Смахнув с уголка рта прилипший брусочек картошки, незнакомец напрягся — увидел незваных гостей. Кусочек полетел на пол и присоединился к небольшой, но растущей кучке родственников. Не верилось, что нормальный клубень мог желать себе такого удела.

Джон-Том не заметил провода от гитары, но о том, что она к чему-то подключена, однозначно говорило адское подвывание. Все-таки волшебство — штука«неплохая, вполне способно дать невидимый заменитель розетки. Пробудившийся в нем профессионал сразу задался вопросом: что это за магия — постоянного или переменного действия?

Из тощего живота сидевшего на троне человека исторгся неприятный звук.

— Кто вы такие, и кой черт вас сюда занес?

В пронзительном крике страдающей диспепсией вороны слышалась тревога, но не было страха.

Джон-Тома поддерживала дуара. Да и Мадж стоял рядом правда, в нескольких шагах позади. Снаружи в зал ворвался гром. Давненько чаропевец не попадал в столь серьезную переделку. А что, если он проиграет? Понятное дело, куда уютней сидеть у камина и развлекать песенками семью и друзей, и чтобы на заднем плане играли детеныши. Сейчас очень многое поставлено на кон, и не только жизни Джон-Тома и Маджа.

А вдруг его на сей раз подведет стихотворчество? Или сила голосовых связок, или быстрота пальцев? Что, если...

Не кличь неприятности, всегда твердила ему Талея. Они и без зова нагрянут.

— Мы сами пришли, — сказал он тощему музыканту.

Взгляд Иеронима Хинкеля уперся в дуару.

— Ты тоже музыкант?

Ни бьющие в цель оскорбления, ни площадная брань, ни демоническая угроза не укрепили бы дух Джон-Тома лучше, чем эта простенькая фраза.

— Совершенно верно. Пою и играю на дуаре. А ты?

— Играю сам для себя, по большей части.

Мадж, несмотря на окружающую обстановку, а может быть, как раз из-за нее, по-выдровому хихикнул.

Хинкель быстро скосил на него глаза:

— Вижу, ты привел с собой большую крысу.

Тут Мадж не только вышел из тени Джон-Тома, но и сделал несколько шагов вперед.

— Шеф, тебе следует знать, че я никакая не клепаная крыса, а выдр, вот так. А еще хочу довести до твоего прыщавого сведения, просто в порядке светской беседы, че второго такого урода в человечьем племени нет, по крайней мере, мне он на глаза еще не попадался.

— Ладно, ладно, вот что я тебе на это скажу... — Хинкель оборвал фразу. — Погоди-ка! Почему это я с тобой спорю? Я же здесь командую. Повелеваю, так сказать, музыкой сфер.

— Каких таких сфер? — Пальцы Джон-Тома были наготове. — Тех, что у тебя между ног?

— Э, брат, да ты шутник. Откуда такой? Вроде не местный.

— Когда-то я жил в Лос-Анджелесе. А сейчас... сейчас можешь смело считать, что я местный.

Хинкель кивнул:

— Как скажешь. Ну, раз ты, приятель, из Лос-Анджелеса, позволяю тебе и твоему хвостатому дружку унести отсюда ноги. Твое счастье, что я по натуре человек добрый. Ты, между прочим, меня от завтрака оторвал.

Джон-Том взглянул на осклизлую горку картошки с кетчупом и ощутил желание освободить желудок от съеденного на последнем привале.

— Мы по пути кое-что слышали. Это, часом, не ты ли музицировал?

— В яблочко. Я над балладой работаю.

— Над балладой? — Мадж захрипел — душил в горле смех. — Ты эту гнусь балладой называешь?

— Полегче, Мадж, — шепнул Джон-Том. — Постарайся не выводить его из себя.

— У тебя что-то на уме, раз ты забрался в такую даль, — задумчиво протянул Хинкель.

Джон-Том заметил, что, ко всему прочему, у похитителя мелодий отвратительная осанка.

— Случайные путешественники на мой остров не заглядывают.

— Нас привела сюда музыка, — ответил Джон-Том. — Горстка аккордов. — Он оглянулся и не был удивлен, обнаружив, что сладкозвучный поводырь предпочел остаться во дворе. Едва ли он заслуживал осуждения. — Надлежит вернуть ее законному владельцу. Как и всю остальную музыку, присвоенную тобою без всякого на то права.

— Законному владельцу? — Хинкель пришел в веселое расположение духа. — Интересно. Свеженькая идея.

— Пора положить конец кражам, — исполнясь решимости, нажимал Джон-Том. — Ты должен оставить в покое честных музыкантов и певцов, например китов.

— Черта с два я их оставлю в покое.

— По словам твоих бывших товарищей по ансамблю, ты ступил на этот скользкий путь из желания остаться единственным существом, способным музицировать, и тогда-де людям волей-неволей придется тебя слушать. — Чаропевец понизил голос. — Смею заверить, ты просчитался. Если посадишь под замок всю музыку на свете, любви к тебе не прибавится.

— Не прибавится? А вот посмотрим. — Тонкий рот исказила кривая улыбка — визуальный аналог подавленной отрыжки. — Стало быть, вас сюда привели мои бывшие соратники, друзья не разлей вода. Последнее время я был к ним излишне снисходителен, позволял вытворять что вздумается. Ничего, они еще заплатят за этот визит.

— Мы бы и сами нашли дорогу.

Джон-Том испугался, что усугубит злосчастья и без того жалкого трио.

— Они себя называют ансамблем! — пробормотал Хинкель. — Шайка джерсийских бездарей! Взять хоть этого Газер-са — возомнил, что умеет играть на гитаре. А Хилл! Что за убожество! Ну а Циммерман? Поглядишь на него — решишь, что бас можно доверить любому ханыге. — Раздался визгливый, пронзительный хохот. — То-то раньше носы задирали! А кто они сейчас? Безголосое отребье!

— Почему же ты не отправишь их домой? — Джон-Том сдерживал растущий гнев. — Чего ради томить их здесь?

— А того ради! Мне приятно, что им приходится меня слушать. Когда этим зазнайкам был нужен новый певец, они на меня наплевали. Ну а теперь будут слушать, еще как! Целую вечность!

— Э, шеф, да ты, оказывается, подлый, — прорычал Мадж.

— Нет, крыса, не подлый. Я справедливый. Знаю себе цену. В музыкальном плане. Знаю цену своему таланту. И все ее скоро узнают — альтернативы никому не оставлю. Любому, кто захочет послушать музыку, придется слушать меня! — Хинкель с самодовольной ухмылкой развалился на троне. — А вот когда все познакомятся с моим выдающимся дарованием, когда зауважают меня, вот тогда я, может быть — может быть! — верну кое-что из старой музыки. Кому-то отдам пьеску для пикколо, кому-то — дурацкую любовную песенку. Но не раньше, чем получу заслуженное признание!

Он царственно взмахнул рукой.

— Ну а вам я дарю свободу. Ступайте прочь. Извольте выйти вон! Кыш отсюда! Я сегодня в великодушном настроении.

Джон-Том нахмурился:

— У тебя странная речь. Не похоже на обычного хэви-металлиста.

Иероним Хинкель фыркнул:

— По-твоему, только этот козел Газерс образованный? Да я чуть не защитил диплом бакалавра на факультете экономики в Нью-Йоркском университете!

Мадж бочком приблизился к спутнику и прошептал:

— Чувак, он сплошную лажу гонит! Да где это видано, чтоб кореш изучал экономику и бросил такое выгодное дельце ради пения в сдвинутом ансамбле?

— Мы не уйдем. — Чаропевец мобилизовал свою стойкость.

У Хинкеля сдвинулись брови, отчего узкая физиономия вытянулась еще сильнее. Сейчас он выглядел чуть ли не жутко.

— Пришелец, не зарывайся! Я тебя отпускаю только потому, что ты не из этих безмозглых болтливых животных, вроде твоей крысы.

Мадж вытащил меч.

— Шеф, тебе не очень-то легко будет распевать без голосовых связок. А хошь, мы тебе поднимем голос на парочку октав — авось он от этого выиграет? И животным, чувак, ты меня напрасно назвал. Я понимаю, обидеть хошь, да тока ниче не выйдет. Потому как мы тут все животные.

— Он прав, — гордо подтвердил Джон-Том.

— Ну, допустим. — Хинкель поерзал на троне, перекинув ноги через подлокотник. — Ты слишком много времени провел здесь. И чего же ты ожидаешь от меня?

— Освободи музыку. Сними с нее волшебные оковы, пусть каждая гармония вернется к заждавшимся инструментам и глоткам. — Джон-Том указал на мрачные стены башни. — Если решишь остаться здесь, царить на этом острове и развлекаться пением, я буду первым, кто тебя поддержит. Но красть мелодии у других... тебе как музыканту это не пойдет впрок. Совсем наоборот.