И снова всё было стандартно и ожидаемо — причин оборачиваться не оказалось. У Бондарева хватило ещё наглости пройти сто метров вдоль замершего в оцепенении потока машин, найти пустую подержанную «Ланчию», хозяева которой отбегались уже навсегда, вытащить оттуда сумку и все содержимое «бардачка». Бондарев лёгким бегом обогнул пылающий микроавтобус, добрался до своего такси, выслушал недовольные комментарии водителя, сунул ему пару смятых купюр и скомандовал: «Аванти, аванти!»

Пробка впереди постепенно рассасывалась, зато новая собиралась позади из-за горящей машины, красный крест на борту которой был практически уже не виден. Бондарев в последний раз посмотрел на неё и подумал, что большего провала у него в жизни не было. В Москве будут очень недовольны. Но они должны будут понять — иначе было нельзя. Это единственный выход и для него, Бондарева, и для оставшегося лежать на носилках в микроавтобусе Воробья, часы которого Бондарев переложил из кармана в трофейную сумку.

Два дня спустя коротко стриженный Бондарев в солнцезащитных очках уже на площади Данте в Генуе. У него билет на паром, но до парома ещё час. Он медленно идёт по площади, пробираясь мимо японских туристов — точно таких же, что и неделю назад в Милане. Он думает о том, как хорошо быть японским туристом в Италии — никто на тебя не обращает внимания.

В уличном кафе Бондарев заказывает рыбный салат и бокал местного белого вина, неторопливо ест, расплачивается и шагает в сторону набережной. Внезапно он чувствует беспокойство, причём реагирует быстрее, чем осознает причину этого беспокойства. Что-то со свистом проносится мимо, Бондарев чувствует сильный рывок, но удерживает в руке трофейную сумку и в свою очередь дёргает сумку к себе. Парень на мотороллере теряет равновесие и рушится набок, мотороллер с грохотом врезается в стену, которой на вид лет пятьсот. Стена выдерживала и не такое, выдерживает и мотороллер.

Бондарев перекладывает сумку в левую руку и отступает назад, боковым зрением отслеживая ситуацию на флангах. Где-то должна быть группа прикрытия, где-то… Но тут парень поднимается на ноги — вид у него жалкий и растерянный, из носа течёт кровь. Бондарев неожиданно понимает, что это обычный уличный воришка, вдобавок к тому неудачливый и неопытный. Кто-то громко зовёт полицию, японцы снимают все на цифровые камеры.

«Нет, хватит с меня, — думает Бондарев. — Так можно и совсем рехнуться. Пора домой».

Он появится в Москве в четверг, на пять дней позже, чем было предусмотрено планом.

Алена с жалостью смотрела на кривой шов над левой бровью брата. Сшито было наскоро, крупными стёжками, а торчащие в стороны зелёные нитки делали из шва мерзкое насекомое, обосновавшееся у Алексея на лбу. На щеке расплывался тёмный кровоподтёк, а нога все ещё плохо сгибалась. Зато боли в рёбрах Алексей уже не замечал.

— Я же тебя не просила, — уже не в первый раз произнесла Алена.

— Я знаю.

— Тогда зачем ты?.. Ты же ведь знаешь, кто у него отец и чем это может для тебя кончиться!

Алена почти дословно повторила фразу, которую вчера сказала Алексею мать.

— Я знаю, — успокаивающе сказал он. — Я всё это знаю.

— И ты больше не… Знаешь, — неожиданно перескочила она на другое, — мне вчера соседи уже говорят — ваш Леха психом из армии пришёл. Вот так! Нравятся тебе такие разговоры? Нравятся? Ты что, правда ненормальный теперь?

— А с войны нормальными не приходят, — сказал Алексей и тут же пожалел об этом.

Зато потом он целых четыре дня вёл себя абсолютно нормально и здраво. Ходил в магазин за продуктами, ездил на другой конец города узнавать насчёт работы, смотрел телевизор, даже начал читать какую-то книжку из Аленкиных, но бросил — скучно.

На пятый день у него перестала болеть нога, и в семь часов вечера, когда мать и сестра прилипли к телевизору, Алексей заглянул на огонёк к Виталику.

— О, пришёл, — сказал Виталик не слишком радостно. — Ну ты и придурок, Леха…

— Я чего пришёл, — перебил его Алексей. — Дверь на ночь не закрывай.

Виталик несколько секунд соображал, а потом схватился за голову:

— Ой, мама дорогая… Ты соображаешь, что делаешь?

Алексей очень хорошо соображал. За прошедшие четыре дня он узнал об Олеге Фоменко достаточно, чтобы теперь действовать наверняка.

Неторопливо, без суеты он подошёл к Олегу, когда тот допивал пиво из банки, смотрел на танцующих пэтэушниц и дёргал головой в такт музыке. В клубе было слишком темно, чтобы Олег мог его заметить.

— Помнишь меня? — спросил Алексей.

— А? — Олег не расслышал и только теперь развернулся к Алексею лицом. Потом он, кажется, крикнул «мама», впрочем, Алексей особенно не прислушивался. На этот раз самым сложным оказалось зафиксировать Олега в каком-нибудь одном положении, потому что парень вырывался со страшной силой и орал, заглушая музыку. Алексей сумел нанести ему четыре более-менее приличных удара, после чего выпустил Олега и дал ему уползти под стол. Люди вокруг в основном продолжали танцевать, очевидно привыкнув к местным потасовкам.

Через пятнадцать минут Алексей толкнул дверь Виталикова дома, но та оказалась заперта.

— Слабак, — снисходительно сказал Алексей, зная, что Виталик за дверью тщательно прислушивается. Он вышел во двор, присел на корточки и некоторое время ждал. Вскоре произошло именно то, что и должно было произойти. К дому Алексея подъехали две милицейские машины, захлопали двери, зажёгся свет в доме, зазвучали неясные голоса. Минут через десять милиция уехала. Алексей поразмыслил и решил, что даже теперь возвращаться домой нет смысла. Он снова стукнул в дверь Виталика, и тот немедленно открыл. Потому как сам пристально следил из окна за появлением и убытием ментов.

— Кто слабак? Я слабак? — обиженно прошептал он. — Ты морды бьёшь, удовольствие получаешь, а заметут потом меня! На фиг мне это надо…

Алексей отмахнулся от приятеля, прошёл в дом, лёг на диван и уснул крепким спокойным сном.

Полковник Фоменко проснулся раньше его — он вообще спал мало. Потому что у полковника было много дел, едва хватало суток. А когда он проснулся, выпил две чашки кофе и подровнял перед зеркалом усы с помощью маленьких ножниц, то пошёл в зал и растолкал спящего сына. Олег вообще-то жил в своей собственной двухкомнатной квартире по соседству, но после инцидента в клубе он предпочёл заночевать у родителей.

Полковник скептически посмотрел на оплывшую физиономию сына и сказал:

— М-да. Драться ты так и не научился.

— Так он первый ударил…

— Вот я и говорю — драться ты не научился. Кто бьёт первым, тот, как правило, и побеждает в драке. Хотя, судя по разговорам, это была не драка. Тебя просто элементарно размазали по полу. Наваляли звездюлей.

Олег хотел было что-то сказать в своё оправдание, но полковник посоветовал ему заткнуться.

— Ну и чего мне теперь делать? — мрачно спросил Олег, помолчав.

— Думать, — охотно подсказал полковник. — Это делать никогда не поздно.

— Чего тут думать… Этот псих будет месить меня каждый раз, как увидит. А вы его поймать не можете! То есть поймали один раз и отпустили!

— Вообще-то, — сказал полковник, — это твоя проблема. Тебя тогда на сладкое потянуло. Вот теперь давай плати по счетам.

— Мы же заплатили, — угрюмо пробормотал Олег.

— Это мать твоя заплатила. Видать, не тому, кому надо, заплатила. Или пожмотничала. Как обычно. Как она это любит.

— Да мне-то чего делать теперь? — заорал Олег, не дожидаясь, пока отец начнёт вспоминать все недостатки жены. — Вот мне, мне — что делать?!

Полковник пожал плечами:

— Сиди дома. Может, лет через десять этот мститель угомонится.

Олег выматерился.

— Или разве что друзья тебе помогут.