За всеми столиками бешено зааплодировали. Мистер Нанабрагов привстал и задергался. Брат Наны, Буби, сунул пальцы в рот и свистнул. Я попросил проходившего официанта принести мне лангустов.

— «Голли Бертон» — известная компания, — продолжала проститутка. — Все знают эту компанию. А «КБР» — филиал «Голли Бертон», который этим гордится. Мы в Абсурдсвани порой не заслуживаем услуг «КБР». Мы сражаемся друг с другом. Мы совершаем насилие. Это так глупо! А теперь у нас нефтяное месторождение «Фига-6» будет эксплуатироваться благодаря Голли Бертон. И теперь у нас будет много нефти, которая обеспечит будущее наших детей… — Взглянув на записку в руке, она попыталась произнести трудное слово: — Благоприятный…

— Благоглупость! — поправил ее кто-то.

— Сними-ка с себя все, бэби! — завопил другой.

Проститутка инстинктивно приспустила свое одеяние, демонстрируя юные точеные плечи.

— А теперь, — сказала она, — без дальнейших предисловий, я представляю вам исторический вклад женского вспомогательного состава «КБР»!

Девушки рассказали историю «Келлог, Браун энд Рут» в нескольких остроумных музыкальных номерах. Первый, «У нас есть друзья, сидящие высоко», был посвящен влиянию «Браун энд Рут» на торговлю. Затем девушки осветили многочисленные военные контракты «Браун энд Рут» за рубежом, от Вьетнама и Сомали — до Боснии.

Но гвоздем программы был номер «Я буду твоим папочкой, бэби» — дуэт в стиле блюз между «работником „КБР“», помешанным на производительности труда на нефтеразработках «Фига-6», и его многострадальной подружкой, абсурдистанской проституткой.

В конце концов рабочий «КБР» (проститутка постарше с фальшивыми усами) отворачивается от своей возлюбленной и обращается к публике звучным баритоном:

— Хьюстон, у нас проблема…

Американский голос за сценой:

— Роджер такой-то, служащий «КБР». Какая у вас проблема?

— Я… Я, кажется, влюблен.

Наш герой сдался и обещал жениться на проститутке, сделать ее «честной» и заплатить за ее учебу в хьюстонском колледже, где она будет изучать компьютеры.

Финал вызвал слезы на глазах у абсурдистанских дам постарше, которые не забывали и о десерте, уписывая за обе щеки чизкейк и пахлаву. Даже Нана повернулась ко мне и сказала:

— О, довольно мило.

Проститутка, которая вела концерт, поблагодарила всех за бурные аплодисменты и пригласила людей «КБР» в специальный номер на сороковом этаже, где они могут «хорошенько нас побурить». С ревом «боингов», оторвавшихся от земли, сотня техасцев и шотландцев ринулась на сцену.

Мы с Наной отправились за сумками с подарками.

Назавтра я рано проснулся и начал втискивать свое тело в халат отеля «Хайатт». Сначала дело шло туго (халат был слишком маленьким), но в конце концов по крайней мере половина моего тела была прикрыта мягкой пушистой тканью. Я заказал в номер большие блюда с фруктами и выпечкой и горячие чай и кофе — от чайника и кофейника шел пар.

Приближалось время моих посиделок с мистером Нанабраговым и Паркой Муком.

В назначенный час (вернее, на час позже) они вошли в мою гостиную и заняли места на противоположных диванах: драматург угнездился рядом со мной, беспокойно поглядывая на свои сжатые в кулаки руки, а мистер Нанабрагов раскинулся на другом диване, весело подергиваясь под лучами утреннего солнца.

— Мы принесли чудесные новости, — объявил мистер Нанабрагов. Он сунул руку под рубашку и энергично дернулся. — Мы только что вернулись с пленарного заседания Государственного комитета по восстановлению порядка и демократии. Вы произвели на всех нас такое сильное впечатление за обедом на прошлой неделе! Вы такой же космополит, как ваш отец. В чем-то вы даже современнее его, а он был очень оригинальным мыслителем. А в один прекрасный день вы, быть может, еще и женитесь на моей дочери, и она будет рожать вам детей. Итак, мы единогласно решили предложить вам пост на министерском уровне. Не хотели бы вы стать министром ГКВПД по сево-израильским делам?

— Э-э, — произнес я. — Вы знаете, друзья мои, я всего лишь бельгиец, который пытается выжить. Что я знаю о работе в правительстве? Мое дело в руках других.

— Какое дело? — спросил мистер Нанабрагов. — Наше дело — демократия, так же как и ваше. Вы забыли о вашем демократе-мученике Сакхе? Это то, чего хотел покойный Сакха. Разве вы так не думаете. Парка?

Драматург уставился в потолок, методично прочищая свое ухо палочкой для ушей.

— Парка!

— О чем вы спросили? — осведомился Парка, вытирая воск из ушей о шов брюк. — Сейчас раннее утро, джентльмены. Я устал и болен.

— Его замученный друг Сакха. Демократ…

— По правде говоря, мы не были такими уж друзьями, — сказал Парка. — Я встретил его на свадьбе, а потом его кто-то застрелил. Я знал его, пожалуй, часа два.

— Мы собираемся поставить памятник Сакхе Демократу, — сообщил мистер Нанабрагов. — И использовать его в наших материалах. Видите ли, Миша, вы подали нам много идей касательно маркетинга. Вы действительно умеете вдохновить. Есть еще один аспект назначения вас на пост министра ГКВПД. Все знают, как вы любите Нью-Йорк. Может быть, после того, как страна будет у нас полностью под контролем, мы сможем назначить вас нашим послом в ООН в Нью-Йорке. Тогда вы сможете там жить с Наной. Как вам нравится эта идея?

Я раскрыл рот. Прохладный воздух «Хайатта» пощекотал мне горло, и у меня пересохло во рту.

— Вы сделаете это для меня? — спросил я.

Мистер Нанабрагов улыбнулся. Парка Мук начал с закрытыми глазами насвистывать: «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Свист перешел в храп, и драматург грациозно повалился на бок, положив мне на плечо теплую седую голову.

— Вы ему нравитесь, — прошептал мистер Нанабрагов. — Мы всегда должны почитать старость.

Я склонил голову набок, чтобы не оцарапать Парку Мука своим небритым нижним подбородком. Посол в ООН? Неужели сево действительно завладеют всей страной? Они казались гораздо более подходящими для руководства, нежели эти овцеводы свани. Или это всего лишь пропаганда, которой я набрался за обеденным столом?

— Вы знаете, что американцы наложили мораторий на визы для всей семьи Вайнбергов, — заметил я. — Они меня не впустят.

— Мы можем получить для вас дипломатическую неприкосновенность, — сказал мистер Нанабрагов. — А после того как вы поговорите с Израилем в вашем новом качестве министра сево-израильских дел, американцы станут с вами носиться. Они сделают для Израиля что угодно.

Меня все еще смущала эта «беседа с Израилем». Как я мог с кем-нибудь говорить, когда даже не мог со своего мобильника ни с кем связаться вне Абсурдистана?

— Знаете ли, мистер Нанабрагов, — начал я, — на самом деле Израиль — не моя страна. Нью-Йорк — да. Я очень горжусь, что я еврей, но я нецерковный еврей, как Барух Спиноза, Альберт Эйнштейн или Зигмунд Фрейд. Самые лучшие евреи всегда ассимилировались и свободно мыслили. Те бородатые евреи, которые раскачиваются у Стены Плача, съеживаясь от страха перед своим богом, — евреи второго сорта.