И всего на миг в голове всплыли жестокие слова, сказанные когда-то Владиславом. «Скорее ад замерзнет, чем я снова пущу ее в свою жизнь». Всплыли и тут же исчезли, как растворились в голове все остальные мысли, оставляя взамен только эмоции и чувства, ощущения, распирающие грудь, заставляющиеся сердце колотиться так быстро в груди, разгоняя по жилам кровь.

Он уже пускал ее в свою жизнь, разделяя с ней эти моменты и эту сладость. И она воспользуется этими моментами, пустит в его кровь яд любви, той самой любви, которая когда-то сводила его с ума. Он будет отравлен этим сладким ядом, и никогда более не сможет жить без нее. Как не могла жить без него она…

— Но ты же жила, — возразил он ей тогда в ответ на ее тихий шепот, на который она отважилась вдруг, когда они лежали, обнявшись, в постели, наслаждаясь теплом друг друга. — Все эти годы…

— Нет, ты всегда был рядом, — улыбаясь возразила она ему, обнимавшему ее сзади и целовавшему ее затылок. — Ежи привез мне твою рубаху перед тем, как Андрусь появился на свет. Чтобы сына завернули в нее, согласно обычаю. А я оставила эту рубаху после. Эту одежу, ставшую для меня самым сокровенным. Когда мне становилось совсем одиноко и тоскливо, я разворачивала надевала ее, засыпала именно в ней. Мне тогда казалось, что это ты обнимаешь меня своими руками, греешь меня своей любовью, — она поочередно коснулась губами его широких предплечий, прижалась к одному из них щекой. — И я знала, что настанет день, когда вместо полотняных рукавов меня обнимут твои руки… я ждала этого…всем сердцем. Пусть только на миг!

— Я не могу тебе обещать, — проговорил он в тишине, нарушаемой только громким треском поленьев в камине, спустя время, когда она уже проваливалась в сон, убаюканная теплом его тела, ощущая сладкую истому в своем.

— А я буду ждать, — упрямо проговорила она. — И ты придешь ко мне… ты придешь.

И каждый из них надеялся, засыпая, что эта ночь, как и та, что подарила им Анджея, будет к ним благосклонна, одним махом решая за них все трудности, убирая из их жизни все недосказанности, принуждая принять решения, на которые не хватало духа. Но, увы, не всем грезам судьба дает воплотиться наяву.

Как не дано было осуществиться надеждам Ксении на это утро. Ведь солнечные лучи, пробившиеся в спальню сквозь щель в плотных занавесях и прервавшие ее сон, застали ее в смятой постели совершенно одну.

Владислав уехал, как и обещал ей…

1. Смелым благоволит удача (лат.)

Ксении недолго довелось лежать в постели, растерянной, замершей от отчаяния и стыда, что ей придется либо пройти в свою комнату в расшнурованном платье из хозяйской половины, опасаясь попасться на глаза случайно встреченным в коридорах и переходах Замка, либо звать служанку себе в помощь. И первое, и второе предвещало неминуемую огласку того, что произошло нынче ночью в спальне ордината, оттого и обжигало в то утро Ксению горячей волной стыда. Она завернулась в простыню, поглубже зарылась в подушки, пряча в них голову, словно это способно было помочь ей исчезнуть из спальни Владислава до того, как комнату придут прибирать. Слез не было. И странно — боль била не так сильно, словно Ксения была готова к тому, что случилось утром. В какой-то степени это было правдой — она знала, что Владислав выполнит обещанное, читала в его глазах странную решимость. Но ей так хотелось верить, что минувшая ночь могла переменить его, сумела растопить холод в его душе.

О, какая это была ночь! Каждый миг из нее для Ксении драгоценен, воспоминание о каждом заставляло голову идти кругом. Да и как забыть, когда так приятно стонет тело, напоминая о том, что происходило еще недавно на этих смятых простынях?

Темные глаза Владислава, так внимательно наблюдающие за ее лицом, пока его руки скользят по ее телу. Его губы, так сладко терзающие губы, заставляющие потерять голову от тех чувств, что разрывали грудь, кружили голову. Все было так же, как в ее воспоминаниях, которые она хранила все эти годы, разделяющие их. Как в снах, в которых Владислав приходил в ее спаленку в вотчине Ежи. Все было так же и в то же время не так… Запах его кожи, крепость его мускулов под ее ладонями, тепло и сладость его губ… Этого не может передать ни один ночной сон, не может передать воспоминание.

— Кася, — позвали Ксению тихо в тишине комнаты, и она резко развернулась на этот звук. Разумеется, она сразу же узнала этот голос, но удивилась не тому, что увидела его обладательницу, а тому, что увидела ее именно здесь, в спальне Владислава.

Мария быстро шагнула за порог спальни, плотно прикрывая дверь, чтобы ни один звук не долетел через покои в коридор Замка, а потом медленно опустила на постель аккуратный сверток. Платье Ксении из бархата, в котором та приехала сюда несколько дней назад.

— Пан ординат просил меня прийти сюда и помочь тебе переодеться, причесаться, — проговорила она. — Поспеши, пока не проснулись те из гостей, кто остался в Замке.

Они молчали, пока Ксения суетливо натягивала свежую рубаху и платье, пока Мария туго затягивала шнуровку на ее спине и разбирала аккуратно запутанные за ночь волосы, плела косы, чтобы после уложить их под чепец из бархата, который крепко будет закреплен прямо на макушке Ксении. Молчали и когда тайно и спешно ушли из хозяйских покоев, пошли под руку по длинным коридорам, унося с собой единственное свидетельство того, кто именно провел ночь в комнате ордината — смятое платье и рубаху.

И ни разу за последующие дни, что Ксения тогда провела в Замке, не заговорили о том, за что та была благодарна Марии. Вспоминать о том, что было Ксении хотелось только наедине со своими мыслями, или в присутствии Анджея. Ведь глядя на него, она видела тот маленький спеленатый комочек, которым он некогда был, думала о том, каким даром судьбы для нее та последняя ночь в Замке более шести лет назад, которая тогда казалась единственной, казалась последней. Вон ведь как вышло! И Ксения невольно прикладывала ладонь к плоскому животу, обтянутому тканью платья. И эта ночь принесет ей дивный дар. Тот самый дар, который заставит Владислава вернуться к ней. Она верила в это всем сердцем. И думать о том, что Владек может так же забрать у нее ребенка, как отобрал Анджея, совсем не хотелось ныне.

Оттого и гнала от себя дурные мысли прочь, отдаваясь целиком общению с сыном, которое было столь быстротечно для нее. Оттого и заставляла себя улыбаться в ночь, когда одна из Замковых пушек шумно огласила наступление нового года по григорианскому календарю. Ксения тогда по просьбе епископа разделила с ним праздничную трапезу, тщательно выбирая блюда и напитки согласно требованиям поста, что вызвало жесткую улыбку на губах бискупа.

— Немного дней и тыдзеней тебе осталось, — проговорил он, отпивая подогретого вина из бокала. Ксения нахмурилась, не понимая, о чем тот речь ведет, и он поспешил добавить. — К алтарю костела нельзя вести схизматичку, пани. Тут я на своем твердо стою и стоять буду.

— А пан бискуп так уверен в том, что пан Владислав меня пожелает к алтарю повести? — резко ответила Ксения, с трудом подавляя волну раздражения, вспыхнувшую в тот миг в душе. — Желал бы, не уехал так спешно из Заслава. Да и слов страшных не говорил бы.

— Он сам тебе сказал то? — насторожился епископ и, получив отрицательный ответ, слегка опустил плечи вниз, расслаблено откинулся на спинку кресла, в котором сидел. — Тогда и в память не бери то. Не сам ныне говорит. Злость его направляет. Что думаешь делать далее, пани? До дня Трех Королей всего две ночи осталось. Я по глазам вижу, что решила. Вот и желаю узнать, во благо ли то. Уважь меня, пани, открой, что за думу в голове носишь.

— Я останусь в Заславе! — решительно заявила Ксения, отодвигая тарель от себя. — Останусь! Не может же Владек жить в Лисьем Отворе все время. Нам есть что сказать друг другу. И ныне… ныне я только уверена в том. А не сумеет выслушать, то перед глазами буду стоять, напоминая о себе. Уеду — он меня позабудет, сердцем то чую!