— Нет, не особенно. Но в книге красивые иллюстрации. Думаю, вы, как знаток, их оцените.

Вскоре они уже сидели в креслах возле клавесина, и Алонсо с интересом рассматривал огромный том. Книге было никак не меньше двухсот лет. Это действительно было интересное издание, но титульный лист не сохранился, и поэтому Алонсо не смог определить ни названия трактата, ни имени автора.

Росарио коротко вскрикнула и наклонилась вперед, схватившись за голову. Алонсо ринулся к ее креслу:

— Вам плохо, донья Росарио?!

Из стоящего на низком столике графина он налил воды в чашку и поднес к ее губам…

— Вам плохо, донья Росарио?!

Хозяйка замка держалась двумя руками за виски, наклонившись вперед, и длинные черные волосы почти касались стола, за которым они сидели. Прямо за спиной Росарио, за окном столовой, лежал в тени внутренний двор замка. На столе стоял кувшин с водой. Алонсо налил воды в чашку и поднес ее к губам Росарио. Она с усилием отпила, громко задышала и выпрямилась. Лицо ее было белым как полотно.

— Что это было? — спросила Росарио.

— Вы меняли реальность, не так ли?

Она коротко кивнула.

— Где находилась точка ветвления? — спросил Алонсо.

— Вы хотите сказать, с какого момента я начала изменения?

— Да. В рукописи этот момент называется точкой ветвления, а время, которое прошло от этой точки до момента, когда орбинавт решил совершить переход в другой виток, называется глубиной ствола.

— Я начала менять реальность с того момента, — слабым голосом объяснила Росарио, — когда с полчаса назад вы сказали, что сыты и готовы лишь слегка перекусить. Вместо того чтобы остаться здесь и разговаривать об орбинавтах, мы перешли в зал, поели там немного, а затем я показала вам одну старинную книгу. И когда прошло около получаса, то есть когда мы подошли примерно к тому же моменту времени, который у нас сейчас в этом витке, у меня в голове что-то взорвалось! И мы каким-то образом снова оказались в первоначальном витке!

Росарио выглядела испуганной.

— Я попытаюсь объяснить понятнее, — произнесла она. — Я представила себе, что мы прошли отсюда в зал. А когда открыла глаза, мы уже сидели там в двух креслах. Рядом с нами, на маленьком столике — помните, возле клавесина — стояла закуска. Вы разглядывали книгу. Было ощущение, что уже прошло около получаса с того момента, как я предложила вам мяса, а вы отказались. Но в голове царила какая-то страшноватая пустота. У меня словно отсекло часть воспоминаний. Я не имела никакого представления о том, что происходило в течение этого получаса: о чем мы говорили, когда шли в зал, кто из слуг принес еду, что мы обсуждали, когда сидели там и вы ели лепешку, что вы говорили потом о книге. Вместо того я помнила события этого витка — о том, как я рассказывала вам о Мануэле, о поединке рыцарей под Гранадой, а вы потом говорили мне о тайной рукописи и об орбинавтах.

Алонсо слушал ее с предельным вниманием и с волнением, похожим на чувство, будто кто-то водит по позвоночнику кусочком льда. Впервые за эти годы настоящий орбинавт во плоти рассказывал ему, что он испытывал в момент перехода между мирами.

— И тут вдруг эта пустота стала заполняться! — Голос Росарио дрогнул. — Это было не слишком приятно. Как будто что-то лопнуло, взорвалось и стало расширяться, заполняя рассудок. Это приходила память о событиях того витка. Причем очень подробная память, о каждой мелочи, вплоть до того, в какой последовательности каждый из нас переставлял ноги, когда мы шли в приемную залу. Тысячи и тысячи незначительных подробностей, из которых складывалась та реальность. И я вдруг поняла, что мне все это надо как-то удержать.

— Да, именно так и написано в книге! — поддакивал Алонсо.

— Нет, нет, я не совсем точно выразилась, — поспешила продолжить Росарио. — Мне не надо было воображать каждую деталь, да это, вероятно, и невозможно. Понимаете, я должна была как-то сцепить все эти подробности по мере того, как они заполняли пустоту моей памяти, в единое восприятие сбывшейся реальности! Нет, я не могу объяснить! — Росарио была почти в отчаянии.

— Это моя вина, донья Росарио, — извиняющимся голосом произнес Алонсо, пытаясь унять возбуждение. — Я был в таком восторге, обнаружив у вас дар орбинавта, что забыл предупредить об осторожности. В тексте говорится, что чем больше глубина ствола, тем труднее осуществлять переход. Там объясняется, что орбинавт должен увеличивать глубину ствола очень медленно, постепенно, по мере того, как растет его сила. Видимо, полчаса — это слишком много для второго в жизни опыта. В первом опыте глубина ствола составляла всего несколько минут. После этого вы сразу, слишком резко, перешли к тридцати минутам.

— Но как нас выбросило в прежнюю реальность?! — недоумевала Росарио.

— Изменение оказалось нестабильным. Вам не удалось удержать в сознании все перемены, вызванные сменой витков. Это и есть трудность, связанная с глубиной ствола. Как же я не сказал вам об этом?!

История повторялась. Когда-то то же самое не-орбинавт Омар Алькади объяснял орбинавту Франсиско Эль-Рею.

— Не переживайте, Алонсо. — Росарио уже почти пришла в себя и теперь дышала ровно, без усилия. — Ничего страшного не произошло. Отныне я предупреждена и буду осторожна.

— Донья Росарио, вам необходимо иметь собственную копию рукописи «Свет в оазисе». Я изготовлю ее для вас. К сожалению, не смогу сделать это быстро. Каллиграф я неважный, а поручить кому-то другому такую работу нельзя.

— О, благодарю вас, Алонсо, вы так добры ко мне! Но вы ведь, кажется, говорили, что рукопись написана древнееврейскими буквами и к тому же зашифрована?

— Да, это так.

— Не трудитесь, Алонсо, — мягко сказала хозяйка замка. — Не вижу в этом большого смысла. Я попрошу вас поступить иначе. Привезите в следующий раз вашу рукопись сюда, просто покажите мне ее, просмотрите ее при мне и перескажите все то, что вам уже удалось разобрать. А позже, если вы расшифруете еще что-нибудь, не забывайте рассказывать об этом и мне, хорошо?

— Конечно, донья Росарио! Я приеду к вам в ближайшие дни и возьму с собой рукопись.

— И еще одна просьба, — тихим голосом проговорила Росарио. — Пожалуйста, никому не говорите о моем даре. Обещайте мне это!

Алонсо, который в этот момент как раз думал о том, как он обрадует деда и мать, сообщив, что нашел орбинавта, был вынужден дать это обещание.

Выбирать не приходилось — обещания даются не для того, чтобы их нарушать. Поэтому через несколько дней Алонсо выполнил свое второе обещание: приехать к Росарио, чтобы показать рукопись об орбинавтах, содержавшую древнее знание о редчайшем племени людей, к которому относилась и она сама.

В течение ноября Алонсо бывал у Росарио чуть ли не каждые два-три дня. Это было приятное время, создавшее что-то вроде тайного союза волшебницы яви и чародея сна. Росарио рассказывала ему, как проходят ее опыты, Алонсо с интересом расспрашивал ее, рассказывал о содержании манускрипта, делился своими открытиями в управлении сновидениями.

— Я охотно применила бы свои способности и в снах, — признавалась Росарио. — Но, похоже, мне этого не дано.

— Как странно! Что мешает вам делать во сне то же самое, что вы делаете наяву?

— Представьте себе, я не раз принимала такое решение. А потом засыпала и во сне этого уже не помнила. Любой человек, когда ему снятся сны, становится немного другим. Ведь будь он в точности таким же, каким он является в бодрствовании, он помнил бы про свою явь и поэтому знал бы, что сейчас ему просто что-то снится. Но это ведь не так. Вы и сами обнаружили «сказочные сны» лишь после того, как начали выполнять особые упражнения. И, даже несмотря на достигнутые вами поразительные успехи, вам все еще снится намного больше обычных, чем «сказочных», снов, не так ли?

— Вы ни разу не сознавали во сне, что это сон? — Теперь Алонсо уже мог задавать даже настолько личные вопросы.

— Нет, — вздохнула Росарио, — видимо, такого таланта у меня нет. Это ваша территория.