– Слышишь меня? – тронул его Щепа.

Старый вздрогнул и вскинул голову. Недовольно сморщился от резкого движения, отчего его физиономия стала окончательно похожа на кору древнего дерева. Нитка слюны отклеилась от подбородка и шлепнулась на стол.

– Чего надо?

– Ты говоришь, что жил еще до Большого Снега, значит, многое должен знать, – осторожно начал Щепа. – Но почему тогда постоянно одну и ту же байку травишь? Я же давно заметил, что ты только стержень заменяешь, а суть истории все та же.

Старый знакомо прищурил глаз, и Щепа с удивлением обнаружил, что хрыч вовсе не пьян в опилки, как казалось раньше. Хотя разило от него порядочно.

– Хочешь другую байку? – наконец ответил вопросом на вопрос Старый.

– Хочу, – кивнул Щепа, мельком глянув на распинающегося перед публикой Хруста. – Что делается с теми, кого из города выгоняют? Что такое эта внешняя угроза? Эти тени на небе, гул, катастрофы – что все это? И почему начальники-тунеядцы только выдумывают, как работать, а мы работаем?

– Какая любопытная хреновинка, – усмехнулся Старый и с интересом оглядел Щепу. Стремно так оглядел: не как живое существо, а как некое занятное приспособление. – Налей-ка.

Щепа проглотил и обидный взгляд, и «хреновинку» в свой адрес. Наплескал нектар в стакан Старому. Тот мгновенно уничтожил дозу и безразлично пожевал губами, словно давно не чувствовал вкуса.

– Я не знаю ответов на твои вопросы, – негромко проговорил хрыч, и Щепе пришлось наклониться ближе, чтобы не пропустить чего-то важного. – Но вот что я тебе расскажу. Однажды я был за городом. Очень далеко за городом. Отбился, помнится, от остальных трудяг, заблудился и убрел за кордон. Долго плутал по незнакомым местам. А потом вышел на гигантское каменное поле, на котором не рос лес.

– Как это? – не понял Щепа. – Лес везде растет.

– Не везде, – покачал головой Старый. – Там сплошной серый камень. И много теней на небе. Гораздо больше, чем мы видим рядом с городом. А еще, еще там… – Он замолк, будто раздумывая, стоит ли продолжать.

– Что? Что там еще? – не вытерпел Щепа.

– Постоянный гул.

Трактир жил своей предвечерней жизнью, но Щепа не слышал ничего, кроме слов Старого, не видел ничего, кроме прищуренных подслеповатых глаз хрыча.

– Но… зачем тогда нужна эта твоя дурацкая байка про надбавки к жалованью? – спросил молодой дровосек после паузы.

Старый улыбнулся, хитро и мудро. Похлопал его плечу и сказал:

– Затем, что большинству из вас хватает одной байки на всю жизнь. И нет смысла это усложнять. А я вышел за границу. Сунулся туда, куда не положено. Увидел странные вещи, которые ни тебе, ни мне, ни всем остальным никогда не уразуметь. И понял, что совершил ошибку. Негоже смотреть вверх, пока есть на что глядеть вокруг. И пока лес растет, его надо рубить, а не вопросы задавать. Ясно?

– Не ясно, – признался Щепа. Он не понимал, откуда вдруг возникла у него эта тупость или… несогласие.

– Вон, на дружка своего упоротого глянь, – посоветовал Старый. – Соберет ведь этот долбанный профсоюз, если раньше из города не вытурят. Характер у него пробивной. Может такими темпами и прибавки к жалованью добиться.

– И какой в ней смысл? – внезапно спросил Щепа, чувствуя неприятную пустоту внутри. – Если лес не везде, то рано или поздно мы его вырубим. А дальше что?

– Новый вырастет, – отрезал Старый. – Харе трындеть. Налей-ка.

Щепа налил. Решительно отодвинул свой стакан, встал и, оставив замолчавшего Старого самозабвенно предаваться алкоголизму, вышел на улицу. Привалился плечом к столбу с привязанными волокушами, сунул руки в карманы спецовки, вздохнул и посмотрел на небо.

Синее.

Далекое.

Надо же! Где-то далеко-далеко, за кордоном, который неусыпно патрулируют мускулистые – как на подбор – солдаты, есть странная каменная земля, на которой не растет лес. И по небу там постоянно скользят огромные тени, создавая вечный гул. Вот бы…

Хруст вывалился из трактира с треском и помпой, в окружении Рыжего и еще троих крепко поддатых рабочих. Видимо, соратников по будущему профсоюзу.

– Ты куда это подорвался? – поинтересовался он у Щепы. Погрозил пальцем и напомнил: – За тобой должок.

– Могу деньгами отдать, – огрызнулся Щепа.

– А что, можно и так, – согласился Хруст. – Верно, мужики?

– Верно, навер…

Закончить фразу Рыжий не успел.

Небо стремительно потемнело, ясный день обернулся густыми сумерками. Гул накрыл землю тугой акустической линзой, оглушил, заставив всех, кто в этот момент стоял, инстинктивно присесть. Мир вздрогнул, и все вокруг завибрировало. А в довесок в воздухе возник нестерпимый смрад, будто разом лопнула вся городская канализация.

Земля ушла из-под ног, и Щепа покатился по дороге кувырком. Рядом мелькнули яркие усы Рыжего, чей-то ботинок со стоптанным каблуком и перекошенная от страха физиономия Хруста.

Спустя мгновение Щепа врезался в столб и едва не потерял сознание. В ближайшую лужу влетел Хруст и, подняв фонтан грязных брызг, застыл на карачках, как болотное изваяние. Рыжий с остальными трудягами укатились дальше.

На некоторое время гул прервался. Но тень приближалась, надвигалась сверху, как нечто необратимое, исполинское, неудержимое. И в самой ее середине уже была различима огромная зловонная черная дыра.

– Значит, правду говорили, что небо упадет, – пытаясь подняться на ноги и зажимая нос, чтобы не стошнило, крикнул Щепа. – А какое оно, оказывается, вонючее!

– Так не честно, – растерянно пробормотал чумазый Хруст, – я ж еще не весь нектар перепробовал! И профсоюз…

Небо упало, размазав город в огромный блин. Дома превратились в руины, улицы – в непроходимые завалы, трактир – в кучку переломанных бревен. А все живое разлетелось в разные стороны изувеченными, передавленными ошметками. И небу было совершенно наплевать, рабочий ты, солдат или начальник-тунеядец.

Щепа только и успел, что схватить за руку Хруста и крепко стиснуть зубы, прежде чем стало окончательно темно.

– Не, ты реально оторва, Михалыч, – покачал головой мужик в черной футболке, глядя на приятеля, вскочившего из муравейника и яростно отряхивающего оголенный зад от хвороста, насекомых и личинок. – Не думал, честно говоря, что хватит духу.

– Пошел ты на хер, скотина! – проорал Михалыч, шлепая себя по филейным частям и стряхивая налипший сор. – Чтоб я еще раз повелся!

– Не, ну даже на спор, голой задницей на муравейник – это сильно, – уважительно сказал мужик в черной футболке, доставая из кармана джинсов крупную купюру. – Держи. Все честно.

– Мирмеколог, чо, – прокомментировал третий участник событий, попивающий пиво из банки на лавочке. Придорожная площадка для отдыха не отличалась комфортом, но здесь, по крайней мере, было где посидеть и полюбоваться природой.

– Я те ща в челюсть нарежу, Сеня! – рявкнул Михалыч, одной рукой выхватывая протянутую ему купюру, а второй продолжая оттряхивать зад. – Обзывается еще!

– Дурила, – отмахнулся Сеня. Добил пиво и смял банку в кулаке. – Мирмеколог – это специалист по муравьям. И как они тут только выживают, интересно? Совсем рядом с трассой ведь… Я про муравьев, а не про мирмекологов, если чо… Бывают же в природе чудеса.

– Чудеса будут, если у него гузно распухнет к вечеру, как воздушный шарик, – заметил мужик в черной футболке. Скабрезно улыбнулся: – Придется из машины выставлять и на верхний багажник грузить. А то места может в салоне не хватить.

– Ей-богу, я вам ща обоим по наглым вашим хлебопекарням нарежу! – прошипел Михалыч, подтягивая штаны.

– Стой-ка, – вдруг оживился Сеня, вставая с лавочки и обходя с тыла победителя спора. – Михалыч, да постой! Не вертись ты!

– Что там? – испугался Михалыч, вытягивая шею и пытаясь увидеть свой зад. – Да что там, блин?

Сеня крепко взял его за руку и шепнул:

– Чудеса, чо. Не дергайся.

Мужик в черной футболке тоже подошел ближе и заинтересованно уставился на филейные части приятеля.