Сколько раз Мара уговаривала отца переехать к ней, но Екаб Павулан всегда отвечал, что это не к спеху, что надо это дело хорошенько обдумать.

— Ты, наверно, боишься, как бы я не женился второй раз, — шутил он. — Не бойся, дочка, такого намерения у меня нет. Смешить людей не собираюсь.

— Меня совесть мучает, когда я думаю, что ты на старости лет должен жить в одиночестве и даже позаботиться о тебе некому… все сам делаешь, — старалась убедить его Мара. — А если переедешь к нам — не будешь знать никаких хлопот.

Павулан тут же придумал новую отговорку:

— Вы мне будете надоедать.

Но в последний раз, когда Мара опять напомнила о своем предложении, он уже был немного сговорчивее и обещал дать окончательный ответ через неделю или две. Дело обстояло совсем не так просто, как могло показаться с первого взгляда; ведь речь шла о переустройстве самих жизненных основ. До сих пор Екаб Павулан жил своей хоть и скромной, но самостоятельной жизнью. А если перебраться к дочери, у него не будет больше своей квартиры, своего «маленького государства», где все совершалось по установленному им порядку; он станет придатком другой семьи, будет довольствоваться ее заботами, разумеется самыми искренними, идущими от чистого сердца заботами, которыми хорошие дети окружают своих дряхлых родителей, чьи дни близятся к закату. Он не был и не хотел быть дряхлым, все, что прямо или косвенно напоминало об этом, причиняло ему глубокое огорчение. Вывести его из строя работоспособных, сильных людей — нет, пусть они немного подождут.

Весной он стал дедом: у Мары родилась дочка. Это обстоятельство несколько усложняло дело, — Павулану каждый вечер хотелось повидать свою внучку. Переодевшись после работы, он пешком шел на Цесисскую улицу понянчить немного маленькую Инту. Так постепенно он пришел к выводу, что действительно упрямиться нет смысла. Слова еще не давал, но Мара уже прочла в его глазах согласие.

И вдруг все повернулось иначе, и решение о переезде было отложено на неопределенный срок. Причина этой перемены была настолько важной, что Мара согласилась с отцом без всяких возражений.

Однажды утром Екаба Павулана пригласили к директору. Директором опять был Ян Лиетынь, он вернулся на завод вскоре после демобилизации. Лоренц работал теперь главным инженером, а Павулан снова стал начальником токарного цеха. В связи с пятилетним планом завод должен был перейти на двухсменную работу, но недостаток рабочих рук не позволял до сих пор это сделать.

В кабинете директора Павулан увидел и Лоренца и парторга завода Михайлова.

— В чем дело? Что-нибудь случилось? — спросил Павулан.

— Дело важное, Павулан, — ответил директор. — Первого августа мы сможем перейти на две смены.

— Ага. Получили новых рабочих?

— Да, получили, но совсем новичков. Иди взгляни вон в окно, они во дворе стоят.

Павулан подошел к окну. Глядел он долго, серьезно.

Во дворе стояла порядочная толпа ребят-подростков. Самым младшим нельзя было дать больше пятнадцати лет, а самому старшему — в лучшем случае лет семнадцать. Все были одеты в форму воспитанников школ ФЗО. Как и подобает мальчикам, смирно устоять они не могли — толкали друг друга, затевали борьбу и громко смеялись. Слышалась и латышская и русская речь.

Но напрасно старался директор угадать по выражению лица Павулана, что он думает: доволен ли новым пополнением, или разочарован.

— Ну, Павулан, что ты скажешь? — спросил он, не дождавшись, когда тот заговорит сам.

Павулан отошел от окна.

— Что скажу? Все будет зависеть от нас самих. Если сумеем их заинтересовать и направить по верному пути — первосортный материал получится. Не сумеем — выйдет брак.

— Совершенно верно, — согласился парторг Михайлов. — Все зависит от нас самих. Значит, надо сделать так, чтобы вышло хорошо. Большинство этих ребят сироты, отцы их или убиты на войне, или замучены гитлеровцами. Все они прошли шестимесячный курс обучения, получили первоначальные производственные навыки. Теперь наша задача — сделать всех их мастерами своей профессии. В ваш цех; товарищ Павулан, мы хотим направить шестерых ребят. Они проработают некоторое время под наблюдением старых токарей, вы их еще подучите, и, когда дело пойдет, мы запустим вторую смену.

— Без хлопот и некоторого беспокойства, конечно, не обойдется, — сказал Лиетынь. — Тут еще необходимо учесть, что большинство этих ребят остались без родных. Завод должен не только дать им работу и пропитание, но и заменить семью, родной дом. Их надо принять поласковей, чтобы они с первого дня почувствовали поддержку старших. Да зачем я тебе буду рассказывать, Павулан, ты и сам понимаешь, что требуется.

— Ладно, директор, мало ли я хороших мастеров вырастил.

— Я и сам один из них, — улыбнулся Лиетынь. — Правда, я отнюдь не считаю себя лучшим твоим воспитанником.

— Когда можно будет начать с ними? — спросил Павулан, пропуская мимо ушей замечание директора.

— Сегодня, сейчас же. Чего же еще ждать?

— У меня будет просьба. Разреши мне сначала поговорить с моими рабочими. Хочу им внушить кое-что. А то иной, может, и не поймет как следует своих обязанностей и испортит дело в самом начале.

— Хорошая мысль, товарищ Павулан, — поддержал его парторг. — Поговорить надо. Такой случай у нас на заводе впервые.

Иронические улыбки некоторых старых рабочих, проходивших мимо ребят, показывали, что опасения Павулана не лишены основания.

В кабинет директора вошли начальники инструментального и механического цехов. Павулан поздоровался с ними и вышел.

Первые слова, которые он услышал, войдя в цех, были:

— Теперь у нас в цехе откроется детский сад…

Говоривший, токарь Траутман, был один из самых молодых рабочих. Павулан спокойно взглянул на него и сказал так, чтобы услышал весь цех:

— Откроется, обязательно откроется, если мы будем вести себя, как выжившие из ума старикашки. Но только не со всеми это будет. Я, например, беру на свое попечение двоих из этого детского сада. Если они за полгода не научатся вытачивать самые тонкие детали, то старый Павулан ни на что негоден. А ты как, Сакнит?

— Двоих сразу многовато будет, но одного я взял бы.

— Одного давайте уж и мне, — послышалось из дальнего угла. — Ребята не виноваты, что они такие молодые. Поседеть они еще успеют, это им не к спеху.

В несколько минут для всех шестерых подростков нашлись шефы. Павулан собрал токарей и сказал:

— Пора забыть прежние времена, когда мы сами были учениками. Чтобы мне не было никакого зубоскальства, дразнить чтобы не смели. У мальчишек нет ни отцов, ни матерей. Мы им вместо родителей должны быть. Будем обходиться с ними, как со своими родными детьми. Ясно, что ребятам иной раз захочется побаловаться, — у них уж возраст такой. Если когда и созоруют, не надо так уж сразу глядеть на это, как на невесть какой грех. Лучше вспомните, что сами вытворяли в их годы. Терпением, я хочу сказать, запастись надо. А серьезность и умение со временем придут, никуда они не денутся.

Кончив говорить, Павулан вышел и вскоре привел шестерых пареньков, которые были назначены в токарный цех. Он с каждым поговорил, расспросил, как звать, откуда родом, кто были родители. Четверо были латыши, двое — русские. Павулан рассказал им, какую продукцию производит завод, сколько на нем рабочих, каков месячный и годовой производственные планы. Затем он повел их по цеху, познакомил со старыми рабочими и стал показывать станки. В школе ребята успели немного поработать на токарных станках, но здесь они впервые увидели на них новые своеобразные приспособления.

— Это что за штука такая? — наперебой спрашивали они.

— Эта штука поможет вам увеличить производительность труда, — улыбаясь, объяснил Павулан.

— Кто это изобрел?

— Ну, какое это изобретение. Я сам в свободное время сделал.

— Так это вы и есть Павулан, товарищ мастер? — с удивлением спросил самый младший, шустрый светловолосый паренек. — Нам ведь в школе рассказывали про ваше изобретение. Говорили, что его скоро на всех заводах станут применять.