шаге чувствовалась уверенность в победе. Позади колонны везли пушки — не меньше десятка; каждую тащила четверка лошадей.

Кетилю еще до полудня сообщили о вторжении. Весть долетела через горы, переходя из уст в уста, ее несли, сменяясь, скороходы, сани, верховые. На военном совете было решено беспрепятственно пропустить неприятельское войско до определенного места, где дорога от порта к столице пролегала по глубокой, с крутыми склонами долине, скорее похожей на овраг. Это место называлось Утес Великанши.