— Приглашает? — уточнила она. С тех пор как они оказались в этой проклятой лаборатории от профессора Отто Кляйна поступали только приказы.

В небольшом помещении раздевалки, с множеством шкафчиков вдоль стены, Виктория стянула с себя облегающий черныйтренировочный костюм. Ледяная волна душа удаляла с нее пот и грязь, а в это время она рассматривала свое тело в высоком зеркале, рамой которому служила серебряная руническая вязь. Она немногим дольше обычного задержала взгляд на своей фигуре. Она была идеальна. Ведь ее тренировали и как породистую куртизанку и как хитрую неуловимую убийцу.

Высокая, длинноногая Виктория Кард обладала заметными бицепсами, а также развитыми мышцами ног, хотя высокая фигура скрадывала впечатление силы. Шрамы скрывали загадочные татуировки. Огромный косматый паук охватил ее талию. Обнажив клыки, ползла по ноге змея. Похожие на скарабеев насекомые топтались на аккуратных полушариях груди. На левой лопатке замер в стремительном прыжке леопард, на правой — гигантский скорпион смертельным жалом встречал осмелевшего напасть на него зверя. Ее угольно-черные волосы были коротко острижены, чтобы никто не смог схватить за них.

Приглашение. Это слово наводило на мысль о былой близости между профессором и Викторией. Близости не физической, но духовной. Отто был для неё и отцом и Богом в одной ипостаси. Единственный удачный клон профессора, единственный клон, имеющий внутри физической оболочки субстанцию, именуемую душой. Она вот уже на протяжении 49 лет сопровождала профессора, выполняя роль подопытной, личного телохранителя и бог весть кого ещё.

На встрече с профессором, Виктория села в позу двойного лотоса, лицом к нему. Она склонила голову. Поза лотоса, сцепившая ее ноги и взгляд, устремленный в никуда, были символами почтения к вышестоящему в его личном кабинете.

Профессор, облаченный в кипельно-белый халат, опустился на колени перед возвышением, которое также было его спартанским ложем. лицом к монитору, встроенному в стену кабинета. Его длинные пальцы, украшенные перстнями, изредка пробегались по клавишам, одна часть его сознания была занята другими проблемами.

Коллекция из тысяч крошечных, отполированных фигурок неизвестных животных, многие из которых были размером с ноготь, украшали другую стену.

— Ты можешь посмотреть на меня, Виктория.

Отто Клайд имел породистое лицо аристократа и невысокий рост. Многочисленные испещренные рунами кольца, которые он носил, без сомнения скрывали экзотические галлюциногены и парализующие яды.

— Ты одна из наших лучших, — мягко сказал ей Отто.

Виктория кивнула, ибо это было очевидной истиной. Остальные гомункулы были лишь плотью, грудой мышц и костей. Опыты профессора раз за разом терпели неудачу. Гомункулы умирали через три-четыре месяца, превращаясь в биологический мусор.

— Наш Высший приглашает тебя участвовать в новом эксперименте.

— Я лишь инструмент, — ответила она, — на службе Высшего.

Ее ответ был покорным и наполненный осознанием долга, с легкой тенью настороженности. Чего ей следовало ожидать от Высшего?

— Ты мыслящий инструмент, дочь моя. Мудрый. Твой разум должен идеально гармонировать с изменениями, которым ты подвергнешься, иначе результат может быть фатальным.

— Каким изменениям, профессор?

Когда Отто сообщил ей, Виктория выдохнула, будто глупый гомункул ударил ногой в ее покрытый мышцами живот.

Покинув его кабинет, она торопливо шла по лабиринтам темных коридоров, где любой, кроме посвященного, быстро и безнадежно потерялся. Достигнув гимнастического зала, она попросила наставника колеса прогнать из тренажера новичка и впустить ее. Внимательно посмотрев на нее, старик, кажется, проникся ее необходимостью.

Вскоре Виктория бежала, бежала, будто хотела убежать прочь от подземелья, к самим звездам, куда-нибудь, где она сможет полностью потерять себя и никогда не найти.

Но также внезапно, как тренировочное колесо ранее, колесо ее судьбы ошеломляюще изменило направление вращения.

— Найди человека, здорового как психически так и физически. Я не могу жертвовать тобой. — приказал профессор.

Приказал…

До настоящего времени у нее не было возможности подняться наверх. И после очищающего от страстей бега в колесе, эта альтернатива беспокоила её более всего.

Когда лазерные скальпели нависли над его нагим, парализованным телом, Хьюго Джонс вопросительно уставился на старшего хирурга, одеяние которого было украшено символами чистоты и рунической свастикой.

Он мог немного двигать глазными яблоками. В его поле зрения так же попал обвитый проводами и помещенный внутрь сканирующего аппарата рентгенолог. Аппарат возвышался вдоль операционного стола, будто хищный зверь, изучая внутренние ткани его тела несколькими хоботами. Глаза-линзы вывели друг за другом четыре небольших голограммы его тела на центральный монитор.

Одна из голограмм представляла его тело освежеванным, все мышцы были выставлены напоказ. Другая показывала реки, притоки и ручьи его сердечно-сосудистой системы. Третья вычленяла его нервную систему. Четвертая представляла его голый скелет. Эти гомункулы медленно вращались, будто плавали в невидимых бочках, демонстрируя себя ему и хирургу.

Долговязый анестезиолог сидел в конструкции, напоминающей огромного паука, и наблюдал за дозами анастезии, которая парализовала его и вызвала онемение. Антенны машины были воткнуты в него, он ничего не чувствовал, но был в сознании — так как его разум должен был осознавать процедуру, которой он должен была подвергнуться. Старый, покрытый бородавками и похожий на карлика медик опустился на колени на резиновой подкладке, чтобы шептать ему на ухо. Хьюго мог его слышать, но не видеть; не мог он видеть и других людей в операционной, которые присматривали за имплантатами и дополнительными железами, ожидающими в плоских посудинах.

Хьюго ничего не чувствовал. Ни зажима, сковавшего рот, ни серебряного патрубка отсасывающего оттуда слюну, ни гофрированного операционного стола под ним, с канавками для стока крови или других жидкостей. Не в состоянии шевелить головой, но, способный немного вращать глазами, он мог видеть очень немного. И слышать бормотания бородавчатого карлика.

— Сначала мы разрежем твои плечи и руки…

Он услышал, как приближается лазерный скальпель, жужжащий, словно назойливая муха. Операция началась.

Он слышал слова гнома.

— Берсеркеры способны превращаться в самых разных зверей. Кто может сделать это лучше чем ты, Хьюго? Ты теперь медведь, Хьюго…

— Тем не менее, ты не сможешь превращаться в других зверей, которых нам хотелось бы скопировать. Мы ограничены доступными конечностями, костями, плотью, предметом наконец… Что ты знаешь о белых медведях, Хьюго?

В тот момент Хьюго испытал жуткую обессиливающую глухую муку, будто из него разом вынули внутренности. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы опознать незнакомое чувство.

Этим чувством был ужас.

— Что ты знаешь? — повторил он.

— У медведя четыре лапы, — механически ответил он. — Две из них задние, еще…передние. Голова луковицеобразная, длинная, имеются клыки… Они хищники…

Под бормотание комментирующего медика, прерываемое жужжанием лазера — которым вторил главный хирург — он искоса смотрел на то, как рассекают голограмму его тела, осознавая, что то же самое происходит с ним самим. Внутрь него поместили крохотные зажимы, чтобы остановить сильное кровотечение.

Он был пойманным зайцем, которого распяли на доске мясника.

— Имплантаты, — шипелхирург-гном. — Вот, что мы вживим в твое тело, нанопластик, усиленный карбоновым волокном. Последнее достижение наших японских коллег — гибкий хрящ. В штатном режиме, в состоянии покоя — они будут невидимы в твоем теле. Но их механическая память в нужный момент воспроизведет всю ту силу и мощь, которую мы заложили в них. При активации, когда амулет размягчит твою плоть и кости, эти имплантаты увеличатся до своего полного боевого размера.