Об этом повествует следующий рисунок в верхнем левом углу страницы. Фундамент храма образован знаком оллин — «движение», — который, как я уже утверждал ранее, изображает деление клетки надвое и перемещение двух хромосомных палочек в две дочерние клетки. Они же, но теперь в виде маленьких ярм, украшают кровлю храма, увенчанную знаком куитлатль — «экскремент», «грех»…

Внутри, на белом жертвенном камне, возлежит удлиненная ярмо-хромосома с полоской, — как я тогда считал, гена, а на фоне ярма — две короткие палочки, связанные между собой, — бивалент или хромосома, воссоздающая самое себя. Это их, хромосомы собаки, принесли в жертву, чтобы спасти человека. Солнце приняло жертву — об этом говорит изображение орла с высунутым языком, спускающегося поживиться приношением.

Но самым ценным в принесенной Солнцу жертве была не собака, как таковая, а ее хромосомы. Ибо вместе с телом, существование которого кратко во времени, должны были исчезнуть и те священные ленты, от воспроизведения которых зависит непрерывность жизни.

Только этим и существует человек — хранилище, которое, заботясь о своей сохранности, создают гены…

Восхищенный этой истиной, этим откровением, этим древнейшим знанием, я смотрел на многоцветную страницу, которая всем своим содержанием, заключенным в рисованном, полумистическом ребусе, превосходит все наши книги, глаголящие об истине. Ни одна из священных книг мира не зашла в объяснении сути жизни столь далеко, глубоко и так близко к истине, как эти кодексы индейцев.

Я глядел на эту страницу. Прекрасно понимая, что, по сути, не о княжеском ребенке на ней сказано. Ослепленный своим антропоцентрическим видением, я чуть было не дал себя обмануть! С первого до последнего рисунка их персонажами были яйцеклетка и генотип; клетка субмикроскопических размеров, способная делиться; информация, записанная в полосчатой ленте, и наконец — бивалент. Разве не был это тот необычный, странный мир, инфрамундо, подмир древних мексиканцев, сфера из мифа о Кецалькоатле, океаном плазмы клеток, населенным ленточными созданиями?

Этой сферой были мы, она существовала в нас! Под защитой кожи жили ленточные города, манипулирующие нами. Там расхаживал Тескатлипока, невидимый Господин Того, что Близко, и Того, что Рядом, — господин клеток, сбившихся в кучу, занимающихся собой, собранных в массив, который миллионами лет опытов отрабатывал свою форму и учился коллективным действиям, дабы организоваться в двурукое и двуногое тело. Именно оттуда вырвался Кецалькоатль, из сумрака этого мира, чтобы сказать этому творению, что оно существует, что именуется человеком. И что в то же время оно — ничто, хоть и должно жить надеждой.

Здесь была истинная жизнь. Жили клетки, постоянно кипящая масса, биллионы биллионов — больше, чем звезд во Вселенной. Что им до того, что где-то там, попутно, они обретают форму ребенка З-Тростник или что кучку их кто-то назвал княжной З-Кремень?..

— говорит ацтекская акушерка новорожденному.

И это не все. То же, только еще выразительней, еще резче, совсем без околичностей было показано на продолжении пиктограмм, переходящих на 10-ю страницу, через божество, не щадящее человеческих чувств, полностью лишающее иллюзий, если у кого-то они были.

Вверху желтое Солнце, а на нем питающаяся его энергией, растущая, радиирующая биомасса клеток Земли в виде драгоценного камня. То, что она создает, самое важное, отнюдь не человек — ему здесь нет места! Жизнь творят полосчатые ленты, и существует она благодаря тому, что они копируют себя друг с друга и каждая копия вновь создает новую.

Пониже — желтый диск с божественной стрелой, а на нем две полосчатые ленты, как бы отраженные одна от другой так, как копируется ДНК хромосом, чтобы обеспечить непрерывность генных поколений.

Жизнь — это генетическая информация, повторил я себе, это самоумножающаяся информация о том, как самоумножаться.

Внизу те же две ленты размещены на фоне плаща или пелерины. Это должно было означать, что ленты образуют покрытие, кожу, которая их защищает.

Подобная фигура, повторенная справа внизу, уточняла сообщение. Вся поверхность плаща была покрыта цветными полосками, а это означало, что информация о форме внешнего открытия именно в этих полосчатых ленточках, так же как в хромосомах все знание о теле растения, животного, человека, которые носят их в себе.

«Моя одежда, мой наряд, сказали боги»… — не могли мне не вспомниться слова из «Чилам-Балам».

Наконец, чтобы окончательно установить, что эти полосы относятся непосредственно к жизненному процессу, я обратился к тем рисункам из кодекса Виндобоненси, на которых идентичный диск связан с Древом Жизни. Не может быть, считал я, чтобы это выражало что-то иное, а не великое значение ленточных делений для роста живой субстанции.

Раздумывая над этим, я вспомнил настенную роспись, созданную в период иной, далекой средиземноморской культуры и найденную в руинах Кносса на Крите. Изображением своим и значением она была поразительно близка дискам с полосами из Древней Мексики.

Здесь как бы в разрезе изображены птичьи яйца с толстой скорлупой, а внутри скорлуп — отклонившиеся одна от другой трехцветные полосы. Точно так же дугообразно отклонились полосчатые шеи двух птиц над яйцами. Вся сцена, казалось, говорит о том, что жизнь начинается в этом яйце с деления этих полосчатых лент, а эти зрелые существа, благодаря тем содержащимся в лентах сведениям, явлены в идентично воспроизведенных расцветках и вообще как копии одна с другой…

я посетил с определенной целью. Я считал, что там, в одном из освященных мест, где некогда появились «черные и красные чернила», то есть рисованные книги, я смогу лучше, проникновеннее прочесть их страницы, нежели сделал бы это за столом при свете электрической лампы.

Монте-Альбан был местом сапотеков, создателей иероглифов и рисуночных надписей на каменных стелах, поэтому я надеялся отыскать там символы, которые что-то еще подскажут, объяснят пиктограммы, нарисованные в кодексах их соседями, миштеками, с которыми сапотеки постоянно сталкивались, борясь за земли, выплачивали им дань и поставляли рабов для жертвоприношений богам. Еще больше я рассчитывал на настроение, создаваемое храмом, воздействие стен, окружения, некогда задуманного так, чтобы оно благоприятствовало сосредоточению, поискам глубочайших истинных значений символов. И по обыкновению, нашел нечто совершенно иное: понимание масок Древней Мексики.