На голове у Томаса имелась следующая нотная запись:

— Странно, — пробормотал Даниэль. — Тема кажется мне знакомой, но так, с наскока, мне ее не узнать.

— Быть может, это оригинальная мелодия, сочиненная самим Томасом? — спросила судья.

— Не думаю, — ответил Даниэль и, пытаясь вспомнить тему, напел ее себе под нос. — Конечно, это что-то знакомое, но как бы в искаженном виде. Ага, кажется, я догадался, в чем дело: ноты и ритм не совпадают.

— Что ты имеешь в виду?

— Я узнал мелодию. Это главная тема фортепьянного концерта Бетховена «Император». Может быть, самого знаменитого концерта в мире. Он написан в ми-бемоль мажоре, отсюда три крошечных b после скрипичного ключа; с их помощью обозначают то, что мы называем тональностью. Две маленькие четверки обозначают музыкальный размер, но ритм этой темы здесь совсем другой, хотя ноты те же, что в оригинале. У кого-нибудь есть бумага и ручка?

Получив то и другое от судьи, Даниэль нарисовал нотный стан и заполнил его нотами:

Потом сказал:

— Вот тема концерта «Император», записанная правильно. Она звучит примерно так.

И Даниэль напел мелодию. Судья и судмедэксперт улыбнулись, мгновенно узнав музыку Бетховена.

— Как видите, ритм концерта абсолютно не совпадает с ритмом татуировки. Там сначала идут четыре шестнадцатых и одна восьмая, четыре короткие ноты и одна длинная. А подлинный ритм — это одна длинная нота, половинка, соединенная с восьмушкой, а затем триоль и две восьмые.

— Но для чего это было сделано? — спросила судья, окончательно запутавшись.

— Возможно, чтобы лучше замаскировать сообщение, то есть чтобы трудно было догадаться, что речь идет о концерте «Император».

— Но ведь ты легко его узнал, — сказала судья.

— Только потому, что я не просто музыковед, но и специалист по Бетховену, — ответил Даниэль не без гордости.

Их разговор прервали два патолога, которые, закончив вскрытие в соседней комнате, посчитали, что их рабочий день закончен. По их насмешливым лицам было видно, что между ними и Понтонесом существует профессиональное соперничество и им не терпится отпустить в его адрес какую-нибудь шутку, но присутствие судьи и в меньшей степени Даниэля мешает им применить тяжелую артиллерию.

— Привет, Фелипе, мы уходим. Если хочешь задержаться, там есть еще один.

— Очень мило с вашей стороны, — отозвался Понтонес. — Еще прибежите ко мне, когда вам понадобится решить судоку.

Когда коллеги Понтонеса ушли, он, как бы извиняясь, заметил:

— Они целый день меня подкалывают — борются со стрессом.

Судья посмотрела на нотную запись, сделанную Даниэлем:

— У тебя есть идея насчет того, что может означать татуировка?

— В сущности, нотный стан должен быть чем-то вроде кода, — продолжал Даниэль. — Однако существует столько способов шифровки текста с помощью музыкальных знаков, что я не решаюсь выдвинуть какую-либо теорию, пока внимательно не изучу партитуру.

Судья озадаченно посмотрела на Даниэля:

— Ты говоришь, это какой-то код? Что-то вроде комбинации цифр в сейфе?

— Кодом также может служить некий текст. Например, стихотворение. Но прежде чем выдвигать догадки, следует более тщательно исследовать надпись.

Судмедэксперт сделал «полароидом» несколько снимков и, убедившись, что выдержка была установлена правильно, вручил их музыковеду.

Выйдя на улицу, судья, медэксперт и Даниэль хмуро попрощались.

Даниэлю пришлось два раза прокрутить рубашку в стиральной машине, прежде чем исчез тошнотворный запах, пропитавший прозекторскую.

Вечером, после гнетущего осмотра отрезанной головы Томаса, Даниэль пригласил Алисию в тратторию «Корлеоне», которая осталась его любимым итальянским рестораном, несмотря на скандально выросшие цены.

Метрдотель Энцо проводил их к любимому столику и вместе с меню принес брусочки пармезана и хлебные палочки.

— Во сколько ты завтра улетаешь? — спросил Даниэль, непонятно зачем просматривая меню, потому что он всегда заказывал одно и то же: lumaconi rigati al tartufo.[9]

— В семь утра. В шесть мне нужно быть в аэропорту.

— Значит, мне надо встать на рассвете.

— Незачем меня провожать. Я возьму такси.

— Это еще зачем! Я не допущу, чтобы мать моего ребенка ехала в аэропорт на такси!

— Не начинай.

— Что — не начинай? Я сделал тебе ребенка и очень этому рад. Зачем делать трагедию из того, что должно быть источником бесконечной радости для нас обоих? — Даниэль заговорил более жестким тоном, и это разозлило Алисию.

— С каких это пор ты хочешь ребенка? Сколько времени мы вместе? Три года? И впервые говорим об этом.

— Дело в том, что я не хочу детей просто так, абстрактно. Но я хочу этого конкретного ребенка от конкретной женщины, от тебя. Я этого не понимал, пока ты не сказала мне, что беременна. Согласен. Но это еще не значит, что мое желание — каприз. Мне очень хочется ребенка от тебя.

К столу подошел Энцо с блокнотом и ручкой в руках:

— Ну как, записываю? Или вы еще не решили?

— Я возьму lumaconi.

Зная о пристрастии Даниэля к этому блюду, мэтр улыбнулся:

— У нас в меню еще десять видов пасты. И пицца, приготовленная в дровяной печи.

— Я знаю. Но мне хочется lumaconi.

— Возьми хотя бы другой соус. Не с трюфелями, а с овечьим сыром.

— Договорились, но если мне не понравится, принесешь с трюфелями.

— А сеньорита выбрала себе что-нибудь?

— Я возьму то же, что и он.

— То же самое? Послушай, закажи себе что-нибудь другое, а после поменяемся.

— Ты еще и это будешь за меня решать?

— Нет, Алисия, вовсе нет. Энцо, разговор окончен, две порции lumaconi с овечьим сыром.

Предчувствуя близкую бурю, Энцо поспешно удалился, и некоторое время Даниэль с Алисией сидели молча. Никому не хотелось портить прощальный ужин, хотя было ясно, что нервы у обоих напряжены до предела. Наконец Даниэль разбил лед:

— Слушай, если ты не хочешь ребенка…

— Я тебе не говорила, что не хочу. Я просто вижу, как беззаботно ты к этому относишься, и мне становится страшно. Похоже, ты не понимаешь всей ответственности, которая ложится на тебя с появлением ребенка.

— Экономических проблем у нас не возникнет, для тебя это не деньги.

В самом деле, заманчивое предложение, сделанное Алисии международной компьютерной компанией, было главной причиной, по которой она «отправилась в ссылку» во Францию. Второй причиной был признанный обоими неоспоримый факт, что надо немного «проветрить» отношения и вновь испытать изумительное чувство тоски друг по другу.

— Но разве ты не понимаешь, что мне придется остаться в Гренобле еще на полтора года? Я заключила договор и не могу вернуться раньше срока. Ребенок родится во Франции.

— Алисия, дело не в этом. В данном случае важно одно: наше желание, наши планы на будущее. Если мы хотим иметь ребенка, то неужели откажемся от него из-за того, что твоя компания не пожелает предоставить тебе трехмесячный отпуск по уходу за ребенком?

— Наши планы на будущее? Единственное, что тебя интересует, — это твоя книга о Бетховене, а теперь еще и это кошмарное убийство! Ты бросил меня беременную в аэропорту, потому что боялся пропустить концерт!

Услыхав, что беседа пошла на повышенных тонах, семейство, ужинавшее через пару столиков, с любопытством повернулось к ним.

— Нам лучше успокоиться. Не то мы наговорим друг другу лишнего, — сказал Даниэль.

— Мне хочется чувствовать себя любимой, хочется, чтобы ты больше обо мне заботился.

— Знаю. Но сейчас я отдаю все силы книге. Если я этого не сделаю, то никогда ее не закончу.