— Лодки тебе не понадобятся? Ты говорила что-то о нападении с суши?

— Нас будут ждать с воды. Устузоу не знают, что теперь у нас есть уруктоп и несколько таракастов. Ваналпе´ ездила за ними в Энтобан, в далекий город Месекен, где вдали от океана используют этих животных. Она рассказала там о нашей беде, о зловредных устузоу, и ей дали лучших производителей. Уруктопы вырастают меньше чем за год. Все они уже подросли, набрались сил. Таракасты крупнее, они растут дольше. Ваналпе´ взяла и несколько молодых животных, они тоже пригодятся. Мы нападем на устузоу с суши. Теперь ими командует то самое существо, что убежало от меня, и оно со всей своей стаей на юге. Я видела его на снимках, он умрет первым. Потом все будет проще.

Уставившись в одну точку, Вейнте´ тщательно продумывала свою месть — она выбрала ужасную смерть для ненавистного устузоу. Думы ее потемнели, но оказалось, что темное облако набежало на солнце и бросило тень на Алпеасак. Облако покрыло обеих иилане´, но еще более густая тень росла в груди Вейнте´ — память о беде, большей, чем устузоу. Так часто случается: день, начавшийся солнечным утром, завершается ночною тьмой. И тьма эта всегда с ними обеими в этом городе света.

Внизу друг за другом брели связанные иилане´. Первая из них огляделась по сторонам, посмотрела вверх. Спокойный взгляд ее вдруг обратился к стоявшим на балконе. Впрочем, расстояние не было столь уж большим, и она узнала их, узнала Вейнте´. Рука ее поднялась в быстром радостном приветствии эфенселе к эфенселе; не останавливаясь, она пошла дальше.

— Она же из моего эфенбуру, — с горечью произнесла Вейнте´. — Этой тяжести с меня никто не снимет.

— Вина не твоя, — ответила Малсас<. — И в моем эфенбуру есть Дочери Смерти. Недуг этот поражает многих.

— Возможно и исцеление от этой болезни. Не смею говорить об этом здесь, чтобы нас не подслушали. Скажу одно: у меня есть основания для надежды.

— Знаю, ты первая во многом, — с искренностью в каждом движении проговорила Малсас<. — Сделай это. Найди исцеление — и выше тебя никого не будет.

Энге вовсе не имела желания приветствовать свою эфенселе, жест получился сам собою. Она сразу же поняла свою ошибку: Вейнте´ ни в коей мере не будет обрадована этим. В присутствии эйстаа она могла счесть приветствие оскорблением. Энге не хотела этого. Ошибка ее не была преднамеренной.

Цепочка пленниц остановилась перед запертыми воротами, ожидая разрешения войти. Разрешения войти в тюрьму… на свободу. Там они могли быть вместе, там они могли верить в истину и — что более важно — разговаривать об истине.

Среди Дочерей Жизни Энге не связывало обязательство не говорить о своей вере с другими иилане´. Когда Инегбан явился в Алпеасак, с ним пришел и тяжкий груз, сгибавший его шею. Верующих стало так много, что для них соорудили целый район, огражденный, чтобы духовный яд не растекался.

Правительниц, пребывавших снаружи за крепкими стенами, не заботило, о чем говорят Дочери внутри стен. Лишь бы крамольные мысли оставались в кольце стен за терновыми иглами.

К Энге, трепеща всем худощавым телом, поспешила эфенате.

— Там Пелейне´, — объявила она. — Она говорит с нами, отвечает на вопросы.

— Я присоединюсь ко всем, — отвечала Энге, скрывая озабоченность неподвижностью тела.

Учение Угуненапсы всегда было понятно ей: луч света в темных джунглях смятения. Но другие относились к нему иначе, по-разному комментировали и толковали заповеди Угуненапсы. Но Угуненапса заповедовала, в сущности, одно: право разума на свободу, на познание всего, а не только силы жизни и смерти. Энге принимала эту свободу, но некоторые из толкований идей Угуненапсы до сих пор смущали ее, а более всех — толкования Пелейне´.

Та стояла на высоком корне над головами собравшихся — чтобы все понимали смысл ее речи. Подойдя к толпе, Энге, как и все, уселась на свой хвост и прислушалась. Пелейне´ говорила в модной ныне манере, задавая себе вопросы и тут же отвечая на них.

— «Угуненапса, — спросила фарги, еще не обсохшая от волн морских, — Угуненапса, что отличает меня от каракатицы в море?» И ответила Угуненапса: «Дочь моя, разница в том, что ты знаешь еще и о смерти, а морская каракатица — только о жизни». — «Но, зная о смерти, что могу я знать о жизни?» И ответ Угуненапсы был прост и так ясен, что, повторяй его хоть от яйца времен, он будет чистым звоном звучать в наших ушах и завтра, и послезавтра. И ответ этот поддерживает нашу жизнь: «Памятуя о смерти, познаем мы границы жизни и живем, когда умирают другие. Такова сила нашей веры, такова наша вера, в которой наша сила». И тогда еще не обсохшая фарги в простоте своей спросила: «Вот каракатица — я съела ее. Не я ли принесла ей смерть?» И ответ ей был: «Нет, ибо плотью своей каракатица поддерживает жизнь в твоем теле и не может умереть, ведь она не знает о смерти».

Толпа собравшихся отозвалась согласным ропотом. Энге восхитилась простотой и изяществом мысли и на миг позабыла собственное сдержанное отношение к говорившей. Пылая рвением, какая-то любознательная иилане´ в толпе воскликнула:

— Мудрая Пелейне´, а что, если каракатица оказалась бы такой огромной, что угрожала бы твоей жизни, а вкус ее был бы настолько отвратительным, что мясо ее нельзя было бы даже взять в рот? Что тогда? Следует ли допустить, чтобы тебя съели, или можно убить не только ради пропитания?

Пелейне´ согласилась, что задача эта отнюдь не проста.

— Теперь поразмыслим над идеями Угуненапсы. Она открыла нам, что внутри каждой из нас находится вещь, которую нельзя увидеть, но она-то и позволяет нам говорить, ее присутствие отличает нас от неразумных зверей. Эта вещь драгоценна, ее следует оберегать, и, чтобы сохранить ее, не возбраняется убивать. Но в остальном мы Дочери Жизни и должны сохранять жизнь!

— А если каракатицы умели бы разговаривать? — выкрикнули в толпе.

Вопрос этот волновал всех. Дочери разом притихли.

— Угуненапса не говорила об этом, она не слыхала ни о говорящих каракатицах, — Пелейне´ перешла прямо к сути, — ни о говорящих устузоу. Поэтому мы должны понимать подлинный смысл речей Угуненапсы. Разве только речь позволяет нам знать о жизни и помнить о смерти? А если устузоу разговаривают, но не ведают о смерти? Если это так, то можно убивать говорящих устузоу — это мы знаем разницу между жизнью и смертью, но не устузоу. Нам придется решать.

— Нельзя решать! — возмущенно крикнула Энге. — Нельзя решать, пока мы не убедимся, что не нарушаем учение Угуненапсы.

Обратившись в ее сторону, Пелейне´ выразила согласие и беспокойство.

— Энге права: пока это не ясно. Можно предположить, что устузоу догадываются о разнице между жизнью и смертью. Но мы-то уверены в наших знаниях. С одной стороны, здесь уверенность, а с другой — догадки. Но жизнь превыше всего, и приходится предпочитать уверенность, отвергая сомнение. Другого пути нет.

Последовали новые вопросы, но Энге не слышала их, не хотела слышать. Она никак не могла отделаться от ощущения, что Пелейне´ ошибается, но не могла понять, на чем основывается ее уверенность. Придется обдумать. Найдя тихое местечко, она погрузилась в раздумья.

И настолько глубоко она ушла в себя, что даже не заметила расталкивающих толпу стражниц, собиравших группу рабочих. Не слышала она и негромких криков протеста, когда Пелейне´ отправили на работу, словно простую Дочь. Работниц связали цепочкой и повели.

Тех, кто был возле Пелейне´, не связали, как остальных: их брали на различные работы малыми группами. В конце концов Пелейне´ осталась одна. Стражу отослала прочь важная иилане´ и кружным путем повела Пелейне´ по городу к известной ей двери. Пелейне´ скорбно вступила в нее — подобное уже случалось, и она не была уверена, что поступает правильно. Но пока она решила не протестовать и не противиться. Она нерешительно вошла и затворила за собой дверь. В комнате была одна-единственная иилане´.

— Поговорим, — сказала Вейнте´.