«Руанна, я считаю, что пора перестать называть Джерри „профессор Штейнфарб“».
И второе:
«Первым делом утром тебе следует пойти к доктору, и если ты беременна, то как можно скорее сделать аборт. Мне безразлично, что там говорит твоя abuela[18] Мария, — ты не готова иметь ребенка без отца».
Я посмотрел в окно своего кабинета. Впервые за все дни шел дождь. Теперь, когда погасло это отвратительное солнце, город выглядел почти таким же сногсшибательным, как Гонконг. Небоскребы вздымались над муравейником правительственных зданий, порт был усеян грузовыми контейнерами, простаивавшими без дела. Только нефтяные месторождения, придававшие заливу особый призрачный блеск, напоминали мне о том, где я нахожусь.
Но я находился совсем в другом месте.
Я был в Бронксе, на том отрезке Ист-Тремонт-авеню — нашем отрезке, который начинается от ресторана «Эль Бейти» возле Мармион-авеню, а потом доходит до закусочной на пересечении с Хьюз, где в 1998 году любимый кузен Руанны был арестован полицейскими за какое-то серьезное правонарушение, никак не связанное с сэндвичами.
Ист-Тремонт-авеню всегда осуществляет доступные мечты: в магазинах тебе продадут todo para[19] 99 центов, у menos[20], за 79 центов вы получите целого цыпленка в «Файн Фэр», а за 79 долларов — цветастый матрас с «гарантией на пять лет». Там русского мужчину весом 325 фунтов, шествующего под ручку со знойной mamita[21], все уважают и принимают: там пижоны на великах и юные мамаши, которые вяло разглядывают витрины магазина «Девочки и леди», зададут мне один и тот же вопрос: «Ну, Миша, как дела?»
В ресторане «Эль Бейти», фирменное блюдо которого — comidas criollas[22], фаллический музыкальный автомат играет фаллическую песню, и внимание всех приковано к задницам друг друга, а Руанна сплетничает с какой-нибудь подружкой о том, которая из официанток беременна и чьего бойфренда только что послали на север штата на десять лет, но все, что я вижу — это стоящая передо мной тарелка с яркими лаймами, маленький красный тюбик с красным соусом «Табаско» и бутылка пива «Президенте», верхняя часть которой завернута во влажную салфетку, — это маленькие мирские радости. И я жду, жду, жду, когда принесут металлический котелок с asopao di camarones[23], или с «суповыми креветками», как это блюдо названо в меню, жду, чтобы сдаться на милость ajillo[24], — потому что в котелке больше чеснока, чем воды, риса и даже креветок. И скоро я уже наполнен до отказа холодным «Президенте» и горячим «Табаско», и в моем желудке раздаются громовые раскаты от чеснока. Я поднимаюсь со стула, хватаю сплетничающую Руанну и тащу ее на импровизированный танцпол в задней части ресторана, за телевизором, который постоянно настроен на подвиги местной бейсбольной команды «Янкиз». Мы пытаемся танцевать, и это самый медленный танец за всю историю человечества, но главным образом мы просто стоим и смотрим друг на друга, издавая звуки, которые характерны для животных: мурлычем, как кошки, и скулим, как таксы, и эти звуки глушит музыкальный автомат. И мы целуемся. Чеснок, пот и чистая любовь — мы целуемся.
Я немного пьян, и Руанна поддерживает меня, когда мы идем к ней, на угол 173-й улицы и Вайз, милю главного городского буяна в «Чикагских буйволах», который всегда грозится убить мистера Софти, совершенно безобидного торговца мороженым, и мимо Центра Свидетелей Иеговы, к которому сейчас с благоговейным видом приближаются женщины с тарелками с голубиным горохом и рисом, завернутым в фольгу. Где-то празднуют свадьбу, и Руанна подмигивает мне, как бы спрашивая: «Когда же наконец?», и улыбается мне нежно и слегка насмешливо — эту улыбку я всегда любил, — и она заставляет меня забыть о съеденных креветках и рисе и немножко подогреть мое желание. Девушка, город, расхлябанный, но исполненный любви стиль жизни.
«Я думала, что я другая и могу рассказать особенную историю, но, наверное, все не так».
О, моя бедная сладкая детка!
Глава 37
КОНЕЦ
Я очутился на вечеринке в доме Наны. С наркотой. От котелка с черной бесконечностью исходил такой неприятный запах, что я вспомнил об общественном автобусе. Это была ланза, местная травка, которая вдохновила святого Сево Освободителя на его видения о братстве сево и уничтожении свани. Путешествие, которое породило тысячу путешествий — главным образом к могиле.
Мы сидели в спальне Наны вокруг котелка, поставленного на большой горячий котел, и ждали, пока травка проварится и мы сможем вдыхать пары. Когда появился легкий туман, я начал с удовольствием его вдыхать. Я пытался забыть только что полученное электронное письмо от Алеши — Боба, который призывал меня держаться как можно дальше от семьи Нанабраговых и срочно выбираться из Абсурдистана. Он считал, что катастрофа неотвратима. Я решил не слишком-то расстраиваться. Один из тинейджерских «Отрядов истинной перекладины» только что ограбил большой магазин «Армани». Куда уж дальше?
Нана пригласила свою лучшую подругу Сисси, которая недавно наблюдала, как мы занимаемся любовью, и Анну, неприметную русскую блондиночку, работавшую в офисе «Америкэн Экспресс». Девушки были в прекрасном настроении. Они подражали акценту Горбиграда, изображая проституток, пытающихся подцепить рабочих «КБР» в баре «Белуга» при отеле «Хайатт».
— Голли Бертон! Голли Бертон! — кричали они. — Купи мне коку! У тебя дома уже есть леди? Я лучше! У меня есть плетка. Плет-т-тка! Я ношу с собой плет-т-тку. На заднице.
Я попробовал изобразить разухабистого американского нефтяника.
— На заднице? — переспросил я. — Я знаю кое-что получше для твоей задницы!
Девушки разразились громовым хохотом. Они болтали в воздухе ногами и ритмично дергались в конвульсиях, как умирающие жуки. Поскольку они втроем валялись на одной кровати, находившейся напротив моей, я видел их молодые попки в джинсах, расположенные в ряд. Самая большая была у Наны, она не вмещалась в «Мисс шестьдесят», затем шла темноволосая подружка Сисси со своим вполне сносным полумесяцем и, наконец, нахальная маленькая канталупа русской девушки.
— Толстый Дядюшка на кровати! — завопила мне Сисси. — Толстый Дядюшка на кровати! Иди-ка к нам в гости, Толстый Дядюшка!
Я отдался в их поджидавшие руки, и они схватили меня точно так, как молодые девушки тискают щенка.
— Толстый Дядюшка вас любит, — заквакал я, и мы залились смехом. Я растянулся на том, что было вокруг меня: кругом были груди и мочка уха — не Нанина. Мы дышали в унисон. Груди были теплые, а мочку уха нужно было пососать. Я с удивлением понял, что мы хорошо обкурились.
Идиллию прервал стук в окно. Я взглянул туда. Слуга Фейк прижал к окну свою уродливую рожу.
— О, пойди дай ему денег, — попросила Нана.
Это было ужасным вымогательством, но мне было совершенно все равно. Какая разница, что делать? Я решил подняться на ноги, но тут возникла проблема. Так, вот они, ноги, А где же ступни? Ах, вот же они!
— Вот здорово! — сказал я. — У меня две ступни и две ноги. — Девушки снова захихикали, потом их смех перешел во французские фразы, которых я не понимал.
О господи, ну и укурился же я!
Фейк поджидал снаружи на одноколесном велосипеде. Вместо сирены к рулю была прикреплена туба, а у Фейка матросскую стрижку сменил пятнистый скальп — просто леопард какой-то! Может быть, этот Фейк — в некотором роде человек-леопард. От этих мусульман можно ожидать чего угодно! Они действительно сильно от нас отличаются.
