УПР-13 больше не трогался с места и не пытался освободиться. Он стоял в центре целой рощи обугленных живомолниями дроидов и играл. Дроиды, повинуясь неясному зову, разжали корявые пальцы, выпустив тросы и сети. Они тихонько скрипели в такт мелодии и раскачивались. О чем грезили эти существа, привезенные из далекой страны? Должно быть, о нежных зеленых листочках, о свежих и гибких побегах… и о распускающихся цветах.

На следующее утро побитый Вонсо тайком пробрался к вокзалу, откуда паровой дилижанс уходил к Грязному Ручью. Сердобольный Гектор вызвался проводить беднягу. Это не казалось лишней предосторожностью – Вонсо вполне могли побить еще раз. Городу нужен был виновный, которому можно отомстить за пережитый страх. Окажись вампир настоящим – его бы с огромной радостью пронзили осиновым колом или серебряным клинком. Но поскольку упырь оказался Хламом Предков, требовалась другая жертва.

Вонсо крался, озираясь из-за поднятого воротника. Гектор беспечно шагал рядом, а за ними семенил дроид, навьюченный багажом беглеца.

– Итак, мистер Вонсо, – разглагольствовал хламовник, – теперь-то вы убедились в величии Предков? Именно ими создан аппарат, способный как лечить, как и отсасывать кровь, а вот вы оказались нерадивым потомком, и весь Примус-Сити трясся от страха из-за вас, из-за вашей самонадеянности и нежелания постигнуть устройство машины, оказавшейся в ваших руках!

– Я и не сомневался в величии Предков, – проныл проповедник. – Но ведь так приятно верить в тех, кто придет за нами. Вера в будущее – что здесь плохого?

– Это неплохо, – согласился рыцарь. – Беда в том, что ваше учение диктовало прихожанам леность и бездеятельность. Вы предлагали наслаждение, которое не служило воздаянием за верность и которое доставалось без усилий! И сами вы пальцем о палец не ударили, чтобы изучить величайшую реликвию! Подумать только: машина, способная заряжаться и самостоятельно двигаться! Ах…

Рыцарь блаженно зажмурился, предвкушая удовольствие от изучения такого сложного Хлама Предков.

– Ну да, я предавался веселой праздности, – каялся тем временем Вонсо. – Я считал, что таков должен быть образ жизни Потомков, а нам следует стремиться к нему.

– А великие Предки завещали нам трудиться неустанно и своим трудом приближать будущее! – возразил Гектор. – Приближать, а не нежиться в ожидании.

– Да-да, теперь я вижу, как был не прав, – быстро согласился Вонсо.

Бедняга опасался потерять расположение защитника. Они уже подходили к вокзалу, и здесь было много прохожих. Некоторые провожали Вонсо заинтересованными взглядами, а тому вовсе не нравилось подобное внимание.

– И куда вы теперь? – осведомился Гектор.

– Подамся в Грязный Ручей, попробую завести собственное дело, – без энтузиазма ответил Вонсо. – Хотя нет у меня нужной, знаете ли, деловой хватки. Боюсь, меня тут же облапошат…

У перрона разводил пары дилижанс. Седоусый старик-возница скользил равнодушным взглядом по толпе пассажиров и провожающих. Увидев Вонсо, он оживился.

– Эй, сынок! – окликнул он. – Наконец-то ты соизволил показаться на глаза своему старому отцу! Или уезжать собрался?

– Папа! – Вонсо остановился у борта паровика и задрал голову. – Я раскаиваюсь! Теперь я готов чтить Предков, как полагается! Вот прямо начиная с тебя! Простишь меня, папа?

Возница улыбнулся и разгладил седые усы:

– Ладно уж, потомок…

– Папа, ты звал меня в ученики, помнишь? – странно изменившимся голосом спросил проповедник. – Я бы теперь…

– Ну что ж, сынок, вели дроиду зашвырнуть манатки в грузовой отсек, а сам – поднимайся ко мне! Не будем откладывать! Я сейчас же преподам тебе первый урок управления паровиком!

Гектор с удовлетворением наблюдал, как Вонсо карабкается по лестнице, а старик глядит на него и улыбается в усы. Все закончилось просто отлично. Семья воссоединилась, вампир преобразился в прекрасный Хлам Предков, оргиям в храме Славы Потомков пришел конец, а мистер Вонсо, так легкомысленно относившийся к предкам, получил помощь от одного из них. Дед Вонсо правит крысиной упряжкой, отец водит паровик… кто знает, быть может, научившись управляться с паровиком, мистер Вонсо изобретет более совершенное транспортное средство, способное сравниться с благословенным Хламом? Что ж, да будут благосклонны к нему Предки!

За полгода на Фронте Озон успел вытянуться, возмужать, утратить невинность с батальонной проституткой Марфенькой и узнать Страшную Тайну.

Страшная Тайна не имела отношения к жаркому и стыдному разговору с супругом Марфеньки, Марфы Павловны, а также ее сутенером и, по совместительству, военврачом Аполлинарием Захаровичем. Тот уверил Озона, что вирт-комбез, плотно облегающий тело спящего юноши в Тылу, позаботится об исторгнутой биологической жидкости, как заботится о поте, моче и прочих выделениях. И пролежням не дает образоваться. Хорошая штука этот вирт-комбез. Все для Фронта! Сам Озон таких подробностей не помнил. Память о доме вообще помаленьку стиралась, и казалось уже, что нет никакого Тыла, а есть только это низкое осеннее небо, вороний грай, черные линии окопов в черной грязи и неумолкающий рев артиллерийской канонады. Есть покосившиеся церквушки в приграничных деревнях, радушные бабы, пускающие солдат на постой (программы, как пояснил все тот же военврач, – женщин на Фронт допускали только по особому разрешению, и в основном медработников… вот Марфа Павловна – медсестра, ласковая, как и полагается сестрам), ветхие изгороди и воронки от снарядов со скопившейся дождевой водой. Но главным образом все же небо. То ли баг программы, то ли задумка разработчиков – эта вечная осень и хмарь с редким проблеском холодного солнца. В Тылу небо было другим. Когда Озон задумывался об этом, всплывало старое слово – реал. Когда-то Тыл назывался «реалом», а Фронт – «виртом», но за последние столетия термины почти забылись. «Сынок, лучше готовься к экзаменам, иначе загремишь на Фронт». «Зенька, включи гололит – глянем, что творится на Фронте». «Мать, давай-ка родим еще дочку, а то с сыновьями сама знаешь как – Фронт».

Мать, Роза Михайловна, в молодости слишком увлекалась озоновыми коктейлями, вот и сына назвала в честь любимого вещества. А дочку так и не родила, хотя Озон-Зенька вовсе не возражал против сестрички. Роза Михайловна берегла фигуру. Отец уж и суррогат предлагал, и инкубатор, но мама ни в какую – учительница биологии, она стояла за естественные роды. А была бы сейчас родителям радость, пока сынок, проваливший экзамены на юрфак МГУ, тянет воинскую повинность. То есть телом почивает в стазис-контейнере, облаченный в комбез, а разумом пребывает тут, на Фронте – унылом, обширном и грязном фронте Четырехсотлетней Войны.

В школе рассказывали, что раньше войны велись в Тылу… то есть в реале. Но после разрушений Третьей Мировой правительства между собой договорились, и все боевые действия перенесли в вирт. Там, слившись, они превратились в бесконечную Четырехсотлетнюю Войну, а вирт раз и навсегда превратился во Фронт.

Конечно, согласились поначалу не все. Еще какое-то время то здесь, то там вспыхивали бои и в реале. Но к концу двадцать первого века слишком большие территории оказались заражены грязными бомбами. Наверное, министрам не нравилось завтракать, обедать и ужинать гидропонной соей. Наверное, они предпочитали парную говядину, свинину и органический хлеб, выращенный из настоящей пшеницы. А какая настоящая пшеница на радиоактивной земле – разве что полиплоидные мутанты, жуткие на вид и губительные для здоровья. Так что выход нашли.

Компания «Энигма» – один из ведущих производителей компьютерных игр – предоставила платформу для того, что через каких-нибудь пять лет стало Фронтом. Эта же компания занималась разработкой ландшафтов, строений, оружия и прочей техники, хотя Озон в упор не понимал, почему за модель были выбраны сценарии Первой Мировой войны, отгремевшей больше пяти веков назад. Вроде бы она считалась самой жестокой в истории человечества. Вроде бы у отслуживших на фронте молодых людей резко падал уровень агрессивности, что благотворно сказывалось на развитии общества. Но это в теории. А на практике, сидя в ледяной грязи под бесконечным дождем, Озон испытывал лишь глухую злобу. И считал дни до дембеля. От обязательной годовой службы ему оставалось меньше полугода.