Ранняя осень («Воздух легкий, как забвенье…»)[49] Воздух легкий, как забвенье, Еле слышный листьев шелест, Только будто Парки пенье, Только будто смертью веет. Не скрываясь, не играя, Нити ножницами режет, Не веселая, не злая, — Иронически и нежно. «Как много ласковых имен…» Как много ласковых имен И уменьшительных словечек Ты мне принес, мой легкий сон, Мой синеглазый человечек. Вот в комнату ко мне вбежал, Пугливо вспрыгнул на колени. Легли на призрачный овал Неверные ночные тени. На лобик жалобный кладу Успокоительные руки И сладостно и долго жду Какой-то злой и новой муки. Вскочил и смотрит на меня Так подозрительно и прямо. И вдруг срывается, звеня: — Уйди, ты злая, злая, мама! <1914–1915> Праздник («У нас весна. Звенят капели…») У нас весна. Звенят капели. И день, и ночь веселый звон. Как будто птицы налетели Со всех концов, со всех сторон. Лучи блестят на красной крыше, Дробятся в миллионах луж. И ясен день. И солнце выше. И под ногою серый плющ. Вот слышен скрип полозьев острый. Все дальше, дальше, дальше — стих. И по двору шмыгают сестры: В бараках нынче нет больных. <1915> «С утра над городом кружат аэропланы…» С утра над городом кружат аэропланы В сентябрьской синеве, последним солнцем пьяной, Скользят, бесшумные. Так далеки, что глаз Чуть различает их сквозь неба тонкий газ. Вот ближе, ближе вот. Исполнены угрозы, Уже не комары над нами, а стрекозы, Взлетевшие затем, чтоб с легких крыл своих Бросать и смерть, и гром. Испуганно затих, — Нет, не испуганно, а только любопытно, — Вокзальный пестрый люд. Сердца трепещут слитно: Что, бросит или нет? И если да, то где? И смотрят, смотрят вверх. Нет, никогда к звезде Так не прикован был взор человека жадный С боязнью… <1915> «Ваш профиль египетский, Ваш взор усталый…» Ваш профиль египетский, Ваш взор усталый, Ваш рот сжатый, — алая печать. Вам, наверное, шли бы на шее опалы И на лбу высоком забытая прядь. Забытая прядь — уреус царицы; Вот дрогнули веки — чу, звон мечей… Все это глупости, но Вы будете сниться, Вы мне будете сниться много ночей. 1915–1916 «Шмелей медовый голос…»[50]
Шмелей медовый голос Гудит, гудит в полях. О сердце! Ты боролось. Теперь ты спелый колос. Зовет тебя земля. Вдоль по дороге пыльной Крутится зыбкий прах. О сердце, колос пыльный, К земле, костьми обильной, Ты клонишься, дремля. «Я в этом мире, как слепой…»[51] Я в этом мире, как слепой, Иду и ничего не вижу, Но ничего и не обижу Своей бессильной клеветой. Я знаю: солнцем красен день, Цветут цветы, цветут надежды; Но, легкие сомкнувши вежды, Иду, медлительная тень. Мой зоркий глаз — моя клюка, Не упаду в пути на камни. Я не живу, но не легка мне Моя предсмертная тоска. <1915> КРАПИВА[52] I. «У калитки куст крапивы…» У калитки куст крапивы. Пыльный полдень. Жаркий день. По забору торопливо Пробегающая тень. Ну так что ж, что день мой пылен, Ну так что ж, что пуст мой сад, Что свести с земли бессилен Мой сухой и мутный взгляд? Жду я, жду я, жду упорно, Жду, как ждет земля и сад: Вот рассыпанные зерна — Капли в крышу застучат. С громким шумом, свежим треском Взрежет небо белый змей И сожжет лучистым блеском Пыль и зной души моей. 1915 II. «Где водоем старинный пуст…» Где водоем старинный пуст, Расту, крапивы тощий куст. Полдневный ветер налетит, Прошелестит и запылит. Я — в волосках, меня не тронь, Мой каждый волосок — огонь. Ужалит злей, больней шипа, Безумна злоба и слепа. Сожмет ли грубая ладонь — В нее пролью я свой огонь. Коснется ль нежная рука — Я обожгу ее слегка. Ах, ни любви и ни обид Сухое сердце не простит. 1915 вернуться Ранняя осень. — Автограф в красной книжке. Понедельник. М. 1918. 3 июня (21 мая). № 14. Подпись: С. Киссин. Разночтение в предпоследней строке: «Не сердитая, не злая». вернуться «Шмелей медовый голос…» — Понедельник, 1918. 3 (21 мая). № 14. Подпись: С. Киссин. вернуться «Я в этом мире, как слепой…» — ТБ. БС. Автограф в красной книжке с разночтениями в 1-й и 8-й строках: «В широком мире, как слепой…», «Иду медлительно, как тень…». Ему предпослан эпигграф: «“В сем мире, как впотьмах” Ф. Т.» — строки из стихотворения Ф. Тютчева «Не то, что мните вы, природа…» (1836). вернуться Крапива. — Автограф в красной книжке. Запись сделана карандашом сентябре-октябре 1915 г. Без названия. 1-е стихотворение цикла «У калитки куст крапивы…» вошло в подборку, напечатанную в газете «Понедельник» (1918. 3 июня (21 мая). № 14). Разночтения во 2-й 13-й строках: «Пыльный полдень, жаркий день…», «С ветром, шумом, гулом, треском…». От автографа и публикации отличается вариант БС: У калитки куст крапивы. Пыльный полдень, жаркий день. По забору торопливо Пробегающая тень. Ну так что ж, что день мой скучен, Ну так что ж, что пуст мой сад, Что с печалью неразлучен Мой сухой и мутный взгляд? Жду, и жду, и жду упорно, Жду, как ждут земля и сад: Вот — рассыпанные зерна — Капли в крышу застучат. С свежим ветром, с гулким треском Взрежет небо синий змей И зажжет лучистым блеском Пыль и зной души моей. Как цикл, состоящий из двух стихов, объединенных названием «Крапива», впервые напечатан в журнале «Беседа» (Берлин, 1923. № 3. С. 161–162). Публикация разительно отличается от известных нам вариантов и несет на себе след редактуры Ходасевича. Он намеренно архаизировал стихи Муни, культивировал в них черты допушкинской и пушкинской поэтики. Муни писал: «Взрежет небо синий змей», Ходасевич исправлял: «возлетит», у Муни — «Капли в крышу застучат…», у Ходасевича: «Капли в кровлю застучат». А.И. Розенштром обратил мое внимание на то, что задолго до рождения Василия Травникова, Ходасевич стилизовал стихи Муни «под Травникова». Произвольно меняя порядок строк, Ходасевич совершенно испортил 2-е стихотворение. Приведем публикацию из «Беседы». Крапива 1. У калитки куст крапивы. Пыльный полдень, душный день. По забору торопливо Пробегающая тень. Ну так что ж, что день мой скучен, Ну так что ж, что пуст мой сад, Что с печалью неразлучен Мой сухой и мутный взгляд? Жду, и жду, и жду упорно, Жду, как ждут земля и сад: Вот — рассыпанные зерна — Капли в кровлю застучат. С гулом, шумом, ревом, треском Возлетит крылатый змей И зажжет лучистым блеском Пыль и зной души моей. 2. Где водоем старинный пуст, Расту, крапивы тощий куст. Полдневный ветер налетит, Зашелестит и запылит. Я — в волосках, меня не тронь, Мой каждый волосок — огонь. Коснется ль нежная рука — Я обожгу ее слегка. Сожмет ли грубая ладонь — В нее пролью я свой огонь. Ах, ни любви и ни обид Сухое сердце не простит. |
