Центральная сберегательная касса, по данным своих филиалов, сообщает, под какими именами или девизами были вложены суммы от двадцати до сорока тысяч форинтов с тридцатого января по второе февраля. В ведомости фигурируют лишь частные вкладчики, здесь же указаны номера вкладов. Какую же работу мы задали сберкассе, подумал Келемен. Потом в голове его мелькнула мысль, что бабушке Шоммера должны были бы уже сообщить о смерти внука. Да, вот доклад. Со старушкой случился сердечный приступ, вызвали врача, кое-как привели ее в чувство. Но врач не разрешил в тот день ее допрашивать.
«Ну вот, пожалуйста. Я так и знал. В соответствии с медицинским заключением специальным химическим анализом удалось установить, что Шоммера усыпили гало-таном — не инъекцией, а через дыхательные пути. Я так и подумал, что не эфиром. По мнению врачей, Шоммер был в наркотическом состоянии пять-десять минут, и этого была достаточно, чтобы он захлебнулся. Где достал убийца галотан? Это средство применяется в хирургии, гинекологии, отоларингологии и урологии».
Протокол допроса Эдит Чаус, полный, включая ту часть, которую Келемен уже слышал по трансляции, рассказывал, где она была и что делала после ночи с двадцать девятого на тридцатое, с утра четверга до вечера вторника. Встречалась ли она с Шоммером за это время? Да. В три часа в воскресенье она пришла к Шоммеру, была у него до пяти, звала в кино, но он не захотел идти, сказал, что ему некогда, а в пять часов чуть ли не выгнал ее из квартиры. По словам Эдит Чаус, Шоммер и с ней не поддерживал прочную связь — встречались они лишь от случая к случаю. У него был своенравный, напористый характер — если приглашал, отказать ему было нельзя. Знала ли она, что у него не было собственной студии, а помещение он снимал у своего друга, художника? Нет, не знала. А что она знала о его связях с другими женщинами? То, что у него было их много — художнику нужны натурщицы, он всегда ищет идеальную модель, может быть, он никогда ее и не найдет, но он должен ее искать. Об этом говорил ей Шоммер. И она не ревновала? Еще как! Сначала очень ревновала, но потом пришлось смириться. Фреди не выносил сцен ревности. Она должна была принять его таким, каким,он был, или уйти на все четыре стороны. Нет, он никогда не приглашал ее к своим друзьям, раза два они ходили в клуб на танцы. Там у него было много знакомых, но он никому ее не представил. Знала ли она, что Шоммер знаком с Вильмой Хуньор? Знала. В прошлом году летом, вернувшись, домой с Балатона, она пошла со своими подругами в Молодежный парк и там за столиком увидела Вильму с одним парнем. Она подошла к ним и села рядом. Вильма тем временем на минуту отлучилась, а когда вернулась, Эдит уже договорилась с Фреди встретиться на следующий день. Все произошло быстро. Фреди ей очень нравился. Но у нее ведь уже тогда была связь с Хуньором? Да, была. А Вильма Хуньор знала о том, что она близка с ее отцом? Нет, не знала. По крайней мере, Эдит ей не говорила. Енё строго запретил ей встречаться с кем-либо из его семьи. Он держал их отношения в тайне. Он боялся, что о них узнает его жена.
Тут Еромош преподает Эдит Чаус небольшой урок нравственности. Зря. Надо сказать ему об этом. Впрочем, когда человек задает вопросы и выслушивает ответы, ему очень трудно удержаться от роли воспитателя. Главное, следовательно, в том, что в воскресенье с трех до пяти Эдит Чаус была у Шоммера. Если она сказала правду, то теперь известно, где находился эти два часа Шоммер. Можно также предположить, что после этого у него было еще одно свидание. С кем? С мужчиной или с женщиной?
Вечерний допрос Эдит Чаус, второй, опять вел Еромош. Знакома ли она с кем-нибудь из натурщиц Шоммера. Нет. Вильму Хуньор знает. Показывал ли Шоммер сделанные с Эдит фотографии ей самой? Да, показывал. И как она к этому отнеслась? Как же можно отнестись? Фотографии очень хорошие. Сколько ее фотографий сделал Шоммер? Много. И все-таки сколько примерно? Сорок или пятьдесят? Но ведь Шоммер уверял ее, что он художник. Видела ли она, как он рисует? Нет, не видела. Для этого ему нужны фотографии. Он рисует только с фотографий. Он рассказывал ей, что порой из ста — ста пятидесяти фотографий выбирает одну, передающую выразительный жест или движение, такое, которое ему как раз нужно. Живая модель даже вопреки своей воле позирует. А он ждет от натурщицы тончайшего движения души, и его интересует только одно: как перенести это движение на полотно. Знала ли она о том, что Шоммер просил заграничный паспорт, что он собирался уехать за границу? Нет, не знала. Может быть, он когда-нибудь говорил об этом своем намерении? Никогда. Знала ли она, что в квартире Шоммера были, три скрытые фотокамеры? Да, знала.
Несколько раз неожиданно для нее Еромош заставляет Эдит Чаус возвращаться к ночи с двадцать девятого на тридцатое января. В котором часу она приехала к Шоммеру? Видел ли кто-нибудь, как она поднималась наверх? Не встречалась ли с кем-нибудь? Например, с жильцами дома? Нет. Потом Еромош, еловно блудливый поп, заставляет ее рассказывать мельчайшие подробности той ночи. Переспрашивает. Говорит на другую тему и снова возвращается к подробностям той ночи, просит рассказать все сначала; Нет, в слевах Эдит нет противоречия. Фотографировал, ли ее Шоммер. в ту ночь? Нет, тогда; не фотографировал. И ни разу Еромош не упомянул о том, что Шоммер мертв, что его убили. И Эдит говорит о нем так, будто он жив.
В этом материале нет противоречия, и ответы Эдит не выдают ее особой нервозности или волнения. Человек, которого допрашивают в участке, всегда нервничает, волнуётся, что вполне естественно. А эта женщина, скорее упряма, в ее словах чувствуется какое-то: упрямство, что довольно ясно отражает стенограмма; допроса. Эдит явно не хочет помогать расследованию, отвечает на. вопросы, потому что знает, что вынуждена это делать. Она неглупа и, конечно, любит, вернее, любила этого Шоммера. А может, и сейчас любит, потому что не знает, что он уже мертв. И примитивна. Не видит, что Шоммер злоупотребляет ее любовью, обманывает ее.
Даже в конце допроса, когда Еромош сообщает ей, что она будет находиться под арестом на оснований веских подозрений в ее причастности к убийству Енё Хуньора, она и тогда защищает Шоммера, крича, что все это неправда, что Еромош хочет обмануть ее — она не причастна к убийству и Фреди не мог сказать ничего подобного, потому что это неправда. После непродолжительной, но неподдельной истерики,. ни в чем. на сознавшись она постепенно успокаивается. Еромош приказывает увести ее.
«Не понимаю,— ворчит Келемен?— не понимаю Еромоша. Ведь он никогда: не пускал, пыль в глаза. Зачем он это делает теперь? Ведь материал допроса не дает, никаких оснований: принимать такое решение. Что же побудило его взять Эдит Чаус под арест?».
Он роется: в бумагах, листает новые донесения, но ничего не находит. Потом в руки ему попадается, маленькая записка, написанная рукой Еромоша, вернее всего, это заметка о телефонном сообщении, принятому два часа четыре минуты. После второго-сердечного приступа вдову Шандора Хаунта, урожденную Аранку Ференци, бабушку-Шоммера, доставили в больницу, гдеона через несколько часов умерла. На шее у нее под ночной рубашкой висел полотняный мешочек со сберегательной книжкой на тридцать тысяч форинтов. Лицевой счет был открыт полтора года назад, но до тридцать первого января на нем значилось всего десять форинтов. В тот день было вложено тридцать тысяч форинтов. Кстати, этот вклад под девизом «Надьи» фигурирует и в ведомости, представленной по запросу в милицию.
«Теперь я тебя понимаю, Еромош». Размышляя, Ке-лемен листает его блокнотные заметки. Вот одна из них: «С кем разговаривал Шоммер на немецком языке по телефону в воскресенье в половине пятого в присутствии Эдит Чаус?» Да, эта деталь упоминается и в протоколе, Келемен заметил ее. Но теперь, листая блокнот Еромоша, он увидел ее в ином, более важном свете. Эдит Чаус не понимает по-немецки, и она не знает, с кем и о чем он говорил.
Келемен улыбается. Редко бывает так, что он получает и просматривает несистематизированные, необобщенные донесения. Как правило, ему представляют уже обработанный материал с точными обобщениями и выводами. Все это чем-то напоминает ему молодые годы. Еромош, должно быть, очень устал и сейчас еще спит. Когда-то же нужно спать. Шестое февраля, четверг, девять часов утра,
