«До сих пор качается колокольчик…» До сих пор качается колокольчик: Пять минут, как ушел прохожий… В озаренной солнцем прихожей Я стою недвижно и молча… Ах, как будет мне хорошо сегодня — Это был старичок суровый… Он сказал мне доброе слово: «Будь спокойна, раба Господня…» 1923 «Пусть это будет лишь сегодня…»
Пусть это будет лишь сегодня, А там… пускай плывут века. Ведь жизнь моя в руке Господней, Ведь будет смерть моя легка. Недаром сделал он поэтом Меня, немую… Вот — пою… И озаряет тихим светом Задумчивую жизнь мою. 1924 «Я не сказала, что люблю…» Я не сказала, что люблю, И не подумала об этом, Но вот каким-то тёплым светом Ты переполнил жизнь мою. Опять могу писать стихи, Не помня ни о чьих объятьях; Заботиться о новых платьях И покупать себе духи. И вот, опять помолодев, И лет пяток на время скинув, Я с птичьей гордостью в воде Свою оглядываю спину. И с тусклой лживостью зеркал Лицо как будто примирила. Всё оттого, что ты ласкал Меня, нерадостный, но милый. Май 1931 «Ты очень далёк от поэзии…» Ты очень далёк от поэзии, В тебе всё — ритм и число. Сгорела в калёном железе Твоих рассудочных слов. И вот — ничего не осталось — Лишь слёзы хлынут из глаз — Сентиментальная жалость, Быть может, в тебе зажилась. Но я ни о чём не жалею — Ты не знал, что нельзя играть. Ничего — от этого злее, Чем всю жизнь, чем ещё вчера. А на завтра такой холод — Приблизились ледники. Ко мне, недавно весёлой, Прилетела птица тоски И спугнули сожжённые перья Моих ночных голубей… Ты знаешь, теперь я не верю Никому, а всех меньше — себе! [1931] «При свете свеч, зажженных в честь мою…» При свете свеч, зажженных в честь мою, Мне вспоминаются другие свечи, Мои нагие, стынущие плечи И на душе мерцанье снежных вьюг… Но не о них сегодня я пою. Пусть радостными будут наши встречи, И наш свечами озаренный вечер Напомнит знойный и счастливый юг! 20 января 1932 «Деревья срублены, разрушены дома…» Деревья срублены, разрушены дома, По улицам ковер травы зеленый… Вот бедный городок, где стала я влюбленной, Где я в себе изверилась сама. Вот грустный город-сад, где много лет спустя Еще увижусь я с тобой, неразлюбившим, Собою поделюсь я с городом отжившим, Здесь за руку ведя беспечное дитя. И, может быть, за этим белым зданьем Мы встретим призрачную девочку-меня, Несущуюся по глухим камням На никогда не бывшие свиданья. <1932> «Я разучилась радоваться вам…» Я разучилась радоваться вам, Поля огромные, синеющие дали, Прислушиваясь к чуждым мне словам, Переполняясь горестной печали. Уже слепая к вечной красоте, Я проклинаю выжженное небо, Терзающее маленьких детей, Просящих жалобно на корку хлеба. И этот мир — мне страшная тюрьма, За то, что я испепелённым сердцем, Когда и как, не ведая сама, Пошла за ненавистным иноверцем. 31 мая 1932 «Вот скоро год, как я ревниво помню…» Вот скоро год, как я ревниво помню Не только строчками исписанных страниц, Не только в близорукой дымке комнат При свете свеч тяжелый взмах ресниц И долгий взгляд, когда почти с испугом, Не отрываясь, медленно, в упор Ко мне лился тот непостижный взор Того, кого я называла другом… <1932> «Я расплатилась щедро, до конца…» Я расплатилась щедро, до конца За радость наших встреч, за нежность ваших взоров, За прелесть ваших уст и за проклятый город, За розы постаревшего лица. Теперь вы выпьете всю горечь слез моих, В ночах бессонных медленно пролитых… Вы прочитаете мой длинный-длинный свиток Вы передумаете каждый, каждый стих. Но слишком тесен рай, в котором я живу, Но слишком сладок яд, которым я питаюсь. Так, с каждым днем себя перерастаю. Я вижу чудеса во сне и наяву, Но недоступно то, что я люблю, сейчас, И лишь одно соблазн: уснуть и не проснуться, Всё ясно и легко — сужу, не горячась, Все ясно и легко: уйти, чтоб не вернуться… <Октябрь>1932 Александр Ласкин. Арсений Арсеньевич, сын Лютика (Вместо послесловия) Я тяжкую память свою берегу… О. Мандельштам |
