Однако в разговоре с Мадиной, миниатюрной очень красивой женщиной, вся эта теоретическая база психологической подготовки, так Сергею Ивановичу и не пригодилась. Ибо, как только кухарка вошла в его кабинет и услышала:

— Ну что ж, красавица, присаживайся.

А затем и страшный для неё в нынешней жизненной ситуации вопрос, хотя и произнесённый шутливым тоном:

— Будем сразу правду говорить или в несознанку играться?

Плюхнулась на указанный стул и горько расплакалась:

— Они его убьют, товарищ командир, убьют…

Лицо Павелецкого сразу же сделалось серьёзным:

— А теперь не реви и рассказывай всё по порядку. Кто и кого убьёт?

Мадина взяла себя в руки, с полминуты помолчала и заговорила:

— Мои родственники, ведь это они вашего Эдика куда-то в горы увезли из-за меня. Хотя я ему для ухаживанья повода никакого не подавала. А они решили, что его нужно проучить.

— Так,— ещё строже спросил Павелецкий,— что-то я не понял кто они такие твои родственники, конкретно их имена и фамилии. И куда конкретно в горы увезли моего лейтенанта Вартанова?

Ответ кухарки полковника обескуражил:

— Я ничего не знаю, родни много, мест, где родня в горах живёт тоже много…

— Хорошо, тогда откуда ты знаешь, что нашего Вартанова украли именно твои родственники и увезли в горы?

— Тётка сказала, у которой я комнату снимаю.

— А кто и куда не сказала,— стал терять терпение Павелецкий.

Мадина потупила голову да так безнадёжно, как только это умеют делать настоящие восточные женщины, воспитанные в рамках жестоких законов шариата:

— Нет, не сказала и никому не скажет…

После чего полковник понял, что конструктивный разговор закончен и от бедной женщины о нынешнем месте нахождения лейтенанта Вартанова он большей информации не получит. Поэтому помягчел лицом и как можно ласковей в сложившейся ситуации произнёс:

— Ну, а ты сама-то как ко всему этому относишься?

Молодая женщина подняла на Сергея Ивановича полные надежды глаза:

— Жалко мне Эдика, он очень хороший мужчина, замуж меня звал… Я бы пошла, если бы можно было, если бы разрешили, или бы убежала с вами в Россию, когда бы уезжать стали… А вот видите, как всё получилось… Убьют они его, убьют…

Мадина снова беззвучно заплакала, закрыв лицо тонкими, совсем не похожими на кухаркины, руками.

Картина для Павелецкого, пусть пока не полностью, но прояснилась. А это уже хоть что-то. С таким объёмом информации можно было уже определить хотя бы правильное направление поиска пропавшего сотрудника. Он встал из-за стола, положил свою огромную ладонь на худенькое плечо женщины и постарался её успокоить:

— Значит так, Мадина, вызывал я тебя по поводу того, что вы там на кухне совсем разбаловались. Посуду стали мыть плохо. Поняла?

Та молча кивнула головой. Сергей Иванович продолжил:

— О сути нашего разговора никому ничего не говори, вида о том, что тебе Эдика жалко, перед тёткой не показывай, сама выяснить, где он сейчас, и не пытайся. Живи так, как будто в твоей жизни ничего не произошло. А то можешь нам помешать в поисках. А парня мы нашего всё равно найдём. И если у вас всё по обоюдному согласию, ещё у нас в Сыктывкаре и поженим вас. Вот так вот, а теперь иди и помни, что я тебе сказал.

Женщина поднялась со стула и поспешила из кабинета, лицо её немного просветлело, каким-то слабым подобием надежды и улыбки.

Как только кухарка покинула помещение, полковник с мобильного набрал номер сотового телефона начальника войсковой разведки Николая. Вскоре длинные гудки прервались его голосом:

— Слушаю, уважаемый.

— Ты далеко от базы?— спросил Павелецкий.

— Нет, нахожусь в комендатуре. В гости хочешь пригласить, или ко мне на коньячок напроситься?

— Нет уж, лучше вы к нам, есть один разговор, без твоих возможностей и скрытых ресурсов не обойтись… А на счёт коньяка, замётано, сейчас распоряжусь.

— Минут пятнадцать на сервировку стола тебе хватит?

— Даже ещё останется,— поддержал шутливое настроение подполковника Сергей Иванович.

— Тогда жди,— пообещал Николай и отключился.

Вскоре он уже сидел за столом в кабинете начальника оперативной группы с рюмкой коньяка и бутербродом в руках:

— Итак, что за беда?

Павелецкий махнул свободной от рюмки рукой:

— Сначала выпьем за победу русского оружия, закусим, чем Бог послал, а потом и поговорим.

— Заинтригован, заинтригован…

Они чокнулись, выпили, зажевали прохладный коньяк бутербродами с сырокопчёной колбасой. Затем Павелецкий обсказал все известные ему нюансы дела по поиску своего пропавшего сотрудника Вартанова и попросил у Николая оперативной поддержки в проработке родственников кухарки Мадины. Николай, долго не раздумывая, согласился предоставить всю возможную помощь. Второй тост пили уже за положительный результат таких безнадёжных, как казалось ещё совсем недавно, поисков.

Доктор майор медицинской службы Василий Михайлович Зольников сидел у себя в медицинском пункте, в котором и жил, на кровати и рассматривал фотографию жены. Он её очень любил и очень скучал. Дома у него были одни женщины, кроме жены ещё и две дочери. Скоро окончится командировка. Скоро он увидит своих девочек.

Заглянул в комнату зампотыл оперативной группы капитан Сидорчук, как обычно чуть под хмельком:

— Что, доктор, по дому ностальгируешь?

Майор вздрогнул, хотел было ответить что-то резкое, но вовремя взял себя в руки:

— Да, Петрович, скучаю по своим.

Капитан икнул, покачнулся и совершенно искренне предложил:

— А, может, давай, Михалыч, по соточке? Я с коньячного завода двадцать литров привёз…

— Нет,— покачал головой Зольников,— желания никакого.

Он снова оказался один. Со своими мыслями.

Так случилось, что ему пришлось побывать и на первой, и на второй чеченских войнах. Не скажу, что Василий Михайлович горел желанием, много дел в больничном хозяйстве министерства внутренних дел, но ехал, потому что направлялись туда его друзья, после первой поездки — боевые товарищи.

Первый раз в феврале 1996 года в Гудермес ехали с тревогой. Не верилось, что в наше мирное время можно увидеть разрушенные дома, подорванную технику вдоль дорог, тяжелые ранения и гибель молодых здоровых ребят, офицеров, а по телевизору информация была довольно скудная.

В Гудермесе незадолго до приезда сводного отряда из Коми шли тяжелые бои. В глаза бросалась разруха, везде и во всем. Все разбито, растащено. И очень больное население.

Основная задача медиков на войне — обеспечить медицинскую помощь и психологическую поддержку своим ребятам, милиционерам. Ведь не воевать ехали, а нести службу. Представьте — все с оружием, напряжение страшное, вокруг озлобленные люди. Милиционеры из России ведь для них кто? Если не захватчики, то уж никак не друзья. И каждый день известия: тут стреляли, там убили…

Через две недели у ребят начались нервные срывы. В таких условиях от доктора зависит многое. Болели ребята нечасто, с плохим здоровьем на войну не берут, все перед командировкой прошли военно-врачебную комиссию, а вот ранения случались. Когда Зольников мог, справлялся сам, лечил в отряде, если нет — отправлял в госпиталь.

Так было, когда бойцы в Грозном попали под обстрел: один погиб, семеро были ранены. Командование приняло решение отправить их на пункт временной дислокации сыктывкарского ОМОНа в кинотеатр имени «Максима Горького». Оттуда он отвез их к местным. Вот в местной больнице и пришлось оперировать. Все ранения были тяжелыми. Если бы сразу отправили в госпиталь, двое вряд ли бы выжили, не доехали.

Лечить местное население задачи не стояло. Но если обращались за помощью — разве откажешь.

Первый вызов был экстренный. У одного из старейшин обожглись две внучки. Ожоги большие, вот старейшина и послал за помощью в отряд. Наверное, можно было отказаться, но ведь не по-человечески это.