— Вы правы. — Мануэль теперь лишь мечтал о том, чтобы этот благородный человек простил его. — Ради Господа, прошу принять мои извинения.

— Но необычность моего положения, — продолжал Ла Вега, словно отмахиваясь от извинений Мануэля, — состоит в том, что я не могу видеть в вас безумца и самозваного спасителя, так как меня самого одолевают странные и необъяснимые воспоминания.

Мануэль рывком подался вперед.

— Не знаю, кто из нас больший безумец, дон Мануэль из Саламанки, — голос Ла Веги оставался размеренным и спокойным, — но у меня об этом эпизоде сохранились два совершенно несовместимых воспоминания. Именно по этой причине я и не прогоняю вас, а продолжаю отвечать. Считайте, что это обычная беседа между двоими умалишенными.

Чуть улыбнувшись одними глазами, Гарсиласо добавил:

— Особенно сильно это было вчера вечером, когда из-за ран поднялся жар и я пребывал в полусне-полуяви. Множество раз отчетливо вспоминалось, как я терял меч во время падения. И тут же я вспоминал, как, падая, держу его в руке, не выпуская. Я не знаю, как это объяснить. Неужели я действительно потерял его, а вы все изменили? В таком случае вы обладаете великим и страшным даром, который вам лучше от всех скрывать. Подумайте сами, как может отнестись к нему Святая палата. Что же касается меня, то, поскольку я и сам достаточно безумен, чтобы допускать, что все это действительно произошло, то, стало быть, могу поверить, вопреки всякому здравому смыслу, что вы спасли меня вчера от неминуемой гибели от кинжала этого мавра. И в знак благодарности своему спасителю я обещаю вам никогда, ни при каких обстоятельствах, никому не рассказывать о том, что вы мне здесь сейчас открыли.

— Благодарю вас за поддержку и совет, — растроганно произнес Мануэль.

По дороге к своему шатру он принял решение отложить попытки разобраться со случившимся на более поздние времена. Ум Мануэля просто не вмешал того простого, но совершенно неприемлемого объяснения, которое только что предложил ему Гарсиласо де Ла Вега.

Саламанка встретила путников ноябрьским проливным дождем. Сквозь гигантскую — от небес до земли — водную пелену, сносимую вбок настойчивым ветром, город с его зданиями, арками, стрельчатыми башнями и окнами, куполами и шпилями выглядел причудливо и неправдоподобно. Это впечатление усиливалось из-за удивительных форм тонкого каменного кружева, украшавшего многие дома.

— Встретимся за ужином, — проронил Хуан при входе в гостиницу, стряхивая воду с капюшона плаща. — Сначала необходимо как следует обсушиться, если в ближайшие дни мы хотим заниматься делами, а не лежать в горячке.

Энрике, Алонсо и двое слуг ничего не ответили, торопясь попасть в тепло.

Гостиница «Пиренейский лев» принадлежала мориску, знавшему толк в омовениях. Помимо комнат для постояльцев, трактирного зала и конюшен, на ее территории находились бани. Промокший до нитки, Алонсо немедленно отправился туда и теперь, вытершись насухо и закутавшись в шерстяной халат, грелся у огня в своей комнате.

Мысли его постоянно возвращались к последним сведениям об осаде Гранады. Вот уже более четырех месяцев в город не поступало никакого продовольствия. Перестрелки и стычки почти полностью прекратились еще в середине лета. Последнее большое сражение произошло 8 июля, когда католические войска уничтожили сады вокруг Гранады, а мусульмане пытались помешать им в этом. Бой, в результате которого эмир Боабдил чуть не попал в плен, а Муса потерял почти всю свою конницу, закончился убедительной победой христиан. Город, окруженный дымом горящих фруктовых садов, оказался в полной блокаде.

Через два дня после этого случайно вспыхнувший пожар полностью уничтожил шатры осадного лагеря. Но христиане, воодушевленные ощущением близости победы, решили извлечь пользу из неприятной неожиданности. Буквально за несколько недель на месте лагеря силами строителей, направленных из девяти городов Кастилии, был возведен новый город из камня и дерева. Это чудо произошло прямо на виду у жителей Гранады, что вряд ли способствовало боевому духу мавров.

Город был назван Санта-Фе. Теперь, до конца осады, он стал официальной ставкой Фернандо и Исабель. Здесь находились все военачальники и министры, придворная знать, высшие иерархи церкви и инквизиции, сюда приезжали послы иностранных государств. Фактически Санта-Фе был временной столицей двух пиренейских монархов.

5 октября воюющие стороны договорились о шестидесятидневном перемирии и начали переговоры об условиях капитуляции эмира. Во время встреч с католическими королями Боабдил дал понять, что в Гранаде действуют противоборствующие группировки. Одни торопили его как можно скорее договориться о сдаче и положить тем самым конец голоду. Другие же, возглавляемые командиром конницы Мусой, требовали драться до конца, как это делали четыре года назад защитники Малаги.

О том, что испытывали все эти месяцы жители голодающей Гранады, можно было только догадываться. Размышления Алонсо на эту тему были неутешительны. Он не находил места из-за беспокойства о дорогих людях, в первую очередь — об Ибрагиме. Где-то в глубине души теплилась, несмотря ни на что, надежда на то, что деду каким-то чудом удалось выжить.

В конце лета Хуан, выждав момент, когда в лавке не было никого, кроме него и Алонсо, поведал кузену по секрету, что он и группа его друзей-морисков собираются отправиться на помощь осажденным в Гранаде.

Алонсо застыл на месте.

— Что могут сделать несколько человек против сильнейшей армии в Европе?! — воскликнул он в недоумении. До сих пор Хуан, при всей его мрачной ненависти к христианству, не казался ему безумцем. Теперь же Алонсо усомнился в своей оценке.

— Это надо продумать, — согласился кузен. — У нас есть главное — решимость, мужество, отказ мириться с нынешним положением. Нам не хватает только конкретного плана. Помоги нам придумать самый верный способ нанести ущерб католикам! Ведь ты совсем недавно жил в Гранаде, знаешь эти места. Может быть, что-нибудь придумаешь? Поройся в памяти, вспомни прочитанные книги. Наверняка в них есть подходящие примеры.

Алонсо лихорадочно соображал. Момент был ответственный. Он прекрасно осознавал, что обязан остановить — если не всю группу безумцев, то хотя бы только Хуана. Обязан защитить от ужасных последствий этой затеи близких ему людей — дядю, тетю, кузенов. Обязан сделать это хотя бы ради того, чтобы уберечь собственную мать.

— Ты же мусульманин! — увещевал его Хуан. — Мы обязаны прийти на помощь нашим братьям! Думай, Алонсо! У нас возникли споры о том, что лучше: пробраться в Санта-Фе и отравить там всю воду или прокрасться в ставку короля и королевы и убить их.

«Как же воздействовать на него?!» — стучало в голове у Алонсо. Внезапно он явственно осознал, что спорить нельзя: Хуан закрыт для доводов рассудка, и прямые попытки отговорить его вызовут лишь противодействие. Сначала надо с ним согласиться и лишь потом, завоевав доверие брата, подтолкнуть его к отказу от этой затеи.

Алонсо заверил кузена в том, что мавры Гранады, несомненно, нуждаются в помощи, и обещал продумать наиболее эффективный метод борьбы с христианами, взяв с Хуана слово ничего не предпринимать до тех пор, пока они не поговорят еще раз.

Через день Хуан предложил ему прогуляться к реке. Было ясно, что теперь уклониться от разговора не удастся, однако Алонсо в какой-то мере подготовился к нему.