Когда конец уже близок, когда дыхание старухи становится таким слабым, что едва ли поколебало бы огонек свечи, жизненная сила внезапно вспыхивает в ней — в последний раз. Она приподнимается, шарит вокруг и хватает за платье девочку, оказавшуюся в пределах досягаемости. И прижимает ее к себе. Там были и другие девочки, но она выбрала эту, самую некрасивую. Господи помилуй, вот уж уродка! Подбородок башмаком, сутулая, локти острые, глаза слишком широко расставлены, а правый так косит, словно хочет заглянуть назад. Да и вообще на ребенка не похожа. Это, разумеется, Брит.

Девочка вырывается, она не хочет, чтоб ее обнимала умирающая старуха, но та гораздо сильнее — даже в свой смертный час. Девочка чувствует жар, как от печки, этот жар опаляет ее всю. Она вопит. Она не плачет — не умеет: даже младенцем она никогда не плакала. Но вопить — это она умеет. И уж вопит, так вопит. У волка шерсть на загривке встает дыбом. Не нравится ему это. Бабка ничего не говорит Брит. Не объясняет ей: «Ты будешь моей преемницей, я передаю тебе свою силу, и т. д., и т. п.» Нет, просто притискивает к себе, не спрашивая ее согласия. И передает ей свою силу прямо через кожу. Метит ее. Когда Брит удается высвободиться, старуха лежит мертвая и уже остывшая. Здесь ее и оставят. Через два дня она рассыплется в пыль. Стервятникам тут нечем поживиться.

Теперь поляна пуста. Все ушли, кроме спящего волка. Брит в бешенстве сплевывает. Она не хотела быть избранной! Она идет прямо к волку и со всего размаху бьет его ногой в брюхо. Пусть знает! Что он ей сделал? Ничего, но если ждать, пока волк тебе что-нибудь сделает, прежде чем самой его ударить… Зверь, разбуженный так внезапно, показывает зубы. Тогда девочка бесстрашно подступает к нему и бьет прямо по морде. И орет на него. Волк пятится, отступает. Даже старуха никогда так с ним не обращалась. Девочка разражается смехом и уходит в лес. Она стала колдуньей Брит и будет ею ближайшие двести лет, х-с-с… х-с-с…

— Не нравится мне эта ночь, — сказала Волчица.

Гости уже все разошлись. Герольф и его подруга стояли у окна своей спальни на втором этаже. Шторы были раздвинуты, свет не зажигали. Плечом к плечу в темноте они вглядывались в сумрак парка. Вдалеке, у закрытых ворот, мелькали серые тени — кажется, что-то взволновало догов. Послышался отрывистый звук вроде кваканья жабы, одна из собак жалобно взвыла. Невидимый стражник прикрикнул:

— Тихо!

В неспокойном небе с боем пробивалась луна. Она то исчезала, то вновь появлялась в сутолоке рваных, всклокоченных туч. Казалось, там, в вышине, некие неведомые силы сошлись в жестокой и безмолвной битве.

— Очень мне не нравится эта ночь, — повторила Волчица.

— Мне тоже, — сказал Герольф. — И карлик этот мне не понравился. Надо было послать проследить за ним. Зря я этого не сделал.

— Прикажи усилить стражу, Волк, пожалуйста. А Хрога отправь к Фенриру, пусть будет у него в комнате.

Герольф пошел распорядиться, а она осталась стоять у окна. Ее золотистые глаза всматривались туда, за ворота, где начинался крутой спуск к озеру. Коротко заржала лошадь в конюшне, и снова настала тишина. Волчица посмотрела в бурное небо, потом уставилась в слишком тихую тьму, накрывшую парк. Каждый нерв ее напрягся, как струна.

— Я тебя чую, — прошептала она сквозь зубы, — я чую тебя, ведьма.

Ей не было страшно. Дрожь, пробежавшая по ее телу, была иной природы: предстояла битва, она предчувствовала — битва не на жизнь, а на смерть. И не сказать, чтоб это было ей не по вкусу.

Герольф все не возвращался, и она вышла из спальни и поднялась наверх, к комнате под крышей. Подошла к двери Фенрира, приложила к ней руку — и не могла решиться постучать. Зачем лишний раз наталкиваться на упрямое, враждебное молчание мальчика? Зачем самой напрашиваться на эту муку? Ибо это была мука. Она поклялась себе проявлять терпение, но до чего же долго это тянулось! Сколько недель, сколько месяцев ждать, пока он научится ей улыбаться, пока он примет ее ласку, пока потянется к ней? А пока суд да дело, она была готова на все, лишь бы он оставался у нее. Никто его у нее не отнимет — только через ее труп.

Брит не стала подниматься к замку по дороге, а полезла прямо по скалам к кустарнику, пригибаясь до земли, юркая, как ночной зверек.

Добравшись до стены, она задержалась, укрывшись за купой колючих кустов, и поскребла ногтями землю. Земля промерзла, и пришлось прокопать довольно глубоко, чтобы добраться до мягкой, сохранившей тепло почвы и найти то, что она искала. Конечно, она могла неделями обходиться без пищи, но в эту ночь ей, несомненно, понадобятся силы, много сил. Она проглотила несколько червяков и горсть зарывшихся в землю насекомых.

Она не боялась ни стражи, ни собак, ни Герольфа, но очень опасалась Волчицы. Эта слишком красивая женщина однажды уже взяла над ней верх, провела ее с дьявольской хитростью, и Брит угадывала в ней решимость, не сравнимую с обычной.

На десерт она угостилась уже впавшим в спячку жуком, который смачно хрустел на зубах, и двинулась вдоль стены. Добралась до ворот и сквозь решетку заглянула в парк. Свет в доме нигде не горел, но Брит не нуждалась в нем — она и не видя угадывала стоящую у окна пару.

— А, вот и ты, моя красотка… жди, я скоро… х-с-с… х-с-с…

Хальфред не соврал: послышался легкий топот, и два огромных дога галопом подлетели к воротам, остановились и зарычали. Шерсть у них на загривках ощетинилась. Конечно, на любого другого они залаяли бы во весь голос, но с Брит дело обстояло иначе. Той, что заставляет умолкнуть волков, ничего не стоит усмирить собак. Она просунула голову между прутьями и издала какой-то жуткий хриплый звук, от которого доги попятились назад метра на три. Один прижал уши и поджал хвост, другой жалобно взвыл.

— Тихо! — прикрикнул из темноты мужской голос.

— Правильно… х-с-с… х-с-с… тихо! — вполголоса подтвердила Брит, и собаки еще отступили. Можно было подумать, они ступают по яйцам, так они старались ужаться и стушеваться: «Извините, мы не знали, ошибка вышла…» Съежившись, огромные псы прижались к подножию сосны. Они бы и вскарабкались на нее, если бы могли.

Вскоре в доме отворилась дверь. Вышел Герольф, закрыл ее за собой и пошел в обход здания. Брит подождала, пока он скроется за углом. У окна осталась одна Волчица.

— Я иду к тебе, моя красотка… х-с-с… х-с-с… иду…

Собаки теперь поскуливали под деревом и самым жалким образом крутились на месте, словно ловя себя за хвост.

— Да что это с вами? — спросил страж. — Грозы никакой нет… Чего напугались?

Прежде ему не случалось видеть, чтоб собаки вели себя подобным образом. Он вышел из своего укрытия и с ружьем наизготовку направился к воротам.

— Есть тут кто?

— Да, — отозвалась Брит и шагнула вперед, чтоб оказаться на виду.

— Чего тебе, старая? Что у нас тут сегодня, парад уродов, что ли?

Брит мысленно оценивала положение. Путь ей преграждали запертые ворота. По ту сторону ворот находился страж, у которого был ключ. Ворота он ей не откроет и ключа не даст. Итак, вопрос: как переместить ключ с той стороны ворот на эту? И ответ: переместив всего сторожа вместе с ключом. Напрашивался следующий вопрос: как протащить мужчину весом в сто тридцать килограммов сквозь решетку, расстояние между прутьями которой двадцать сантиметров? На этот вопрос у Брит был простой и исчерпывающий ответ: тянуть посильнее.

— Вот, возьмите-ка… х-с-с… х-с-с… — сказала она и просунула руку между прутьями, словно собираясь что-то дать.

У стража не возникло никаких опасений. Да и с чего мужчине в расцвете сил, к тому же вооруженному, опасаться дряхлой скрюченной старушонки? Он опустил ружье и подошел.

— Что это? — спросил он.

— А вот что… — ответила колдунья.

Тут она ухватила несчастного за волосы, оторвала от земли и потянула на себя, протаскивая между прутьями, как протаскивают белье между валами отжимального катка. И когда через несколько секунд страж оказался по эту сторону ворот, он был на совесть отжат… и мертв.