Антон Салтыков — Илья, и вам тоже удачи!

Виктор Смирнов — Илья, «битва» — нехорошее слово. А вот слово «спарринг» мне нравится. Так веселее, главное, чтобы в одной весовой категории.) Удачи вам, пусть финал будет по-хорошему нелегким, красочным и непредсказуемым. А вы в «Что? Где? Когда?» не играли?

Илья Кирюхин — Виктор, нет, как-то не довелось, не было особых возможностей для публичности.

Виктор Смирнов — Илья, незаурядная эрудиция (даже для того, чтобы выжать из той же Вики то, что надо, надо немало знать), плюс серьезные навыки анализа текста. Обычно это отличает профессиональных знатоков или тех, кто явно к этому расположен).

Илья Кирюхин — Виктор, спасибо на добром слове, оно, как известно, «и кошке приятно».

Егор Жигулин — Раз уж 5 туров закончились, победителя определит редакция. Судьи превращаются в болельщиков…

Александра Давыдова — Задание к финалу[18]

Условия сюжетные: в ходе повествования раскрыть две тайны 1)почему детей не пускали к реке? 2)что такого сделал Макс, что его наказали родители?

В какой-то момент по ходу текста обязательно должна трагически умереть собака.

«Евразия»

Илья Кирюхин

Пьющий Шайтан

Сколько помню себя, нам никогда не разрешали играть с рекой. Купаться — только под присмотром взрослых, щепочки и бумажные кораблики пускать — ни-ни, а уж о том, чтобы построить плот, и речи не было. Родители, казалось, делали всё, чтобы не дать нам полюбить воду. Меня возили на море, а соседский Макс — то вообще плавал по океану на огромном корабле, и рассказывал потом о синей воде, соленых брызгах и бескрайнем горизонте. Красота. Не то, что наша речка — грязная, серая, с покосившимися домиками на том берегу…

Поэтому мы очень удивились, когда Макс пришел во двор заплаканный, созвал всех и подговорил строить плот. Он всхлипывал и размазывал слезы кулаком по щекам. Из плотно сжатого кулака выглядывало что-то серебристое.

— Чего рыдаешь? — я сочувственно ткнул его в бок.

— Предки, — прошипел Макс. — Точнее, отец.

— Ремнем?

— Угу.

— Отомстил?

— Блесну утащил. Он ее хорошенько прятал, на антресолях…

— Максимка, да ты белены объелся, что ли? — Любка встряла, как всегда, некстати. Девчонка, да еще городская — что с нее взять.

— Почему белены?

— Да вон, у тебя глаз того… позеленел!

— И ч-чо? — Макс зло покосился на Любку, засунул блесну в карман и почесал зад. — А ты? Идешь с нами? — он смотрел на девочку с вызовом: она видела его слезы, сопли и знала про выпоротую задницу.

Любка — девчонка настырная, и это нам с Максом даже нравится, видимо, не сообразила, что может сейчас схлопотать в глаз, и еще ближе подошла к Максу.

— Ну-у блин! Макс, у тебя глаз опять синий… Как это у тебя получается?

— Да иди ты! — То ли боевой настрой у Макса прошел, то ли последствия порки «рассосались», его лицо приняло обычное сосредоточенное выражение. Он взял меня за рукав и отвел в сторону.

— Когда будешь готов свалить?

Я уж было хотел сказать по привычке: «Всегда готов!», но понял — вопрос серьезный и надо ответить «со всей ответственностью», поэтому спросил:

— У тебя план есть?

— У меня карта есть! — От слез не осталось и следа. Макс заговорщицки оглянулся и прошептал: «Я теперь все знаю. И про реку и про деревню ту, — он махнул на покосившиеся домики на другом берегу, — это радиация!»

— Да ладно, не гони! Сколько раз уж выясняли — до нас в 57-м ничего с «Маяка» не дошло. Наш поселок это облако не накрыло, всякий знает! Спроси у отца. — Сказал и поперхнулся, вспомнив, что сейчас Макс к отцу точно не пойдет. — Переселенцы-то из-под Кыштыма на том берегу жили.

— Жили-жили, да все и померли, — продолжил приятель. — Можешь не верить.

— Если у вас от меня секреты, так и не фиг было приглашать плот строить, — Любкин голос заставил обернуться. И очень вовремя, к нам подходили мои родители.

— Костик, что за плот? — Мамин голос не предвещал ничего хорошего. Я готов был прибить Любку за ее длинный язык. — Уж не на реку ли вы собрались?

— Марьмихална, — веснушчатое лицо рыжей девчонки приняло противное ябедливое выражение, — Костик сказал, что у вас книжка про Кон-Тики есть, но он не дает ее почитать.

Тень отца нависла над нами.

— Константин, не думал, что ты у меня такой куркуль. Уверен, это — в последний раз. — Он потрепал меня по голове, — пойдем, принесешь книжку Любе. Молодцы, что такие книги читаете.

Когда я вернулся с Туром Хейердалом подмышкой, Макс с Любкой уже живо что-то обсуждали.

— На, держи свою «Кон-Тики», — я протянул ей книгу.

— На фига она мне, я ее раза три читала, сам лучше почитай — суперская вещь.

— Кончай базар! — Макс дернул меня за рукав. — Любка предлагает строить плот из бутылок, которые свалены за их вагончиком.

Любкины родители — «зеленые», ну, в том смысле, что борются за экологию, приезжают в наш поселок уже третье лето. Воду из реки собирают, цветы засушивают. В их вагончике аппаратуры — как в фантастическом кино. Так вот, эти «ненормальные» воду из водопровода пить боятся и привозят двадцатилитровые бутыли с питьевой водой из города. За три года из этой тары целая гора выросла. Наши мужики пытались их для чего-нибудь приспособить, но горлышки больно широкие и закупоривать их несподручно.

— Так они же без пробок? Да и не устоишь на них, — не понял я.

— Балда! Я уже все придумала. Тряпками горлышки забьем, проволокой замотаем и поставим вверх дном! — Девчонка быстро моргала выгоревшими ресницами.

Плот решили строить в понедельник, когда взрослые уедут на работу. Мои и Макса — в городе весь день, а Любкины собирались на машине к отрогам гор, откуда речка берет начало.

Нам никто не мешал, и плот был готов еще до возвращения предков. Пока Любка запечатывала бутыли, я сколотил из досок старого забора два здоровенных щита. Макс притащил из отцовского гаража длинные буксировочные ремни, ими связали бутыли, которые уложили межу щитами. Полученный «бутерброд» кое-как скрепили и спустили на воду.

Испытания назначили на завтра.

Мне не терпелось увидеть карту, про которую говорил Макс, но, когда я заикнулся о ней, он сделал страшное лицо и прошипел.

— Она в тайнике в «ведьмином» доме.

Непроизвольно я посмотрел на другой берег. «Ведьмин» дом — одинокая покосившаяся изба с заколоченными ставнями. Бабушка рассказывала, что в этом доме жила одинокая женщина, овдовевшая еще в Войну. Почему ее считали ведьмой, бабушка не знала. Возможно, потому, что старушка жила на отшибе и лечила односельчан травками. Когда ее не стало, поселковый совет несколько раз пытался поселить кого-нибудь в ее избу, но люди отказывались. Говорили, что в доме обитает привидение и стучит по ночам.

О том, что мне страшно идти в эту полуразвалившуюся избу, я, конечно, промолчал.

— А помочь — слабо? — Любка, кряхтя, тащила к берегу огромный рюкзак.

— Ты чего, сдурела? — Хором откликнулись мы, но поспешили ей на помощь. Рюкзак, казалось, был набит кирпичами.

Признаться, только эта городская девчонка серьезно подготовилась к походу: камуфляжная куртка, камуфляжные штаны, заправленные в высокие ботинки, и рюкзак, о содержимом которого можно было только догадываться.