— Знаю я вас, нынешнюю молодёжь, — заявила она. А затем, покосившись в мою сторону, бросила несправедливое — бог тому свидетель! — обвинение: — Да и те, что постарше, тоже не лучше.

Тут на выручку пришёл Финбоу.

— Я убеждён, что вы устроите нас наилучшим образом, миссис Тафтс, — любезно сказал он. — Но нельзя ли мне и этому джентльмену, — он кивнул на меня, — занять вон ту спальню? — Он указал на комнату напротив спальни девушек. — Мы самые старшие в компании и любим иногда поболтать друг с другом.

Нечасто приходилось мне видеть, чтобы Финбоу в чем-либо отказывали, но миссис Тафтс, казалось, была очень близка к этому.

— Ладно, можете занять эту комнату, если уж вам так хочется, только в ваши годы больше пристало не языком трепать, а заниматься каким-нибудь полезным делом, — отбрила она. — А вы трое сами поделите оставшиеся две комнаты.

Разделавшись таким образом с Кристофером, Уильямом и Филиппом, она вышла из гостиной, бросив на ходу:

— Ленч будет в час. Я никогда никого не жду — учтите!

Финбоу глубокомысленно произнёс:

— Интересно все-таки, почему это англичане становятся беспомощными, словно дети, как только столкнутся с неприкрытым, беспардонным хамством? Более того, в нашем испорченном всяким вздором представлении оно выглядит даже признаком твёрдости характера. Так повелось с лёгкой руки доктора Джонсона, герцога Веллингтона, королевы Виктории, мистера Шоу и мистера Сноудена — для любой их выходки мы находим оправдание, а на самом деле просто пасуем перед их бесцеремонной грубостью. Вот и эта миссис Тафтс. В Англии невозможно быть великим и благовоспитанным одновременно. Я, например, никогда не стану великим.

Тень улыбки пробежала по лицу Эвис.

— Вы хотите поднять наш дух. Как это мило с вашей стороны, — сказала она.

— Боюсь, что мне это не очень удалось, раз вы это заметили, — ответил Финбоу. — Иен; я потерпел фиаско. Не ретироваться ли нам лучше в свои покои и не распаковать ли чемоданы?

Разложив вещи, мы с Финбоу взяли шезлонги и расположились на полянке, которая спускалась к реке. На противоположном берегу раскачивался на ветру тростник, а над ним голубело только бескрайнее небо. Вытянув длинные ноги, Финбоу изрёк:

— Не удивительно, что в таких краях к человеку приходит душевный покой. Вот обзаведусь на старости лет семьёй, поселюсь здесь и буду целыми днями слушать, как кричат чайки.

По опыту прошлого я знал: коль скоро Финбоу заговорил о душевном покое, это первый признак того, что его мозг усиленно работает. Я лежал молча, посасывая трубку; солнце било мне в глаза, лицо обдувал ветерок.

А Финбоу не сиделось — он вскочил, пошёл в дом и принёс оттуда чайник для заварки, кипяток и два стакана. Он налил в чайник кипятку, извлёк из кармана маленькую коробочку и, вынув оттуда щепотку листиков чая, бросил их в кипяток. Несколько мгновений он, затаив дыхание, смотрел на чайник, а затем разлил по стаканам жиденький, цвета соломы чай.

— Лучший в мире чай! — заметил он, отпивая глоток. Живя в Китае, он пристрастился к местным сортам этого напитка и, хотя это было дорогое удовольствие, не расставался с коробочкой китайского чая. Мне всегда казалось, что этот «лучший в мире чай» отдаёт веником, но я безропотно сносил чудачество друга.

— Если бы не ты, Иен, — продолжал он, попивая чай, я бы сегодня пошёл на матч «Беде» — «Бэкс». В наши дни истинный ценитель крикета может увидеть стоящую игру, только когда встречаются второразрядные провинциальные команды. С тех пор как большой крикет вошёл в моду, он ничего общего со спортом не имеет.

Я тоже отпил глоток чаю. Самое лучшее — дать Финбоу выговориться до конца. Тем же тоном, каким он только что говорил о крикете, он сказал:

— Чего только я не передумал об этом убийстве. От Беррелла я получил массу сведений, но здесь нужно отсеять многое, а для этого мне необходимо услышать твою версию. Я хочу, чтобы ты напряг память и рассказал мне все, что ты знаешь о каждом из участников прогулки. Постарайся не упустить ни одной мелочи. У тебя ведь всегда была завидная память. А потом расскажешь мне по порядку все, что произошло сегодня утром.

Обстоятельно и не спеша я выложил Финбоу все, что знал. В сущности, я пересказал то, что изложил в первых главах данного повествования, — это было все, чем я располагал. На бумаге я изложил последовательность событий более связно и логично, чем в беседе с Финбоу, но, по сути дела, между тем и другим никакой разницы нет.

Дважды он прерывал мой рассказ протяжным «та-ак» — это словечко Финбоу употреблял в таких различных обстоятельствах, что невозможно было догадаться, какой смысл он в него вкладывал. Первый раз он произнёс своё «та-ак» при упоминании, что в своё время Эвис отказалась выйти замуж за Роджера, а второй — когда я рассказывал о появлении в каюте Филиппа во время радиопередачи.

После того как я описал ему, при каких обстоятельствах мы с Эвис обнаружили тело Роджера, Финбоу откинулся на спинку шезлонга и закрыл глаза. Затем спросил:

— Что же было дальше?

Я рассказал ему вкратце о том, как Уильям взял инициативу в свои руки, а также о разговоре в кают-компании. Когда я дошёл до выводов, которые сделал Уильям по поводу обстоятельств смерти Роджера, Финбоу протянул своё «та-ак» с какой-то особой интонацией. Потом я вскользь упомянул о том, что призывал убийцу сделать добровольное признание. Я думал, это покажется Финбоу забавным, но он отнёсся к моему сообщению с глубокой заинтересованностью, хотя и не смог сдержать лёгкую усмешку, когда я рассказывал, как каждый по очереди давал клятву хранить молчание.

Под конец я описал ему нашу поездку в Горнинг, телефонный разговор с полицейским участком Нориджа и возвращение на яхту.

— Спасибо, Иен, — сказал Финбоу, допивая давно остывший чай. — Ты оказал мне неоценимую услугу. Сам бы я ни за что на свете не узнал и половины того, что ты мне сообщил. Из твоего рассказа я почерпнул гораздо больше, чем из заметок Беррелла. Кстати, не мешает ещё разок взглянуть на них и освежить в памяти, что он там написал.

Он извлёк из жилетного кармана несколько листков бумаги, испещрённых мелким почерком.

— Это копия заметок нашего друга Беррелла, которую я сделал для себя, — объяснил он. — Я опустил много лишнего, но тем не менее они очень близки к оригиналу. Может, ты хочешь ознакомиться с ними?

Бегло просмотрев листки, он один за другим передал их мне. Вот что там было написано:

Труп.

Смерть наступила в результате выстрела в упор в область сердца. К началу полицейского осмотра труп ещё не успел остыть. Обнаружен у румпеля яхты, и все свидетели утверждают, что не трогали его с места, за исключением того момента, когда освобождали румпель, чтобы получить возможность довести яхту до берега. Отпечатки пальцев найдены только на штурвальном колесе.

Мисс Э. Лоринг.

Показала, что приблизительно в 9.20, совершив утренний туалет в своей каюте, пошла в центральную каюту. Ничего не видела. Ничего не слышала. Около 9.30 вышла с мистером Кейплом на палубу и там увидела труп хозяина яхты. Утверждает, что румпель находился между локтем пострадавшего и его корпусом. Не высказала никаких догадок. Доктор Миллз приходился ей двоюродным братом. Она хорошо знала его с детства. Она считает, что у него не было особых неприятностей, не было врагов. Слышала, что у него есть пистолет, но точно утверждать не берётся. Прибыла на борт «Сирены» в августе вместе с остальными. Неделя на яхте прошла очень весело, без каких-либо недоразумений.

Мисс Т. Гилмор.

Поднялась около 8.55. Окликнула мистера Уэйда. Затем пошла в центральную каюту вместе с мистером Кейплом и оставалась там, пока мисс Лоринг не кончила одеваться. Слушала радиопередачу. Ничего не видела, ничего не слышала. Пошла в свою каюту одеваться и ни о чем не подозревала, пока не был обнаружен труп. О наличии пистолета понятия не имела. Предположений нет. С мистером Уэйдом встретилась три месяца назад в Париже. Обручилась с ним непосредственно перед прогулкой на яхте. С остальными гостями на яхте прежде знакома не была, но они произвели на неё очень благоприятное впечатление с первой же встречи. Весьма сожалеет о случившемся с доктором Миллзом.