— Ах ты, ублюдок! А я-то верила, что ты в меня влюблен! Все ждала признания, берегла себя, дура сентиментальная!

— Ложь! Ложь! Ложь! — возликовал ящик. — Если б только мальчик знал, со сколькими его приятелями ты переспала!

Банкан судорожно сглотнул.

— Мариана, неужели это... правда?

— Конечно, правда, что же еще? — удивился Правдивец. — Неужели ты еще не понял, что мне нельзя не верить?

— Будь ты проклят!

Банкан поднял машину над головой, чтобы вдребезги разбить о мостовую. Но, оглядываясь в поисках одобрения, не увидел Марианы. Она уже исчезла в толпе, убежала за угол. Он медленно опустил ящик.

А затем побежал. Злой, с перекошенным лицом, лавировал среди прохожих, продвигался к околице. А Великий Правдивец скороговоркой выдавал сокровенные тайны каждого встречного.

— Вон у того дородного человека в кармане склянка с ядом, он затеял отравить любовника своей супруги. А вон тот, рядом с ним...

— Молчать!

Не зная, что еще предпринять, Банкан зажал ладонью решетчатый рот механизма.

— Ты уж извини, — зазвучал приглушенный голос, — но у меня почему-то на редкость хорошее самочувствие. Даже разогрелся. Все-таки приятное это занятие — выкладывать правду.

— Не хочу ничего слышать!

— Хочешь, я-то знаю.

— Ну, пожалуйста! — взмолился Банкан на бегу. — Сжалься!

И тут в голосе Правдивца засквозил высокогорный холод:

— Правда и жалость несовместимы! Ты трус! Боишься истины, как и большинство разумных существ.

— Еще бы не бояться, — задыхаясь, прошептал юноша.

До опушки уже было рукой подать.

В конце концов Банкан очутился на знакомой мирной полянке. Ни Джон-Тома, ни Клотагорба он не застал, но растерянный Мальвит впустил его в Древо и даже — о чудо! — предложил устраиваться поудобнее.

— А ведь я пытался тебя предупредить, — напомнил черепах, когда они с Джон-Томом возвратились. — Но ты не пожелал выслушать. — Заскрипев панцирем, он глубоко вздохнул. — Мало кто внемлет моим советам. Хорошо, если находится один на сотню.

— Мадж вообще никого не слушает, даже меня.

Джон-Том с тревогой вглядывался в испачканное, вспотевшее, усталое лицо сына. Позади на верстаке помалкивал Великий Правдивец — воплощение механической невинности.

Банкан вытер пот.

— Никогда в жизни не подозревал, что правда бывает так опасна.

— Ошибка — считать, что цивилизация зиждется на абсолютной истине, — важно заявил Клотагорб. — Ее ровно столько, сколько может вытерпеть народ, то есть сущие крохи.

— Это так, — коротко подтвердил Правдивец.

— А тебя никто не спрашивал! — рявкнул Джон-Том.

Банкан ни на миг не упускал из виду устройство, словно боялся, что его металлические штырьки вдруг превратятся в ядовитые зубы.

— И как мы с ним поступим? — спросил наставника Джон-Том.

Клотагорб, взглянув на притихший до поры ящик, ответил:

— Думаю, надо с помощью магии отослать его куда-нибудь подальше. Я попробую. Не получится — ты подберешь безотказную чаропеснь.

— Послушайте! — Банкан резко выпрямил спину. — А если я...

Но прикусил язык, заметив выражение отцовского лица.

От черепашьего колдовства Древо тряслось и гнулось, и над его верхушкой собирались причудливой формы грозовые тучи. Однако ни громы, ни молнии не произвели впечатления на Правдивца. Он даже не шелохнулся. Черепах наконец признал свое поражение, и тогда Джон-Том извлек из памяти самые убойные чаропесни. Но и они не возымели действия.

Намучившись без толку, Джон-Том даже позволил блудному сыну взяться за дуару, а сам спел за отсутствующих выдр. Безрезультатно.

— Разве можно прогнать истину? — заговорил Правдивец, лишь когда стало ясно, что любые потуги колдунов применительно к нему обречены на позорное фиаско. — Для этого не хватит никаких чар, никаких заклинаний. И в речке ее утопить не так-то просто, — добавил он специально для Банкана.

— Все равно мы должны избавиться от этой опасной вещи. — Черепах взглянул на Банкана в упор, и юноша покаянно опустил голову. — Я пытался тебя предупредить, но ты все равно привез ее. Большинству людей вполне хватает той правды, что есть. Даже с лихвой.

— Это так, — повторило устройство.

— Плохо приспособленных к истине, а таких большинство, она стравливает друг с другом. Она разрушает семьи и целые общины. Из-за нее вспыхивают войны.

— Но это не моя вина, — возразил Правдивец. — Я ведь не делаю правду. Я лишь довожу ее до сведения. Едва ли можно упрекать меня за то, что разумные существа предпочитают утешающий обман. Если на то пошло, начни все кругом говорить правду, я останусь без работы и буду чертовски этому рад.

Джон-Том выглядел жалко, но не более, чем его учитель.

— И как нам теперь быть?

— Пускай остается. Только здесь, в Древе. Подальше от чужих ушей. Я прожил несколько веков и лучше других способен терпеть истину. Постараемся ее не замечать.

— Нельзя заточить правду, и нельзя ее игнорировать, — заявил Правдивец.

У черепаха недобро сверкнули глаза. Он приблизился к устройству, и такой мудростью, такой энергией веяло от волшебника, что штепсель не выдержал и отклонился. «Пускай истину нельзя уничтожить, — подумал Банкан, — но подчас ее можно напугать».

— Все же мы попытаемся, — сказал Клотагорб Джон-Тому. — Пойдем, мой друг. Пороемся в библиотеке, вдруг да разыщем какую-нибудь подсказку. Если в принципе еще можно что-то сделать.

Той ночью к Древу Клотагорба приблизился некто гибкий, мускулистый. Дом колдуна был защищен многочисленными чарами, но этот незваный гость хорошо подготовился к визиту. Он беспрепятственно добрался до своей цели, запихал ее в большую холщовую сумку и повесил на плечо. Мальвит, которому полагалось стеречь Древо от воров, всю ночь проспал мертвым сном, чего прежде с ним не случалось ни разу.

А на далеком берегу лежали переплетясь, как никогда не переплестись людям, Мадж и Виджи. Их дети, вполне пришедшие в себя после драки в таверне, сладко посапывали в кроватях. В дереве, зачарованном чуть меньше Клотагорбова, спали бок о бок Джон-Том с Талеей, а Банкан беспокойно ворочался у себя в комнате.

Поэтому никто не схватил вора за лапу, не помешал ему благополучно вернуться к приятелям, ожидавшим в дебрях Колоколесья.

— Я же говорил, что все получится!

Торжествующий коати вынул добычу из сумы.

Лесные разбойники оценивающе посмотрели на нее, а затем енот прошептал:

— Да, почтенный Чамунг, поистине ты величайший среди воров.

С этим согласился виверр.

— Я знал: если наберемся терпения и будем начеку, то обязательно представится случай отомстить. — В лунном свете блеснули зубы атамана. — Проклятые сопляки! Будут знать, как лезть куда не просят. Я бы с удовольствием перерезал им глотки, но в дереве оказались только дряхлый черепах и его подмастерье. А с ними я не ссорился. — И он легонько пнул Великого Правдивца. — И вот он у нас, этот приз, за которым наши враги ездили в такую даль. Я был в таверне Ногеля, когда там вспыхнула свара, услышал кое-что полезное и составил план. По вине зловредных детенышей я лишился шайки, они же по моей вине остались без добычи. Баш на баш. — Он перешел на заговорщицкий шепот: — Известно ли вам, что умеет делать это волшебное устройство?

— Угу, — подтвердил виверр.

— Оно выкладывает правду. Любую — и явную, и скрытую.

С его помощью я создам большую армию. Мы начнем с Линчбени, а затем опустошим все Колоколесье. Мы перекрасим леса в алый цвет. Кровью! Даже великий колдун не устоит против такого страшного оружия, как истина! Я сделаю себе ванну из его обшарпанного панциря, я буду загорать на выдубленных шкурах троих детенышей, и их родни, и их друзей. Я украшу их черепами фронтон своего дома. Вот какова будет расплата за все мои унижения! — Коати вошел в такой раж, что тяжело задышал и стал брызгать слюной. — Пойдем, верные мои товарищи. Пора браться за дело.