— Я хочу ее видеть, — неожиданно потребовала Софи Лучани, поднявшись со стула.

Хотя Матеос был высокого роста, Софи доставала ему почти до носа.

— Вы уверены? — спросил инспектор. — Если хотите, мы можем установить личность вашего отца по зубам и избавить вас от очень неприятных минут. Конечно, на это уйдет время, а время — главный фактор при поимке преступника.

— Не беспокойтесь, я приняла решение. Отведите меня к останкам моего отца. Сейчас же.

Матеос с Агиларом проводили дочь Томаса в подвальный этаж, где она опознала тело и голову жертвы. Перед отрубленной головой отца Софи Лучани продемонстрировала огромное самообладание, однако минуту спустя, еще не успев покинуть лабораторию, она внезапно почувствовала себя плохо, и одному из судебных медиков пришлось приводить ее в чувство.

Из-за недостатка места некоторые помещения криминалистической лаборатории при Институте судебной медицины располагались не в здании Верховного суда, а в подвале старой больницы «Перпетуо Сокорро». Там помимо отделений дактилоскопии и криптографии находились отделы судебной медицины и токсикологического анализа, оснащенные новейшим оборудованием, о котором только может мечтать подобный центр. Проблема, как объяснили позже Даниэлю, заключалась в том, что из-за нехватки специалистов судебная экспертиза проводилась плохо, с опозданием, а иногда не проводилась вовсе.

— Не знаю, для чего нам все эти дорогие игрушки, если никто не умеет ими пользоваться, — обычно говорил один из четырех судебных медиков, работавших в центре.

Поднимаясь по больничной лестнице, Даниэль столкнулся не с Софи Лучани, которую больше часа назад доставила в гостиницу бригада Муниципальной службы срочной медицинской помощи и спасения, а с девушкой лет двадцати с безобразными ожогами от сигареты на лице — по-видимому, жертвой дурного обращения, только что прошедшей судебно-медицинскую экспертизу. Оказавшись внутри, Даниэль почувствовал себя так неуютно, что готов был развернуться и отправиться домой, но стоявшая в вестибюле донья Сусана заметила его и помахала издали, приглашая подойти поближе.

— Спасибо, что не заставил себя ждать, — сказала судья, протягивая руку.

Она хотела улыбнуться, но тут же подавила это желание, вспомнив, что улыбка человека с наполовину парализованным лицом не слишком приятное зрелище. Рядом с ней стоял хорошо одетый человек, который представился сам, не дожидаясь, пока это сделает донья Сусана.

— Меня зовут Фелипе Понтонес, я работаю вместе с Сусаной. Я судмедэксперт, проводивший опознание трупа Томаса. И разумеется, я буду проводить и вскрытие.

Несмотря на то что перед ним стоял благообразный и любезный человек, две его внешние особенности сразу же вызвали у Даниэля если не полное отторжение, то, по меньшей мере, смутное беспокойство: во-первых, близко посаженные глаза, из-за которых взгляд казался глуповатым, и, во-вторых, седая прядь в волосах, придававшая ему сходство со скунсом.

— Голова внизу, — сказала судья. — Мы можем спуститься туда на лифте, но это всего два лестничных пролета.

В подвале стоял резкий запах фекалий, говоривший о том, что в одном из помещений проводится вскрытие.

В коридоре Даниэль заметил надпись на латыни:

— «Вот место, где смерть охотно помогает жизни», — объяснил Понтонес, надевая светло-голубые резиновые перчатки. — Здесь царят, по меньшей мере мы так полагаем, любопытство, научный интерес и лишь в последнюю очередь желание установить истину и помочь правосудию. В этом смысл латинского изречения, которое встречается во многих помещениях, где производится вскрытие. Вот что помогает нам мириться даже с самой нестерпимой вонью.

— Мы можем увидеть голову? — нетерпеливо спросила судья, недовольно косясь в сторону прозекторской, где проводилось вскрытие. Оттуда доносились приглушенные голоса, отвратительные звуки пилы и электрических скальпелей.

— Нам ее оставили прямо там, — сказал судмедэксперт, указав на металлический стол в другом отсеке. — На ней есть ушибы и повреждения, но мы ее держали в холодильнике, так что опасаться не стоит.

Он пару раз щелкнул резиновыми перчатками, оттянув их с запястья.

— Ты когда-нибудь видел труп, Даниэль?

— Один раз издалека, в кювете. Это была жертва автокатастрофы.

— Я спрашиваю не об этом, а о том, не слишком ли ты чувствительный. Если да, то помажь под носом вот этим.

Он вынул из кармана пиджака баночку мази «Вик Вапораб» и вручил Даниэлю, который, остолбенев, смотрел на судью, не представляя, что делать дальше.

Донья Сусана взяла баночку, открыла, набрала немного мази на указательный палец и помазала под носом. Даниэль проделал то же самое. Потом вернул баночку Понтонесу, и тот ее спрятал, не воспользовавшись мазью.

— Я привык, — пояснил он не без хвастовства.

Они вошли в комнатку с кремовыми стенами, где помимо внушительного металлического стола в центре стояли квадратный контейнер для мусора с зеленым пластиковым мешком внутри — к счастью, пустым, подумалось Даниэлю, — шкаф с прозрачными дверцами и всевозможными склянками на полках, черное клеенчатое кресло, на котором лежал «полароид», и столик с набором инструментов. Над ним висели электронные часы. На секционном столе с бороздками для стока жидкости находилось нечто круглое, накрытое куском ткани, которую Понтонес сдернул с проворством официанта, убирающего грязную скатерть.

— Но это не Томас! — воскликнул изумленный Даниэль при виде головы.

— Это, вне всякого сомнения, Томас, — возразила судья. — Сегодня днем его опознала собственная дочь. Все дело в том, что его череп гол, как бильярдный шар.

Лицо Томаса, уже принявшее небесно-голубой с зеленоватым отливом оттенок, было в ссадинах и царапинах, нетронутыми остались только полуоткрытые глаза, из-за которых он казался наркоманом. На носу и губах зияли рваные раны — по словам Понтонеса, следы зубов бродячих собак. Но особенно поразило Даниэля то, что на выбритом затылке Томаса была татуировка — тщательно прорисованный нотный стан, пять параллельных линий, на которых располагались ноты.

— Для чего ему сделали эту татуировку? — в ужасе спросил Даниэль. — Это особая форма издевательства?

— Татуировку сделал не убийца, — ответил медэксперт. — Мы внимательно осмотрели эпидермис и можем утверждать, что ее нанесли несколько месяцев назад.

— Мы думаем, что это какой-то шифр или секретное сообщение, которое Томас решил спрятать под волосами, — сказала судья. Она хотела закурить, но Понтонес, заметив ее жест, бросил на нее осуждающий взгляд.

— И кому оно предназначается? — спросил Даниэль, присев на корточки, чтобы лучше рассмотреть нотные знаки.

— Этого мы пока не знаем, — ответила судья. — Но Фелипе — он, как ты видел, хорошо знает классиков — утверждает, что система передачи секретных сообщений известна с древнейших времен.

— Об этом пишет Геродот Галикарнасский в своей «Истории». Некий греческий тиран по имени Гистией наколол на выбритой голове своего самого верного слуги письмена, подговаривая союзника восстать против персов. Прежде чем отправить послание, он подождал, пока волосы отрастут и скроют письмена; таким образом, получателю, чтобы их прочесть, оставалось лишь обрить рабу голову. В случае же с Томасом соединились два искусства: криптография и стеганография.

Понтонес сделал паузу, чтобы позволить Даниэлю задать вопрос, который последовал незамедлительно:

— Что такое криптография, я, кажется, знаю, а стеганография — это что-то связанное со скоростным письмом?

— Нет, это стенография. Если криптография шифрует послание, делая его непонятным для непосвященных, то стеганография ограничивается тем, что скрывает сам текст, не прибегая к зашифровке. В нашем же случае тот, кто наносил татуировку, не только скрыл ее под волосами, но и зашифровал текст с помощью нот. Таково, по крайней мере, мое скромное мнение. Очевидно, речь идет о сообщении большой важности, коль скоро его автор приложил все усилия к тому, чтобы никто, кроме получателя, не мог его прочесть. Донья Сусана сказала мне, что ты присутствуешь здесь в качестве музыкального эксперта. Тогда скажи, что означают эти ноты?