— Верно. В последнее время о ней много пишут в газетах. Я с ней знаком, потому что она дружит с племянником моей жены. Я позвонил ей вчера… только, ради бога, никому не говори об этом, Хакобо.

— Я буду нем как рыба.

— Дело в том, что недавно обнаружился некий факт, имеющий отношение к следствию, который судья хотела бы обсудить со специалистом.

— Со специалистом? В какой области?

Когда Мараньон объяснил Дурану, что именно интересует судью, последний тут же сообщил ему номер мобильного телефона Даниэля.

Секретарша судьи Сусаны Родригес Ланчас позвонила Даниэлю из следственного суда № 51, где рассматривалось дело Томаса.

Она проинформировала Даниэля, что ее честь хотела бы с ним встретиться, желательно завтра, и поторопилась добавить, что речь не идет о вызове в суд повесткой, так что он вправе не откликнуться на просьбу судьи, если таково будет его желание. Подтвердив, что придет, Даниэль спросил о причине встречи, на что секретарша, поколебавшись, ответила:

— Ее честь предпочитает объяснить вам это лично.

Кафе, где была назначена встреча, находилось неподалеку от здания суда. Секретарша объяснила, что донья Сусана возьмет с собой объемистый кожаный портфель, как у министров, и поставит его на видное место на столе, чтобы Даниэль мог ее узнать.

Он увидел ее, как только вошел. Она читала газету и пила чай.

— Хочешь что-нибудь заказать? — спросила судья, пожав ему руку и поблагодарив за то, что пришел.

— Спасибо, кока-колу и побольше льда.

Перед ним сидела блондинка лет пятидесяти пяти, с густыми прямыми волосами — кажется, такая стрижка называется «каре», — с необыкновенно изящными манерами и даже сексуальная, несмотря на возраст, если не считать плотно сжатых губ, что Даниэль объяснил следствием паралича, мешавшего ей улыбаться.

Заказав напиток официанту, которого она окликнула по имени, судья объяснила:

— Мой суд находится в трех кварталах отсюда. Это мое кафе. Если я не успеваю позавтракать дома, то всегда завтракаю здесь.

Она глотнула травяного чая с лимоном и только собралась продолжить, как Даниэль ее перебил:

— Как нужно обращаться к женщине-судье?

Она улыбнулась той стороной рта, которая не была парализована, и ответила:

— Очень просто. Судья.

— Тогда я так и буду вас называть.

— Зови меня как хочешь, но перейдем, пожалуйста, на «ты». Я не намного тебя старше.

— Ладно, я буду называть тебя судьей, — согласился Даниэль, мгновенно ощутив, что ему трудно обращаться к должностному лицу на «ты».

— Из-за того, что профессии перестали делиться на мужские и женские, — сказала судья, — приходится постоянно сталкиваться с нелепостями. Недавно я своими ушами слышала, как юношу назвали лаборанткой.

— В самом деле?

Это показалось Даниэлю таким смешным, что у него зародилось подозрение: а не подшучивает ли над ним ее честь?

— Твой телефон мне дал Хесус Мараньон, — продолжала донья Сусана, переходя прямо к делу. — Я хочу, чтобы ты как специалист в области музыки кое-что мне объяснил. Нетрудно догадаться, что это связано с убийством Томаса. В полиции мне сообщили, что ты был в списке приглашенных на его последний концерт.

— Да, это правда. Я на подозрении? Меня задержат?

— Это будет зависеть от того, как ты будешь себя вести, — пошутила судья. Потом, посерьезнев, сказала: — Сегодня ночью полиция нашла голову Томаса.

— О господи! Я ничего не знал. Об этом еще не писали в газетах, верно?

— И не напишут, если мы сумеем этому воспрепятствовать. Когда увидишь голову, сам поймешь почему.

Даниэль попробовал сглотнуть, но у него ничего не получилось.

— Увижу… голову?

— Ее доставили в криминалистическую лабораторию. Сейчас с ней работают эксперты, но вечером она поступит в наше личное распоряжение. Я жду тебя в семь. Придешь?

— Да, конечно.

— Мы не хотим сообщать, что голова нашлась, чтобы избежать ложных признаний. Когда речь идет о громких преступлениях вроде этого, всегда найдется какой-нибудь чудак, который заявит, что он и есть убийца, лишь бы его показали по телевизору.

— Но если он не сможет показать, где нашли голову, — сообразил Даниэль, — его нельзя считать убийцей, я понял.

Он отпил кока-колы, чтобы смочить горло, и сказал:

— Я с удовольствием приму участие в расследовании, но почему я должен видеть голову?

— Когда ты ее увидишь, сам поймешь. Но если это выше твоих сил…

— Нет-нет, если это необходимо, я пойду. Надеюсь, я не упаду в обморок.

— Не упадешь. Ты знаешь, что такое судебный эксперт?

Даниэль кивнул, но, несмотря на это, донья Сусана продолжала:

— Эксперт обладает специальными познаниями в науке или искусстве и в случае необходимости дает свою оценку фактов или обстоятельств, интересующих следствие. Ты ведь музыковед? С дипломом?

— Я доктор музыковедения. Моя диссертация посвящена Керубини, композитору, которым восхищался Бетховен.

— Я не хотела вызывать тебя повесткой по одной простой причине: у нас в суде завелся шпион, который все разбалтывает прессе. Вероятно, это кто-то из служащих, хотя мы до сих пор не установили кто. Меня окружают люди с очень низкой зарплатой, и некоторые из них за деньги сообщают желтой прессе и телепрограммам самые гнусные детали расследования.

— Ясно, — ответил Даниэль, который наконец-то понял, каким образом в прессу просочились подробности о случаях жестокого обращения, бросавшие тень на одну из ветвей королевской семьи.

— Мне нужно получить экспертную оценку того, что я покажу тебе сегодня вечером, но я не хочу, чтобы пресса знала, что судья, ведущая расследование, воспользовалась услугами эксперта в области музыки.

— Почему?

Даниэлю показалось, что ее честь хотела сказать «Потому что я так говорю, и точка», но этого не произошло.

— Я предпочитаю, чтобы убийца думал, что мы придерживаемся гипотезы ритуального убийства.

— А это не так?

— Нет. Отсутствие на теле следов жестокого обращения позволяет нам отвергнуть версию о преступнике-психопате, которая так популярна в кино.

— Так, значит, это не Буффало Билл?

Заметив недоумение на лице судьи, Даниэль поспешил вывести ее из затруднения:

— Так прозвали убийцу из «Молчания ягнят».

— A-а. Я не видела фильма.

Судья сильно упала в его глазах. Во-первых, потому, что она не видела фильма, который он считал шедевром, а во-вторых, потому, что она без малейшего смущения в этом призналась. Но тут же он устыдился самого себя, вспомнив о том, что хотя его заинтриговала личность доктора Лектера, он не удосужился прочесть роман Томаса Харриса.

— Серийные убийцы, — продолжала донья Сусана, — испытывают непреодолимое желание унижать свою жертву и причинять ей физические страдания, чтобы отомстить за те обиды, которые, как они считают, причинило им общество. Как правило, в детстве они либо были свидетелями подобных актов насилия и унижения, либо испытали их на себе. Они убивают без разбора, чтобы, с одной стороны, отомстить обществу, а с другой — повысить самооценку, и в своей «работе» весьма компетентны. Убийца Томаса не принадлежит к этому типу. Поэтому мы должны искать другой мотив преступления.

Как только она закончила фразу, зазвонил телефон. Даниэль и судья улыбнулись. Бросив взгляд на экран, чтобы узнать, кто звонит, она, поморщившись, отклонила звонок. Даниэль ощутил свою значимость.

— Что представляет собой отрывок из Бетховена, который Томас играл в доме Мараньона в день убийства?

Изложив ей предысторию, Даниэль добавил:

— Любопытно, но мне все больше кажется, что Томас, вопреки его заявлению, вовсе не исполнял реконструкцию первой части симфонии, сделанную на основе набросков Бетховена. Я склоняюсь к тому, что у Томаса каким-то образом оказалась Десятая симфония или, по меньшей мере, ее первая часть и что он не внес туда ни одной своей идеи и даже не придумал оркестровку. Это было слишком похоже на Бетховена.