Лежа ничком на земле, Слановский дул в телефонную трубку. Осипшим голосом майор Пеев приказал подняться в штыки. Слановский положил телефонную трубку и стал искать глазами Саву. Тот лежал сзади. Киро подозвал его к себе. Сава приподнялся, прополз немного и лег рядом с ним.

— Передай трубачу Леси и связным, чтобы шли ко мне! — повысил голос Слановский, словно желая придать себе больше смелости.

— Мы здесь! — одновременно отозвались из-за кустов два солдата.

— Идите сюда!

Они подползли.

— Передайте командирам взводов, чтобы по сигналу подняли людей и атаку.

Прошло несколько тяжелых, мучительных минут. Наступило затишье, предвещавшее бурю.

— Леси, играй наступление! — закричал Слановский чужим, взволнованным голосом.

Труба тревожно и сипло заиграла сигнал в атаку. Громовое «ура» разорвало тишину и погнало людей вперед.

Первые солдаты спрыгнули в гитлеровские окопы. Цепь выгнулась, растянулась и покатилась. Заблестели штыки. В глазах у всех — тревога и напряжение. Мышцы напряглись, силы удвоились. Один гитлеровец, растерянный и ошеломленный происходящим, прикладом карабина ударил Пени по спине. Луканче бросился к гитлеровцу и со всей силой ударил его лопатой по плечу. Из образовавшейся раны фонтаном хлынула кровь.

Уже не было общей команды. Не было и силы, которая могла все это остановить. Шальная пуля обожгла ухо Луканче, и мочка уха повисла лоскутом. Густые красные капли крови обагрили воротник и шею. Пулемет в руках Марина уже не казался таким тяжелым. Марин косил огнем пулемета уцелевших гитлеровцев, которые сломя голову бежали по голому северному скату скалы Дражна. Пулеметные очереди разрезали беспорядочные группы, и на поле оставались корчащиеся сраженные тела. Шум, крики, стоны раненых, бегущие гитлеровцы — и тем не менее каждый солдат испытывал какое-то облегчение. Слановский словно сбросил с себя невидимую тяжесть. Рота выполнила поставленную перед ней задачу. Он радостно вздохнул и дал приказ окопаться на новой позиции.

Ангелчо присыпал табаком рану Луканче, и на ее губах расцвела непринужденная улыбка.

— Ранили, растуды их в качель! Метку на тебе поставили. Второй раз им попадешься — голову оттяпают.

— Выходит, если бы я чуть-чуть подался влево, мне прямо в лоб угодила бы пуля, — заметил Луканче, сжимая зубы от боли, которая усиливалась из-за никотина.

— Ты сиди, — старался быть с ним построже Ангелчо, но ему это не удавалось: уж очень смешно было смотреть, как Луканче все еще трясется от страха…

Наступили вечерние сумерки. Легкий ветерок разнес едкий запах пороха и крови.

Гитлеровская артиллерия остервенело и сердито обстреливала седло скалы Дражна.

Слановский залег в одном из окопчиков, плотно прижал локти к ребрам и надвинул на глаза каску. В пяти шагах от него разорвался снаряд. Взрывной волной его ударило в грудь, и он зашелся в сухом кашле. По спине застучали мелкие камушки и комья земли. Следующий снаряд несся с еще более зловещим воем прямо на него. Киро снова свернулся клубочком и крепко прижался к каменистой земле. Ему показалось, что снаряд разорвался у самых его ног.

Артиллерийская канонада продолжалась минут десять и прекратилась совершенно неожиданно. Слановский приподнялся и медленно обошел позицию, осмотрел новые стрелковые окопы, которые солдаты откапывали так глубоко, будто собирались здесь зимовать.

Снизу к ним поднимались двое. Это были Кутула и Пени.

— Нападают, идут прямо на нас! — задыхаясь доложили они, перевалившись в окоп.

Слановский. решил выждать, пока гитлеровцы приблизятся, и только тогда открыть огонь. Он стиснул плечо Луканче и наклонился прямо к его уху:

— Передай командирам взводов, чтобы сохраняли полную тишину. Пока Марин не откроет огонь, никому не стрелять.

На всей позиции наступила тишина. Затаив дыхание и подперев лицо ладонями, Слановский возбужденно ждал. От недавнего грохота в ушах шумело, по коже пробегали холодные, нервные мурашки. Знакомое тиканье часов настойчиво отмеряло минуты.

Марин наклонился к нему и прошептал в самое ухо:

— Может, открыть огонь? Они уже близко.

— Еще немного подождем, — покачал головой Слановский.

На голом склоне холма цепь гитлеровцев вырисовывалась довольно четко.

Еще две-три предельно напряженные минуты.

— Давай! — Слановский ударил кулаком по брустверу окопа.

«Так-так-так-так!» — разорвал тишину пулемет Марина. Начали стрелять и остальные пулеметы, автоматы и винтовки. Сава осветил немецкую цепь белым светом ракет. На правом склоне скалы Дражна заработал гитлеровский пулемет. Трассирующие пули прорезали темноту и кусты, оставив за собой светящиеся следы.

Слановский вздрогнул — только бы не отрезали роту. Быстро побежал к третьему взводу.

Вспышки огня были видны повсюду по склону скалы Дражна. Гранатомет обжигал руки Кутулы. Пулемет Марина накалился. Его палец на спуске дрожал, и он с огромным усилием удерживал его.

Луканче лежал рядом с Мариной. С самого начала боя он держался за свое раненое ухо, прижав его левым рукавом, потому что рана снова стала кровоточить. Теперь он не чувствовал ни боли, ни страха. Он сунул в руки Ангелчо два готовых диска и снял с пояса гранаты. Первую бросил вниз, да так, что рука хрустнула в плече.

— Давай, давай! — стискивал зубы Ангелчо, плотно прижимаясь к плечу Марина. — Они приближаются, давай целься точнее!

Зубы Марина застучали, как швейная машина. Впервые за все это время в голове промелькнула мысль, что его могут убить. Он почувствовал, как что-то схватило его за горло и сдавило. Ему не было холодно, но он дрожал. Пулемет не слушался его. Тогда, собравшись с силами, он громко крикнул в ухо Ангелчо:

— Устал я, смени меня!

Ангелчо прижался к пулемету и яростно выпустил первую очередь.

Цепь противника вдруг дрогнула, качнулась. Сначала один, а затем еще несколько немецких солдат повернулись и побежали назад. А еще через мгновение уже вся цепь стремительно отступала по крутому склону вниз. Атака гитлеровцев была отбита.

Затишье оказалось коротким. Солдаты еще не успели отдохнуть, как новая волна гитлеровцев неожиданно нахлынула на их правый фланг.

В кустарнике завязался рукопашный бой. Звуки выстрелов перемешивались с отрывистыми командами, ночь снова наполнилась криками и стрельбой.

Три командные высоты, за которые пролилось столько крови, остались позади полка.

Вечером гитлеровцы оказали сопротивление на крутых склонах тесного горного ущелья, откуда полк должен был продолжить наступление на Косово-Поле.

Майор Леев отдал приказ солдатам занять высоты и там окопаться. В ранних вечерних сумерках таинственно и пугающе поднимались голые горные скалы. Рядом с шоссе, возвышаясь над другими, стояла одинокая скала, словно созданная самой природой для какого-то радостного настроения.

Туда-то Слановский и послал двух солдат из первого взвода с пулеметом, чтобы охранять роту. Эти два солдата — Васко и Андрея — были неразлучными друзьями. Их обоих отправили на фронт сразу же после призыва в армию.

На рассвете наблюдатели услышали шум моторов. Гитлеровцы контратаковали несколькими танками. После короткой схватки у шоссе они прорвали оборону и вынудили первый батальон беспорядочно отступить.

Только к обеду, когда полк снова организовал наступление, Слановский установил, что в роте не хватает трех солдат, в том числе Васко и Андрея.

— Они остались наверху, на скале, не успели спуститься, — с тревогой сказал Марин.

Пять дней полк, растянувшийся в горах, был не в состоянии предпринять организованное наступление.

На шестой день звено советских штурмовиков сбросило бомбы на позиции гитлеровцев в горах и уничтожило их огневые точки. Только тогда подразделения полка смогли выйти на шоссе.

Рота Слановского снова заняла свой старый участок.

Слановский чувствовал угрызения совести: ведь он ничего не сделал для спасения Васко и Андрея. Он всматривался в потемневшую от времени известковую скалу, гладкую и неприступную, с огромной каменной шляпой на самом верху, как у гриба. Марин, Кутула и Пени кричали, кидали вверх камни, но со скалы никто не отзывался.