Встреча проходила во дворе форта. Носилки были положены на землю. Не вставая с места, Гуаканагари произнес что-то певучим голосом, и Эсковедо перевел в меру своих возможностей:
— Правитель княжества Мариен приветствует правителя крепости Ла Навидад и желает ему долгих и счастливых лет жизни.
— Командующий фортом Ла Навидад приветствует правителя княжества Мариен, — ответил Диего де Арана.
Ленты, стягивавшие волосы пучком на голове касика, спадали ему на плечи, сверкая на солнце. Он заговорил без всякого выражения на лице, глядя прямо перед собой.
— Мы верим, что в иной жизни есть два места, куда устремляются души, покинув тело, — говорил Гуаканагари, если можно было верить переводу Эсковедо. — Одно из них пребывает во мраке и предназначено для тех, кто причиняет зло и терзает людей. Другое же — радостное и светлое. Туда уносятся души тех, кто в этой жизни уважали чужую жизнь и покой.
В тех случаях, когда королевский эскривано затруднялся в переводе, он и его индейский друг, юноша по имени Майрени, долго шептались, оживленно помогая себе жестикуляцией. Когда совещание толмачей слишком затягивалось, касик повторял свою фразу другими словами.
— Поэтому, — продолжал переводить Эсковедо, — если человек чувствует, что его дни приближаются к концу, и желает получить в иной жизни награду, он не должен причинять зла тем, кто не причиняет зла ему.
— Наша вера, — ответил Диего де Арана, — призывает нас к тому же. Нельзя причинять зла ближнему.
Арана запнулся. Он не привык проповедовать.
После вступления Гуаканагари в осторожных выражениях высказал жалобу на поведение белых людей, силой забравших из их селений молодых женщин, многие из которых уже были замужем. На это Арана ответил, что виновные наказаны, а с женщинами в крепости обращались любезно, о чем они могут поведать и сами.
Капитан дал условный знак, и десяток кастильцев, включая Мануэля, привели индианок.
Женщины присоединились к мужчинам, но никто из числа таино — ни бывшие пленницы, ни пришедшие за ними мужчины — не выразили при этом никаких эмоций. Возможно, проявление чувств выглядело бы неуважением по отношению к присутствовавшему касику.
Разговор зашел о золоте. Гуаканагари без каких-либо споров согласился оставить колонистам отнятые астурийцами золотые украшения в обмен на бусы и другую мишуру. Когда его спросили о месторождениях золота, он подтвердил то, что командование форта уже знало от Эсковедо: в горной области Сибао, на территории княжества Магуана, есть ручьи, где в песке можно найти золото. Но эта область контролируется касиком Каонабо, известным на острове своей свирепостью.
После ухода индейцев Арана собрал всех колонистов и строго-настрого запретил им предпринимать какие-либо действия, которые могли бы нарушить дружеские связи с Гуаканагари и его подданными, а также отправляться в поисках золота в Сибао в одиночку или группами без ведома и разрешения командования.
— Сеньоры, — сказал он в заключение своей речи. — Я желаю, чтобы у вас не было никакой неясности на сей счет. Любое найденное на острове золото принадлежит кастильской короне. Всякий из нас, кто присвоит себе хотя бы одну золотую песчинку, окажется нарушителем закона. И наказан он будет так же строго, как любой, кто украл королевское имущество.
В ответ раздалось недовольное бурчание, но никто не осмелился вступить в открытый спор с капитаном.
В середине лета в форте опять вспыхнула лихорадка. Десять человек лежали в лазарете. Магистр Хуан оказался прав: никто из тех, что болели зимой, на этот раз не слег. Это позволило им помогать лекарю ухаживать за больными. Они сменяли друг друга по двое.
— Я всегда боялся этой напасти, — повторял срывающимся голосом Гонсало Фернандес. — Чувствую, что не переживу!
Лицо его было красным, одутловатым. Веки отекли. Кожа приобрела желтоватый оттенок. Он свалился три дня назад. Болезнь началась с разъедающей головной боли, потом его начало тошнить.
— С чего ты это взял? Ведь ни один из нас зимой не умер, это не смертельная болезнь! — убеждал его Мануэль, помогая другу сесть на лежанке, чтобы выпить воды.
Гонсало морщился: любые движения вызывали острую боль в мышцах спины, рук и ног. Мануэль поражался тому, как он горяч. Похоже было, что у Фернандеса болезнь протекает острее, чем в его случае.
Выйдя из лазарета, Мануэль поделился своими соображениями с магистром. Ответ лекаря не утешил его:
— Возможно, вы и правы, дон Мануэль. — Хирург прочистил горло. — К сожалению, у меня нет никаких знаний о том, как бороться с этой хворью. Я даже не знаю, поддается ли она лечению.
— Но вы ведь исцелили нас зимой!
— О нет, — горько усмехнулся магистр Хуан. — Вы тогда сами выздоровели. Я только старался облегчить ваши мучения.
Из-за угла лазарета вышел колонист по имени Тристан де Сан-Хорхе.
— Магистр! — воскликнул он. — Нужна ваша срочная помощь! Вернулся Франсиско Хименес. Он истекает кровью!
Лекарь повернулся к Фуэнтесу:
— Дон Мануэль, я знаю, вы уже закончили свое дежурство. Но я прошу вас о личном одолжении: помогите своим сменщикам до моего возвращения.
— Разумеется, магистр.
Мануэль вернулся в лазарет, где за больными ухаживали англичанин Тальярте и балеарец Себастьян с острова Мальорка, принадлежавшего королевству Арагон.
Гонсало спал. Двое больных тихо стонали.
— Хорхе совсем плох, — шепнул Мануэлю балеарец.
Они подошли к постели, где лежал Хорхе Гонсалес, уроженец городка Тригерос в провинции Уэльва. Больной был неподвижен, глаза его были закрыты. Температура, видимо, спала. Лицо больше не было красным. Оно пожелтело, застыло, как маска, и выглядело пугающе. Мануэль вздрогнул, осознав, что Себастьян прав.
Вернувшись, магистр Хуан вывел всех троих своих помощников из лазарета.
— Астурийцы и андалусцы перебили друг друга, — сказал он без обиняков.
— Как — перебили?! — воскликнул Себастьян.
Англичанин никак не прокомментировал это сообщение.
— Когда наши бравые южане ушли из форта, — голос лекаря был, как всегда, суховат и резок, — они первым делом решили поквитаться с товарищами Торпы за убийство Хакомо. Но не сразу их нашли. Спать им было негде, и они отправились на восток, в область Магуа, где нашли заброшенное индейское поселение. Там они и жили, пока однажды Франсиско Хименес, пытаясь поймать рыбу, не наткнулся на берегу на Энао — того самого, который выпустил астурийцев из тюрьмы и ушел вместе с ними. Этот Хименес был другом покойного Хакомо. Он проследил за Энао и таким образом нашел место, где обитали астурийцы.
— Еще одно покинутое селение таино? — догадался Себастьян.
— Да, — подтвердил лекарь. — Через несколько дней южане напали на поселок северян посреди ночи. Завязался бой.
Магистр Хуан замолк.
— Кастильцы убивают кастильцев за тысячи лиг от дома, — пробормотал Мануэль. — Ради чего?!
— Все кончилось тем, — снова заговорил лекарь, — что в живых остались лишь три человека — сам Хименес и двое астурийцев: Эрнандо де Поркуна и Хуан Патиньо. Все трое были ранены. Диего де Торпа был убит во время одной из стычек. Хименесу, как видите, удалось вернуться в форт. Двое других, как он утверждает, остались в лесу истекать кровью, и надежды на то, что они живы, нет. Ведь выхаживать их было некому, так как их женщины во время перестрелки разбежались. Причем одна из них попала под пулю и погибла.
— Там были женщины? — Англичанин проявил, наконец интерес к разговору.
— Вас это удивляет? Вспомните, обе компании покинули форт именно из-за этого. Выйдя из подчинения дону Диего, они тут же принялись за старое. Правда, теперь забирали женщин из селений, расположенных подальше от форта.
— Почему же Гуаканагари и его люди не сообщили нам об этом? — спросил Тальярте, не обращаясь ни к кому конкретно.
Его собеседники задумались.
— Похоже, он нам больше не доверяет, — предположил магистр Хуан. — Если так, то это недобрый знак. Несмотря на застарелую вражду между касиками, Гуаканагари может теперь попросить помощи у Каонабо.
