По дому, между тем, продолжали палить со всех сторон, хлопки перемежались очередями, то и дело гулко били винтовочные стволы. Огонь был довольно плотным, и, тем не менее, стрельба велась по большей части бестолково, не принося особого вреда. Зато по дымным огонькам можно было без особого труда вычислить засевшего в лесу агрессора. Лосев не был уверен на все сто, но ему показалось, что, поливая далекие деревья шквалом пуль, кого-то из нападающих он тоже зацепил. Наверняка, сумел бы зацепить и других, но в эту минуту расклад сил резко изменился. Лосев не мог ни знать, ни видеть этого, но чутье старого воина безошибочно подсказало, что в игру вступил более серьезный игрок. Несколько пуль вспороли подоконник, едва не ужалив Тимофея в живот, еще одна взвизгнула над самым ухом. Прыгнув в сторону, Лосев ужом извернулся, интуитивно угадав мертвое пространство. Быстро подняв над собой пистолет, вслепую выпустил в окно еще пару пуль. И немедленно далекий стрелок ударил в ответ - ударил с опасной точностью, опалив кисть шоркнувшей по кисти пулей. Срезанный лоскуток кожи немедленно окрасился кровью, а Лосев оглянулся на издырявленную стену кухоньки и матерно заругался. Эту самую стену он штукатурил не далее, как прошлым летом. Теперь весь труд был пущен насмарку.

В это время Дмитрий Харитонов вжимался в землю, совершая миниатюрные передвижения в направлении забора. Если оружия нет, его следует добыть, и самое простое было позаимствовать ствол у противника. Чуть позади, шагах в десяти от себя, он видел вжимающегося в землю Маратика. По ту сторону террасы затаились прочие «кандагаровцы». Особенно злило, что все они были «голые». И то сказать - не глупо ли сидеть на глазах у всей деревни, прихлебывая чай и пиво с оружием на поясах? Впрочем, будь они даже при оружии, серьезного нападения им было бы не отбить. И то правда, что против опытного стрелка не защитит никто и ничто - ни кевлар, ни броня, ни даже президентские «личники», куда набирали по слухам асов из асов. Другое дело, что нынешнего противника назвать опытным было трудно. Очень уж много свистело пуль над головами. Скорее, следовало побеспокоиться о местных жителях, что могли угодить под случайный выстрел.

К этому времени в воздухе уже остро пахло порохом, и Дмитрий ощутил знакомое возбуждение. Уж этого запаха он успел нанюхаться в своей жизни вволюшку. Стыдно признать, но он ему даже нравился. Кисловатая вонь бередила обоняние, щекотала нервы, приводила организм в боевую готовность. Кое-кто называл это ассоциативной памятью тела. Стоит припомнить синь неба и гладь моря, как на душе становится тепло и уютно, обратные ощущения возникают при воспоминании о врагах, о смерти друзей, о раскаленном песке Афгана. У кого-то наворачиваются на глаза слезы, а у кого-то сами собой начинают сжиматься кулаки. Помнится, великий Цезарь именно так набирал себе преторианцев - натравливал на воинов ручного леопарда и следил за реакцией. Бледнеющих отсылал вон, тех же, кто щетинился и багровел, зачислял в гвардию. Вот и на Харитонова пороховая гарь действовала, как пушечная доза наркотика, заставляя багроветь и напружинивать мускулы.

Чуть приподняв голову, он разглядел неподалеку от себя пятнистую незнакомую куртку. Парень - еще совсем молодой - стискивал в руках «ТТ» и возбужденно шарил глазами, выискивая цель. Самое забавное, что Дмитрия он не видел. Должно быть, не подозревал, что одна из строптивых «целей» умудрилась подобраться к нему так близко. А вот Маратика он, кажется, углядел. Чужая рука с пистолетом чуть приподнялась, дрогнула от хлесткого выстрела. Дмитрий поневоле стиснул зубы, но оглядываться не стал. Маратик - не пацан зеленый, тоже, наверное, что-нибудь предпринимает. А вот сам Харитонов за себя уже не боялся. Добравшись до морковных посадок, он вжался в узенькую тропку между грядками, энергично пополз вперед. Окопчик был, конечно, неважнецкий, зато теперь Дмитрия прикрывала от обладателя «ТТ» густая ботва. Счастье, что морковь не убирают до первых заморозков. Кусты - те успели наполовину облететь, а вот ботва по-прежнему стояла. И спасибо ей, родной, за славную маскировку! Извиваясь червяком, Дмитрий подобрался вплотную к невысокому заборчику. Именно в эту секунду стрелок, охнув, схватился за плечо. Кто уж его там приголубил, отгадать было сложно, но момент представлялся самым подходящим. Передвинувшись еще на метр, Харитонов тенью приподнялся над землей и в один присест покрыл разделяющее их расстояние. Он даже не заметил, как пролетел над заборчиком, - глаза неотрывно смотрели на стриженого обладателя пистолета. Миг, и Харитонов ухнул на чужую спину, свирепо ударил ребром ладони по шее, коленом прижал руку стрелка, без особых усилий вырвал из пальцев пистолет. Плечо стриженого, действительно, кровоточило, но Дмитрий о пареньке уже забыл. Можно было, конечно, скоренько допросить стрелка, но не было времени. Позже успеют и поговорить по душам, и зубы пересчитать, если нужно. А сейчас, привстав на одно колено и придерживая левой ладонью рукоять «ТТ», он изготовился защищать своих. Из-за соснового ствола показалась чья-то макушка, и Харитонов, не мешкая, выстрелил. Пистолетик оказался не таким уж плохим, пуля сбила кору с дерева всего в сантиметре от белобрысого, заставив его юркнуть назад. А секунду спустя за спиной часто загрохотали выстрелы. По звуку Харитонов узнал собственный «Стечкин». Значит, сумел таки Лось пробраться в дом. И ребенка, молоток такой, спас. Вот, что, значит, папаша! Они-то, придурки, не подумали даже, что в первую очередь надо спасать малолетку, а он вмиг просек. Не умом, - сердцем… Впрочем, сейчас Дмитрий думал не об этом. Судя по грохоту выстрелов, их атаковало никак не меньше шести человек, а потому этих шестерых стервецов следовало стреножить по возможности быстрее.

Урок не пошел белобрысому впрок, он снова высунулся из-за дерева, еще и прицелился из какого-то обреза. Дмитрий отреагировал мгновенно. Мушка нашла незадачливого стрелка, и пистолет послушно дрогнул в руке. Белобрысый выронил обрез и, с воплем заворочался за сосной. Вот и ладненько! Дмитрий сурово поджал губы, перевел «ТТ» левее - туда, где грохотал автомат, но в этот миг что-то приключилось с его пистолетом. С силой выворачивая пальцы, он выпрыгнул из руки и отлетел к забору. Раздумывать было некогда, и Дмитрий вновь плашмя рухнул на землю. Ныли пальцы правой руки, но следовало радоваться, что пуля не прошла чуть ниже или выше. Тогда уж точно не в пистолет бы угодили, а в грудь или в голову.

Ему показалось, что за заборчиком задушено всхрапнул оставленный пленник, но о нем Дмитрий не вспоминал. Стрельба стремительно затихала, и в паузах между выстрелами он явственно разобрал легкий хлопок бесшумки. Впрочем, Харитонов мог и ошибаться, и это был всего-навсего треснувший под ногой отступающих сучок. Как бы то ни было, они уходили, и Дмитрий понимал, что задерживать их вряд ли стоит. Чай, не дорогие гостюшки, вот и пусть сваливают…

О чем он думал, глядя на стремительно набегающую дорогу? Наверное, обо все сразу. О собственной странной судьбе, словно рыбачья сеть опутывающей всех встречных женщин, о беспомощной Наталье, давно бы пропавшей без него, о фанатичной Марго, некогда потерявшей всех своих друзей и взамен неожиданно встретившей Стаса, о Зинаиде, которая, сцепив зубы, мужественно терпела своих юных соперниц. Да и не соперницы они ей были, если разобраться. Может, потому и терпела, что понимала это лучше других. Зинка была дамой мудрой и отлично сознавала, что в борьбе за собственное счастье следует не только драться, но и терпеть. Она и ребенка давно бы от него завела, но что-то не получалось, как не получалось и у Натальи с Марго. И впервые Зимин призадумался, а все ли в порядке с ним самим? Или это тоже судьба, рассудившая, что бабнику вроде него дети пока без надобности. А ну как осиротеют все разом?…

Машину тряхнуло на колдобине, и к прежним неласковым мыслям прибавилась еще одна, а именно мысль о Мариночке - его сегодняшней подруге, девице горячей и темпераментной, умеющей сыпать матом, повелевать людьми и исступленно ласкать в постели… И опять Стас ощутил в душе полную сумятицу. Он-то думал, что делает это ради Мариночки и собственных поставленных на мушку сослуживцев, а все оказалось значительно проще. Стоило ему разок углядеть в смазливой стерве нечто человеческое, и сердце немедленно потянулось к девушке. Уже не раз и не два Стас начинал сомневаться в собственном мужском начале. Настоящие мужики не жалеют и не рефлексируют, - они вкалывают на работе, халкают водку и с удовольствием бьют соплеменникам морды. У него же было напутано всего вровень. Ладно, Чайковский, - действительно любил мужчин, зато и сочинял мягкие женственные мелодии. Хоть все концерты слушай подряд, не уловишь ни единого намека на Вагнеровский металл или Баховский пафос. Значит, по крайней мере, соответствовал себе. А вот как быть с ним - легче легкого убивающим из всех видов оружия и оплывающим, как воск, при виде одной-единственной женской слезинки? Может, и правильно, что не получаются у его подружек делать детей?…