Он взял у Смайли пальто, бросил на ветхий сосновый стул с камышовым сиденьем, стоящий в углу холла.

— А как вам этот стул — узнаете?

— Боюсь, что нет, — сконфуженно ответил Смайли.

— Напрасно, напрасно! Привезен мной из Прованса до войны. У столяришки тамошнего делан. Ну-ка определите, чье он точное подобие. Копия «Желтого стула» Ван-Гога! Некоторые тут же узнают. — И, шагая впереди, Филдинг коридором повел гостя в большой комфортабельный кабинет, украшенный изразцами, статуэтками эпохи Возрождения, бронзой не ясно каких эпох, фарфоровыми собачками, терракотовыми вазами; и посреди всего великолепно высился сам Филдинг.

Как старший корпусной наставник, Филдинг носил не обычную ученую мантию, а нечто тяжко ниспадающее, длиннополо-черное, с крахмальным судейским жабо — нечто вроде вечернего монашеского платья. От облачения этого веяло монастырской суровостью — в заметном контрасте с нарочито ярким обликом самого Филдинга. Явно сознавая это, стремясь оттенить чинность униформы и придать ей что-то от своей натуры, он носил в петлице лацкана тщательно подобранный цветок из своего сада. Он так и требовал от портного — шить с петелькой, чем шокировал карнских портных, у которых на матовых стеклах витрин красуются эмблемы королевских династий. Цветок он выбирал по настроению — от гвоздики до гиацинта. Сегодня у него в петлице была роза, и по се свежести Смайли определил, что вдел ее Филдинг минуту назад, а срезать велел точно к приходу гостя.

— Вам хересу или мадеры?

— Благодарю вас, хересу.

— Мадера — напиток блудниц, — возгласил Филдинг, наливая из графика, — но мальчики ее любят. Быть может, именно поэтому. Они ведь отчаянные греховодники. — Он передал Смайли бокал и прибавил, драматически понизив голос:

— Мы все теперь под гнетущим впечатлением этого ужасного события. Ничего, знаете, подобного у нас никогда не бывало. Вы читали вечерние, газеты?

— Нет, не читал. Но «Герб Солеев», разумеется, битком набит репортерами.

— Настоящее нашествие на город. По всему Гемпширу военные рыщут с миноискателями. А что хотят найти, бог их знает.

— А как на мальчиков подействовало все это?

— Они-то в восторге! Моему же корпусу повезло особенно — ведь Роуды у меня обедали в тот вечер. Какой-то кретин из полиции хотел даже учинить допрос одному из моих мальчиков.

— Вот как, — сказал Смайли с невинным видом. — А о чем бы это стал он его допрашивать?

— Аллах его ведает, — отмахнулся Филдинг и, меняя тему, спросил: — Вы знавали брата, не так ли? Он мне говорил о вас, представьте.

— Да, Адриана я знал очень хорошо. Мы были близкими друзьями.

— И на войне тоже?

— Да.

— Вы, значит, принадлежали к его шатии?

— Какой шатии?

— Ну, Стид-Эспри, Джибди, Все эти люди.

— Да.

— Мы с Адрианом редко видались в зрелые годы. Будучи жульнической подделкой, я принужден избегать встреч и сопоставлений с подлинниками, — с откровенничал Филдинг в прежней своей эффектной манере. Как на это отвечать, Смайли не знал, но его выручил тихий стук в дверь; в кабинет несмело вошел высокий рыжий мальчик.

— Я уже кончил перекличку, сэр. Если вы готовы, сэр…

— О черт, — сказал Филдинг, осушая бокал. — На молитву зовут. — Он повернулся к Смайли. — Знакомьтесь — Перкинс, мой староста. В музыке — гений, но в классе — отнюдь. Так ведь, Тим? Вы подождите здесь или идемте со мной, как желаете. Это займет всего десять минут.

— И того меньше, сэр, — сказал Перкинс. — Сегодня у нас «Ныне отпущаеши».

— Восхвалим господа за малые благодеяния, — возгласил Филдинг, одернув свое жабо, и резко повел Смайли по коридору и через холл, а Перкинс голенасто зашагал следом. На ходу Филдинг без умолку кидал через плечо: — Рад, что вы выбрали пятницу для приезда. У меня правило — по субботам не принимать уже потому, что по субботам все другие наши принимают — хотя чем занимать гостей в данный печальный момент, всем нам не слишком известно. У меня сегодня будет Феликс Д'Арси, но это вряд ли занимательно. Он профессионал-карнианец. Между прочим, мы к вечерним трапезам одеваемся, но это не суть важно.

У Смайли упало сердце. Повернули за угол, пошли другим коридором.

— У нас молитвы по часам. Ректор восстановил семь канонических часов: приму, терцию, сексту и так далее. В течение семестра — молитвы до пресыщения, а на каникулах — полное от них воздержание. То же касается занятий спортом. Такова система. Впрочем, удобно для перекличек.

Он провел Смайли еще и третьим коридором и в конце его распахнул толчком двустворчатую дверь. Картинно паруся своей мантией, размашисто вошел в столовую, где ожидали ученики.

— Налить вам хересу еще? Ну, как молитва? Поют весьма мило, не правда ли? Один-два тенора недурных. Мы в прошлом семестре пробовали унисонное пение — весьма неплохо выходило, совсем даже неплохо. Сейчас явится Д'Арси. Он жаба страшенная. Вылитый типаж Сиккерта пятьдесят лет спустя, весь состоящий из брюк и воротничка. Вам еще, однако, повезло, что явится он не в сопровождении сестры своей. Та хуже!

— Он какой предмет преподает? — Разговор шел уже снова в кабине Филдинга.

— Предмет? Боюсь, что здесь у нас предметов нет. Никто из нас ни строчки не прочел ни по какому предмету с момента окончания университета. — Понизив зловеще голос, он прибавил: — То есть если мы там вообще учились. Д'Арси преподает французский. Д'Арси — старший тутор по избранию, холостяк по профессии, сублимированный пед… агог по склонности, — Филдинг стоял теперь в позе, откинув голову назад, а правую руку простерши к Смайли, — …а предмет его — изъяны ближних. По главной же своей должности он — самоназначенный верховный блюститель карнского этикета. Если вы в мантии прокатились на велосипеде, не так сформулировали ответ на приглашение, не по ранжиру разместили гостей за столом, употребили «мистер», когда речь шла о коллеге, Д'Арси вас выведет на чистую воду и сделает внушение.

— А каковы обязанности старшего тутора? — спросил Смайли, просто чтобы поддержать разговор.

— Это арбитр между классиками и природоведами, он составляет расписание и утверждает результаты экзаменов. Но главная его, горемыки, обязанность — мирить искусства с на уками. — Филдинг с мудрой грустью покачал головой. — А для этого требуется человек помозговитей, чем Д'Арси. А впрочем, — добавил он устало, — какая разница, кому достанется лишний час в пятницу вечером? Кому все это интересно? Уж конечно, не мальчикам, не бедным милым мальчуганам.

И Филдинг продолжал говорить о том о сем, и неизменно в гиперболических тонах, взмахивая иногда рукой, точно желая поймать увертливую метафору. О преподавателях говорил он с едкой насмешкой; и о воспитанниках — с сочувствием, если не с пониманием; и об искусствах — с пылом и с театральной растерянностью одинокого ценителя среди невежд.

— Кари не школа, а лепрозорий для умственно прокаженных. Кончили мы университет и прибыли сюда, и стали обнаруживаться в нас симптомы. Постепенное отгнивание интеллектуальных конечностей. Изо дня в день умы наши чахнут, дух наш атрофируется и мертвеет. Мы наблюдаем за процессом этим друг у друга, надеясь отвлечься от собственного гниения. — Он сделал паузу, поглядел задумчиво на свои пальцы. — Во мне процесс завершен полностью. Я представляю собой мертвую душу, а тело, в котором обитает сия душа, именуется Карном. — Весьма довольный сделанным признанием, Филдинг развел в стороны ручищи, распростер рукава-крылья мантии, словно гигантский нетопырь. — Перед вами Вампир Карна. — Филдинг отвесил глубокий поклон. — Alcoholique et poete![15] — И зычным раскатом хохота завершил действо.

Филдинг поразил Джорджа Смайли — своими размерами, голосом, капризно-переменчивым нравом, всей своей броской, крупнопланной манерой. Смайли и привлекал и отталкивал этот спектакль, эта вереница взаимно противоречивых поз; он не знал, требуется ли и от него, от зрителя, подача реплик. Но Филдинг до того, видимо, ослеплен был огнями рампы, что забывал о зрительном зале там, за рампой. Чем дольше вглядывался и вдумывался Смайли, тем неуловимей казался ему этот характер — многоцветный, но пустоцветный; дерзкий, но уклончивый; красочный, широкий, открытый и вместе с тем лживо-извращенный. Не худо бы узнать подноготную Филдинга — богат ли он, к чему стремится, чем в жизни огорчен. Приход Феликса Д'Арси, возвещенный мисс Трубоди, прервал раздумья Смайли.