– Аааа! – разнесся со стороны сторожки вопль Кудра.
А затем и стук копыт Мякиша послышался. Мякиш очень быстрый. Мало кто может его обогнать…
Андрей Гребенщиков
Мутанты учатся летать
А небо ласковое на вид! – жаль только издалека.
Рожденный ползать легко взлетит от правильного пинка
И осознает, что был не прав, стремясь оторваться от
Земли, с зеленой циновки трав пустившись в дурной полет.
Любуйся видом на мега-высь, лежащий на облаках.
Дерзнувший реять нагадит вниз, познав наконец-то страх.
Пускай не сед он и безбород, но выучит вмиг одно:
Что притяженья не побороть, и участь упавших – дно.
Смирись, ведь выбрать одно из двух за нас успевает бог.
Упавший наземь испустит дух, прокашляв: «А вам слабо?»
Вновь смоют хлынувших слез ручьи мечту голубых небес.
Диспетчер смену закончит и, усталый, пойдет к себе
[1].
– Мистер Мутото, давай, пошел! Разбег! Крыльями работай, крыльями! Сильней маши, сильней, ядрена ложноножка!
Маленькое синекожее существо, подгоняемое задорным нецензурным криком, неслось по утесу, отчаянно перебирая тремя лапами.
– Шасси убирай, дебил, шасси!
Существо ускорилось и, забавно переваливаясь с боку на бок, рывком поднялось на задние лапы, при этом поджимая под себя единственную переднюю конечность.
– Хорошо! Направление держи, корпус ниже! Крыльями энергичнее! Раз-два, три-четыре, раз-два, три-четыре!
Тот, кого назвали Мистер Мутото, послушно замахал двумя парами куцых крылышек, торчащими из его жилистой, костистой спины.
– Синхронней! Синхронней, говорю! Ноги, крылья, движение корпусом! Голову втяни! Беги, синежопый, беги!
Когда до обрыва оставалось не больше десяти метров, раздалась громкая, отчетливая команда:
– Отрыв от земли! Крылья на полную мощность!
Существо в три прыжка преодолело остаток пути и, бешено работая малахольными крылами, рванулось в воздух. Маленькое, несуразное тельце на миг застыло между небом и замлей, а затем…
– Минус один, – удовлетворенно пробормотал седой человек, несколько секунд назад надрывавший горло в крике. Он проводил взглядом Мутото, чей недолгий полет быстро перешел в стремительное пике. – Гравитацию не обманешь, сучье племя…
Седой извлек из-за пазухи скомканный лист бумаги, без труда отыскал строчку с именем незадачливого летуна – тот шел первым в списке – и уже собрался было вычеркнуть из живых, как вдруг устыдился собственной поспешности. «Не по-людски это».
Терпеливо дождался, пока истошный визг затихнет где-то далеко внизу, и лишь тогда толстой карандашной линией исключил новобранца Мутото из Летной Дважды Краснознаменной Школы имени Кавалера Ордена Дружбы Народов первой степени товарища Михалыча.
Самопровозглашенный кавалер ордена дружбы народов, а это был именно он, в глубокой задумчивости терзал зубами несчастный карандаш. Дурная привычка, вредная во всех смыслах: и зубы уже не те, что раньше, и писчие принадлежности нынче в большом дефиците. Однако не зря привычку называют второй натурой – стаж непрерывного карандашегрызения уступал солидному возрасту Михалыча лишь в самой малости. Разница составляла один год – именно в годик у юного Михалыча прорезались первые зубы, а у родителей был похищен и закусан до смерти «дебютный» карандаш.
Нехитрая процедура естественной обработки дерева, энергичности которой мог позавидовать любой довоенный бобер, благотворно влияла на мыслительные способности Михалыча. Сейчас он внимательно просматривал список оставшихся (пока еще) учеников и мучительно вспоминал, за кого из них ему был вручен богатый, приятно побулькивающий во фляжке магарыч.
– Вот ведь сучье племя! Кто ж с утра-то дары заносит, придурки вы мохноногие? – Михалыч в сердцах сплюнул карандашной стружкой. Осточертевшее состояние «Пяти П» (Проклятые Пьянство, Похмелье и Провалы в Памяти) начинало доставлять нешуточные проблемы. Все просто – отправишь в полет проплаченного имбецила и наживешь себе смертельных врагов в лице пары породивших его уродов… Хотя, какие там лица – сплошь страшенные хари да жуткие морды!
К глубокому и искреннему сожалению Михалыча, карандаш, сгрызенный уже наполовину, никак не желал стимулировать прохудившуюся память. Пришлось обратиться к логике. Старик еще раз пробежался по списку из двадцати – нет, уже девятнадцати – нечеловеческих имен. Напротив большинства из них стояла рукотворная пометка «ОТК». Пока сучье племя не научилось читать, он писал полностью – «ОТКАТ», однако, когда самые пронырливые рожи повадились заглядывать в его записи, ОТКАТ пришлось сокращать до более дипломатичного ОТК: «Отклонен Товарищем К». Кто таков «товарищ К.», пронырливых рож никогда не интересовало, главное, что их уродливое чадо освобождалось от «всеобщей (ха-ха и еще три раза ха!) полетной подготовки».
Спасительной отметки «ОТК» не имело пятеро – Янки Дудль, Лох Несс, сестры Ванилька и Вазилинка, а также Ашотик. Кого же из них откатили в последний момент? Михалыч нахмурился и в очередной раз мысленно обругал самого себя: «Вовремя надо проставлять откаты, во-вре-мя! Старый кретин!»
Логика подсказывала, что за сестер полагался двойной магарыч, тогда как в наличии имелся лишь один-единственный. «Значит, этих страшил исключаем и немедля отправляем в полет. Уже легче».
– Девочки! Ванилька, Вазилинка! Объявляется трехминутная готовность к старту!
В толпе юных страхолюдин (вернее, страхоНЕлюдин), что все это время молча стояли за спиной Михалыча, пронесся рык облегчения. Именно рык, вздыхать местная публика не умела – изуродованная радиацией гортань тупо не позволяла. Упирающихся сестер немедленно и без лишних разговоров вытолкали к «взлетной» полосе, где и бросили рыдать в двуедином одиночестве.
– Ну-ка, цыц, горлопанки! – Михалыч с удовольствием сменил затянувшуюся растерянность на праведный, чуть театральный гнев. – Устроили, понимаешь, панихиду средь бела дня. Церемония первого полета – это огромная честь и невероятное доверие, которое вам оказывается всем… – старик с трудом остановил рвущееся на свободу «стадом», своевременно заменив его на нейтральное «племенем». – Да, именно всем племенем. В вас верят родители, друзья, в вас, наконец, верю я, Небесный Странник!
Михалыч не любил пафосных речей; обычно при упоминании собственного прозвища его тут же пробивало на дурацкий смех, смущавший синекожих слушателей, либо на исполненную горечью ухмылку, скрывающую жалость к самому себе. Авантюрный полет на ветхом дельтаплане через территорию, захваченную мутантами, предсказуемо закончился катастрофой. Много лет назад он – тогда еще далеко не старик, а отчаянный, бесстрашный пилот – рухнул с неба сюда, во владения синежопых чудовищ. Вопреки здравому смыслу и законам физики выжил. Даже стал для местных неким видом падшего божества, ниспосланного сверху, чтобы учить летать сухопутное племя, по какой-то странной мутагенной прихоти наделенное крыльями. И вот он – мелкий божок, посаженный на железную цепь, ежегодно, в День Взросления, отправляет юных уродцев в полет. Первый и всегда последний. Рожденный ползать, ну, и далее по тексту…
Михалыч усилием воли прервал поток воспоминаний. Пора бы оставить мысли о доме. Все это было слишком давно, нужно смириться со своим жалким мелкобожественным существованием…
– Так, синедевецы, расписные крысявицы, а чего это я перед вами распинаюсь?! Ванилька, ну-ка быстро повтори, чему вас учили в дважды краснознаменной школе имени меня!
Ванилька заливалась краской – кислотная зелень проступила сквозь природную синеву уродливой кожи. Впрочем, цветовая пертурбация не помешала ей выпалить зазубренное и повторенное многократно поверье:
