— Ты думаешь, Миша, что один человек может изменить мир? — спросил он наконец.

— Да, — ответил я. — Я действительно так думаю. А ты?

Папа снял с себя туфлю. Вынул перочинный нож и несколькими неистовыми движениями отделил подошву, создав основу для детского кораблика из туфли, которые мастерил для меня в детстве. И пустил подошву в воду. Кораблик немного покрутился на волнах, образованных моим дыханием, затем поднял нос к потолку и быстро затонул.

Я оглядел пустую ванную комнату. Теперь в ней было совсем тихо — только жужжал какой-то прибор отеля «Хайатт». Мой папа умер. Алеша-Боб улетел.

Мне нужно было работать.

В республику пришел август. С юга явился неприятный теплый ветер — должно быть, из Ирана — и превратил город Свани в прямоугольник горячего воздуха. Погода была такая чудовищная, что Тимофею приходилось сопровождать меня в городе и засовывать под мои титьки кубики льда в отчаянной надежде меня охладить. Поскольку я был бельгийцем, то начал понимать, что пришлось перенести моим соотечественникам в Конго короля Леопольда, где не было кондиционеров.

Главным событием светского сезона была вечеринка «Келлог, Браун и Рут» в честь нефтяных месторождений «Шеврон / БП Фига-6». О ней говорили все: белые мужчины у пруда «Хайатта», солдаты-тинейджеры, охранявшие пропускные пункты, молодые девушки, которых нанял Тимофей, чтобы они днем мыли мне щеткой ноги. «КБР» особенно славился своими щедрыми «сумками с подарками», и люди гадали, что они получат на вечеринке на крыше (позвольте мне заскочить немного вперед: это была банка белужьей икры и перламутровая ложка, на которой был выгравирован логотип «Холлибертон»; набор духов из магазина «Парфюмерия 718», включая новый одеколон после бритья; и золотые сережки в форме крошечных нефтяных платформ, которые послужили хорошим подарком для новой пассии Тимофея — одной из горничных отеля «Хайатт»). Вечеринка «КБР», несомненно, была самым важным светским событием в городе, и когда я получил на нее приглашение, то понял: мое дело в шляпе. Если я собирался помочь отцу Наны и ГКВПД в их борьбе за Порядок и Демократию, важно было, чтобы стрелка моего компаса указывала на север, а в Абсурдистане это всегда означало Голли Бертон.

Я слышал, что люди «КБР» отличаются техасской непринужденной и беспечной манерой (штаб-квартира их компании — в Хьюстоне), поэтому надел клетчатые шорты и сандалии, которые постоянно соскальзывали с моих потных ног, как бы я ни затягивал ремешки. У Наны был весьма сексуальный вид в огненных техасских сапогах и тесно облегающей фигуру майке «Хьюстон Астрос» — при виде нее я наконец-то оценил бейсбол.

В день вечеринки «Холлибертон» мы с Наной по-быстрому занялись любовью перед телевизором, настроенным на Си-эн-эн, нежно вымыли друг друга губкой в ароматической ванне, а потом поднялись из моего номера на один этаж — и попали на террасу на крыше.

Нас приветствовал высокий американский солдат в каске и солнечных очках, вооруженный огромным автоматом, — странное зрелище, учитывая, что было объявлено прекращение огня. Второй встречающей гостей была женщина в штатском. Она надела нам на шею благоухающие гирлянды из орхидей и роз, а еще — бейсболку цвета хаки «КБР» мне на голову и широкополую соломенную шляпу «Холлибертон» — Нане, предупредив нас о последствиях палящего солнца.

— А сумки с подарками внутри? — спросила Нана, тревожно вытягивая шею.

Я почуял аромат тысяч американских гамбургеров — некоторые с мясом, другие покрыты восхитительным слоем плавленого сыра. На крыше столпились люди из «Холлибертон» и местные жители со связями. Мужчины Абсурдистана были в своих традиционных шерстяных брюках и коричневых пиджаках, на их женах — золотые ожерелья и янтарные браслеты такой величины, что их вполне можно было надеть на березу. Люди «КБР» делились на два лагеря: британские (главным образом шотландские) служащие в накрахмаленных белых рубашках и отутюженных брюках — и их менее чопорные коллеги из Техаса и Луизианы в гавайских рубашках и черных гольфах. Местные повара, выстроившиеся в линию, подавали пиалы с супом из креветок, от которых шел пар, и суфле из лангустов. Гурманы же осаждали «Сашими компани» города Свани. С крыши отеля открывался великолепный вид — вы как будто сидели в переднем ряду амфитеатра, которым была столица Абсурдистана. Правда, часть горизонта закрывал длинный флаг с надписью: «КЕЛЛОГ, БРАУН ЭНД РУТ + ШЕВРОН / БП = СВЕТ, ЭНЕРГИЯ, ПРОГРЕСС».

А ниже, более мелкими буквами: «ДАВАЙ, ФИГА-6!!! ЭТО ТВОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!!!»

Я отправил в рот гамбургер, посмаковал его и спросил у девушки из «Хайатта», которая опрыскала мне руки духами, где туалет. Я прошел мимо дюжины двухметровых тотемов, на которых были вырезаны разные тихоокеанские нелепости и которые издавали звук, напоминавший барабанный бой гавайских воинов (халла валла халла валла халла валла), и мимо живой пальмы, на которой висели клетки с попугаями. Попугаев научили выкрикивать: «Куок! Келлог, Браун! Куокк! Холлибертон!», а еще фразы, которые я с трудом понимал, например: «ПГПВС! Куок! ПГПВС! Куок! Это цена плюс контракт! Это цена плюс контракт!»

Меня огорчило то, что попугаи знали о бизнесе Голли Бертон больше, чем я. И я решил узнать побольше на эту тему.

«КБР» соорудил роскошный мужской туалет с мраморными писсуарами. Среди писающих образовались клики, как в школе. В одном углу толпились сево и свани, в другом шотландские инженеры писали свои инициалы на кремовом мраморе. Но я и без блистательного попугая «Холлибертон» знал, что настоящую силу имеют техасцы и им подобные, поэтому выждал, пока освободится место между двумя громадными американцами с усами пшеничного цвета.

Я застенчиво вынул свой khui и начал мочиться, насвистывая известную американскую песню «Дикси» в надежде, что тогда они примут меня за своего. Оба они говорили разом, и их английский был идиоматичным и идиотским. Мне пришлось сосредоточиться.

— Кончилось тем, что мы бросаем кость «Бехтель», — протянул один из них, переговариваясь через мою голову.

— Мне оттуда звонили — спрашивали, когда начнется веселье. Когда эти украинские мальчики начнут отстреливать инфраструктуру. Я говорю: «Не беспокойся о муле, дружок, просто нагружай повозку».

— Погодите, парни, пока появится кавалерия! — крикнул кто-то моим сотоварищам по писсуару. — Мы выберемся из этого более гладко, чем лягушачий волос. Помните слово «П»?

— Ты снова об этих потаскухах, Клиффи? Держи этого мужика подальше от «Рэдиссона».

— Я говорю о П-Г-П-В-С. Как это пишется?

Мужчины засмеялись, и парень рядом со мной описал мою сандалию.

— Цена плюс! — воскликнул кто-то.

— Цена плюс! — подхватили остальные.

— Незаполненный чек!

— Неопределенная поставка!

— Неопределенное количество!

— Неопределенное качество!

— Расхаживать вокруг с деловым видом!

— Вот четырехчасовой ланч!

— Вот четырехдолларовый взрыв!

— Вот сестричка Клиффи!

— Ой, простите, дружище, — сказал парень, стоявший рядом со мной: изо рта у него пахло бурбоном и свежей мятой. — Похоже, я писнул вам на ногу.

— Не беспокойтесь, — ответил я, отряхивая сандалию. — Мой слуга ее вымоет.

— Вы это слышали, ребята? — заорал тот, которого звали Клиффи, — коротышка, который, по-видимому, был у них главным. — Его слуга вымоет! Думаю, у нас тут старший менеджер «Бехтель»!

— Все люди «Бехтель» в Сан-Франциско. Забудь о слугах — у них мужики в любовниках!

— Я не из «Бехтель», — робко произнес я. — И я не гомосексуалист. Я бельгиец. Я представляю мистера Нанабрагова и ГКВПД.

— Нанабрагов? — повторил мой сосед. — Вы имеете в виду Дерганого? Что такое с этим мужиком? Он выглядит так, будто его собственная собака держит его во дворе на цепи.

— Нет, он деловой мужик, — возразил Клиффи. — Мы с ним делаем хороший бизнес. И его любят в МО.

— Что такое МО? — спросил я.