— Он говорит, что это очень важно, Ваша честь.
— Все равно. Пусть запишется на прием и приходит завтра.
Служащий ретировался, закрыв за собой дверь, однако пять секунд спустя в дверь два раза коротко постучали и на пороге появился инспектор Матеос.
— Простите, что без доклада, Ваша честь.
— Разве мой подчиненный не сказал, что я занята?
— Я в связи с делом Томаса, Ваша честь. Речь идет об убийстве.
— Как будто я не знаю.
Судья, сраженная настойчивостью Матеоса, решила, что чем быстрее она выслушает полицейского, тем лучше.
— Хорошо, посмотрим, чем вы располагаете на данный момент.
Инспектор покосился на судмедэксперта. Он чувствовал неловкость оттого, что придется расписаться в собственном бессилии в присутствии третьего лица. Наконец он произнес:
— Я не могу сообщить ничего нового. Расследование зашло в тупик.
— Тогда сдайте его в архив.
— Но мы еще не исчерпали все средства.
— Только не просите меня еще раз о прослушивании телефонных разговоров. Вы знаете, как к этому относится Верховный суд.
— Знаю, Ваша честь. Но речь идет об убийстве.
Судья порылась в лежавших на столе бумагах и вынула судебное поручение о прослушивании, которое выдала два дня назад по другому делу. Затем с легкой насмешкой в голосе, которую усиливало то, что она могла улыбаться только одной стороной лица, обратилась к полицейскому:
— Мне сказали, что вы изучали право, инспектор.
— У меня есть диплом, — соврал Матеос. — Но я не вступил в коллегию юристов.
— Так слушайте меня, дипломированный юрист Матеос. Посмотрим, насколько мы продвинемся вперед.
И судья зачитала выданное ею поручение:
— «На основании доклада районной бригады судебной полиции, отдела по раскрытию убийств номер шесть, нами сделано заключение о наличии достаточных свидетельств того, что прослушивание таких-то и таких-то мобильных телефонов, принадлежащих такому-то лицу, может способствовать раскрытию улик и обстоятельств убийства, соучастником которого может оказаться указанное лицо. Исходя из вышесказанного, уместно выдать судебное поручение о прослушивании». Как видите, когда понадобилось приостановить действие конституциональных гарантий, у меня не дрогнула рука. Но в соответствии с законодательством я делаю это лишь тогда, когда для этого имеются веские основания. Вчера инспектор Тинао из отдела номер шесть — вы его, разумеется, знаете — пришел ко мне в кабинет и изложил мне факты, а не домыслы.
— Ваша честь, у дона Хесуса Мараньона имеется коллекция орудий пытки и казни. Кажется, среди них есть гильотина.
— Как это «кажется»? Вы в этом даже не уверены?
— Нет, уверен.
— И вы считаете это достаточным признаком того, что он совершил убийство?
— Жертве отрубили голову с помощью гильотины.
— В таком случае вам следовало бы просить санкцию на обыск, чтобы проверить, совпадает ли лезвие гильотины, принадлежащей Мараньону, с тем, которым отрубили голову этому бедняге.
— Прекрасно, я прошу вас выдать санкцию на обыск.
— Но прежде я должна услышать, зачем Хесусу Мараньону было убивать музыканта.
— Есть один музыковед, Даниэль Паниагуа, вы, кажется, уже с ним говорили…
— Что с ним? — сухо перебила судья.
— Вчера я с ним беседовал, и он утверждает, что ноты на голове Томаса — это азбука Морзе. Он говорит, что они соответствуют некоторым цифрам.
— В первый раз об этом слышу. Вы принесли его показания?
— Мне было некогда, Ваша честь. Я сообщаю вам это устно. Завтра утром его показания будут лежать у вас на столе.
— Что это за цифры?
Инспектор вынул из кармана блокнот и открыл на странице, где были записаны цифры. Внимательно рассмотрев запись, судья произнесла:
— Это очень интересно. Но если эти цифры никак не связаны с доном Хесусом Мараньоном, то я не вижу оснований для обыска.
— Дайте мне хотя бы поручение о прослушивании.
— Я же вам сказала, что не дам.
— Всего на одну неделю.
— Даже на сутки.
— Ваша честь, он же об этом не узнает!
В кабинете повисло молчание, которое нарушил надменный смешок судмедэксперта.
Судья, напротив, сурово взглянула на полицейского, словно собираясь отправить его на гауптвахту.
— Именно из-за того, что человек, лишенный законных гарантий своих прав, не может защитить себя сам, я обязана защищать его интересы. А вам нужно работать больше и продуктивнее. Чтобы успешно проводить расследование, существует множество способов, не затрагивающих конституционные права граждан. Начать с того, что на месте нахождения трупа вы не обнаружили никаких следов.
— Это вина криминалистов, Ваша честь. Мы работаем с их отчетами. А в их отчете сказано, что они не нашли ни отпечатков пальцев, ни следов, ни растительных волокон, ни волос.
— И никто не заметил ничего подозрительного?
— Там были только проститутки, большинство без документов, они боятся говорить с полицией, и еще клиенты, которые по понятным причинам также не хотят светиться.
— Вы допрашивали дочь?
— Да, Ваша честь. Но она не сообщила ничего интересного.
— Установите за ней слежку. Проверьте, с кем она встречается, куда ходит. Для этого санкция не нужна. В предыдущем докладе сообщалось, что у жертвы был гомосексуальный партнер, это верно?
— Да, француз по имени Оливье Делорм. Мы поговорим с ним на этой неделе.
— Вы хотите сказать, что еще с ним не говорили?
— Он был вынужден срочно выехать из страны, Ваша честь.
— Превосходно. Подозреваемые делают все, что им вздумается, пока вы теряете здесь время, добиваясь прослушивания телефонных разговоров уважаемых граждан. Мне объяснить вам, как вы должны делать свою работу, инспектор?
— Нет, Ваша честь.
— Если в ходе своего расследования вы предоставите мне хоть какие-то основания для подозрения против упомянутых лиц, не сомневайтесь, я выдам вам поручение, о котором вы просите. Фелипе, объясни инспектору, что мы понимаем под основанием для подозрения.
— В этом нет необходимости, Ваша честь, — ответил инспектор, явно удрученный высокомерным тоном судьи.
Однако судмедэксперт не преминул внести свой скромный вклад в унижение Матеоса:
— Термин «основание для подозрения», инспектор, означает явный и вероятный признак…
Прежде чем судмедэксперт успел закончить фразу, инспектор выскочил из кабинета, хлопнув дверью.
— Он не только необразован, но и дурно воспитан, — заключил судмедэксперт. — Сусана, мы должны научить этого парня не только основам права, но и хорошим манерам.
Глава 33
О том, что обнаружен новый портрет Бетховена, Хесуса Мараньона известил товарищ по ложе раньше, чем появились первые публикации. Миллионеру не пришлось покупать репродукцию портрета через интернет. Он вылетел в Мюнхен на частном реактивном самолете и с помощью денег и знакомств получил доступ на выставку Штилера еще до того, как она открылась для публики.
Теперь он в одиночестве восхищенно созерцал портрет в одной из галерей Новой пинакотеки, с помощью мощной лупы наслаждаясь мельчайшими деталями.
Так как связи Бетховена с масонством не были документально установлены, а миллионеру не терпелось доказать, что величайший музыкант Европы принадлежал к их братству, он надеялся, тщательно изучив портрет, отыскать в нем бесспорные масонские символы. Например, первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон, родившийся за сорок лет до Бетховена, на некоторых портретах изображен в масонском фартуке, подаренном ему генералом Лафайетом. Фартук считался символом средневековых строителей, в прошлом возводивших соборы по всей Европе. Мараньон попробовал найти на портрете характерный масонский пол из белых и черных квадратов, символ чередования света и тьмы, присущего любому процессу обучения, но не увидел ничего подобного. Нигде не оказалось ни наугольника с циркулем, ни так называемого всевидящего ока. Внимание портретиста было почти полностью сосредоточено на фигуре маэстро, который, как и Бах на знаменитом портрете, написанном в 1746 году Элиасом Готлибом Хаусманом, держал в правой руке партитуру: намек на произведение, которое Бетховен тогда сочинял. На заднем плане можно было различить единственный предмет, не имевший, впрочем, никакого отношения к масонству, — висевший на стене портрет старца. Мараньон задумался над тем, почему картина была обнаружена во дворце единственного Бонапарта, знакомого с семьей Томаса, и решил употребить все свое влияние и энергию, чтобы выяснить, не связано ли появление таинственного портрета с рукописью Десятой симфонии Бетховена.