— Что значит — непоправимое? — спросил Виз. — Снугенхатт! И вы, ребята! Вам бы лучше подойти, послушать.

Носорог кивнул и заковылял. Толпа расступилась перед ним.

Веррагарр окинул взором свой отряд.

— Мовара! Где Мовара?

Из толпы выпорхнула белая с розовым отливом птица и бесцеремонно опустилась на левое плечо кенгуру.

— Моваре удалось побывать в монастыре, — сообщил Веррагарр. — Его, пожалуй, можно назвать нашим разведчиком. Он очень рисковал.

Розовый какаду кивнул.

— Там калечат птиц, сам видел. — Он задрожал, перья заходили ходуном. — Ужасно это, ужасно. Видели бы вы их новых солдат, видели бы! Огромные жуткие твари — сплошь когти, клыки и клювы.

— Мовара принес подтверждение самых дурных слухов, — продолжал Веррагарр. — И поведал кое-что пострашнее.

— О да, мой друг, о да.

Банкан отметил, что разведчик стар. Клюв сточен, глаза тусклые. Судя по всему, он в начальной стадии маразма. А может, немножко не в своем уме. Заслуживает ли он доверия? Похоже, Веррагарр не сомневается в его правдивости.

— Они похищают окрестных жителей, — говорил кенгуру, — и заточают их в монастырь. — Голос его был мрачен. — Ныне монахи предпочитают красть детенышей и младенцев, как детей путешественников, так и местных. Большинство из тех, кто попал туда, мы уже не видели. Но нескольким удалось сбежать. Их рассказы поистине ужасающи, и Мовара их подтвердил.

— Видел Темных в деле, видел. — Какаду многозначительно раскинул старые крылья. — Слышал их речи, слышал. И многое запомнил.

— Шеф, че ж ты видел? — спросила Ниина.

Сквилл изображал равнодушие и скуку.

— Видел! — повторил попугай. — Видел святотатство! Осквернение!

— И что же они оскверняют? — поинтересовался Банкан.

Розовый какаду наклонился вперед, выпучил глаза.

— Природу. Темные монахи оскверняют саму природу.

— Не понимаю, — осторожно произнес Банкан.

— А кто понимает? Кто понимает? — взволнованно захлопали розовые крылья. — Темные тоже не ведают, что творят, но это их не останавливает. Скрытые силы природы, связующие ее невидимые нити — вот чем они манипулируют на своей горе. Они мнят себя ткачами, но вяжут только узлы, безобразные узлы. — И хотя необходимости понижать голос не было, какаду наклонился и зашептал: — Раньше монахи раздражали нас, да, раздражали. Не более того, не более. А теперь они хотят управлять всем. Не только нашими холмами и долинами. Вообще всем. Целым миром. — Я слышал, как они говорили слова, слова, коих я не понимал. И никто не понимает значения этих слов, в том числе и сами Темные. Но пользуются ими, пользуются. Путник, знай: эти слова обладают мрачной силой. И они были неизвестны монахам еще год назад.

— Что за слова? — Граджелут медленно спешился. — На своем веку я слышал немало разных слов.

— Но не эти, друг мой, не эти. Вряд ли ты знаком с такими словами, как...

Розовый какаду беспомощно замотал головой.

«Да, — подумал Банкан, — он совсем стар, и память уже не помощница, а причина огорчений».

— Дезоксирибонуклеиновая кислота! — выпалил вдруг Мовара. — Пептидная связь! Молекулярный углерод! Гетероциклические соединения! — Он растерянно заморгал. — Энзимное корковое замещение!

Банкану все это показалось абракадаброй. Но абракадаброй специфической. А специфическая абракадабра, волшебная она или не волшебная, бывает опасна. Возможно, в рассказанном какаду Клотагорб увидел бы смысл. Банкану же, как и Граджелуту, эта задача была не по плечу.

— Гибридизация хромосомных молекул! — Мовара дико жестикулировал крыльями. — Принудительное ингибирование иммунных реакций отторжения! С помощью этих заклинаний они творят небывалое! Невиданное!

— Что именно? — допытывался Банкан.

— Ужасы! Святотатство! Новые виды существ!

У Ниины в глазах появилась растерянность.

— Да разве можно делать новые виды существ?

— Можно, сочетая старые, можно. Я видел их своими глазами, я видел! — Снова попугай перешел на шепот: — Они взяли валлаби. Потом взяли рысь. Облили их зловонными жидкостями. Вперед вышли Темные, которым подчиняются остальные монахи. И они рекли слова.

Мовара пребывал чуть ли не в ужасе от собственных воспоминаний, но не сдавался.

— Над котлом — густой пар. Ничего не видать, ничего. А Темные все громче молятся, все громче. И слышны звуки из котла! — Он снова содрогнулся. — Стихают голоса Темных. Рассеивается пар. Где же бедный валлаби, где несчастная рысь? Они исчезли!

— Исчезли? — Граджелут судорожно сглотнул.

— Исчезли, сгинули. На их месте — другие. Какие-то кошмарные твари! Жуткая помесь, жуткая! Одно существо — беспомощное, дрожащее, еле шевелящееся. Другое — ужасная помесь! Ноги валлаби, кошачьи глаза. Хвост валлаби, когти и зубы рыси. Отвратительное, мерзкое, злобное исчадие ада. От разумов прежних невинных существ не осталось ничего! Новое создание делает все, что велят ему Темные!

— А как они поступили с неудавшимся? — без улыбки спросила Ниина.

Мовара уставился на нее.

— А ты как думаешь?

Она не стала выпытывать.

— Это было еще не самое страшное, не самое, — продолжал какаду. — Видел я и кое-что похуже. Одна голова, три глаза. Одно тело, шесть ног, все вперемешку. Два хвоста. Две головы. Ужас! Пленники теряли свои тела, теряли себя. Волю свою, волю! Теперь они принадлежат Темным. Исполняют их приказы.

— Но зачем это все?! — порывисто спросил Банкан. — Мне еще не доводилось слышать, чтобы на свете творились подобные мерзости. Брать двух здоровых, счастливых индивидуумов и подвергать их такому... Даже о Броненосном народе не рассказывают подобные страсти.

— А по мне, так это все чушь собачья, — со скукой в голосе заметил Сквилл.

— Вот как? — Мовара со столь неожиданной страстностью посмотрел на выдра, что тот невольно втянул голову в плечи. — Ты бы так не говорил, увидев то, что довелось увидеть мне. Крот, сращенный с газелью. Коала, смешанный с ястребом. Вомбат с рыбьими плавниками!

— Но какая во всем этом цель? — спросил Граджелут.

— Если бы я знал ответ, если бы! По слухам, Темные поначалу хотели сделать людей красивее. Поначалу. Но это не оправдывает святотатство. Нет, сударь! Они добились кое-каких успехов. Но потом развратились, прониклись богомерзкими идеями. Взялись делать себе охранников, воинов, слуг. Никогда красоте не победить в состязаниях с жаждой власти, никогда. — У какаду дрожали перья. — Результаты, не понравившиеся им, уничтожались. Потому что Темные не могли вернуть своим жертвам прежний облик.

— Когда стали пропадать горожане и мы встревожились, монахи отрицали свою вину, — добавил Веррагарр. — Потом они клялись, что берут только преступников и уродцев или чужеземцев, позарившихся на монастырское добро. Но мы перестали им верить, когда начала пропадать наша молодежь.

— Ложь, все это была ложь, — подтвердил какаду. — Чтобы прикрыть их грязные дела. Теперь-то мы знаем, чем занимаются монахи Килагурри, теперь-то знаем. Это негодяи, мерзкие развратники. О да! Они заключили союз с силами зла. Быть может, все дело в избытке тестостерона. Они теперь часто произносят это слово.

Веррагарр указал на испуганных и тем не менее решительных соратников.

— Многие из них потеряли детей. Даже не знают, живы ли несчастные, сохранили ли первозданный облик. Но хотят выяснить. Должны! — Кенгуру смотрел на Банкана в упор. — Пропадали и человеческие младенцы.

— Даже ежели хоть капля правды есть в этой лабуде, — с вызовом бросил Сквилл, — с чего ты взял, кореш, че можешь изменить положение?

Голос Веррагарра не дрогнул:

— Мы это сделаем или умрем.

— Да, будь я проклят! — прорычал Бедарра и крепче сжал пику.

Кенгуру отступил на шаг.

— Мы больше не желаем мириться с тем, что наши дети пропадают из своих кроваток, что их выкрадывают с городских улиц и пастбищ. Мы не желаем мириться с тем, что их превращают в тварей, которых даже родные мать с отцом не в силах узнать!