[3], это можно бы и не объяснять,- сказал Роффрей.
- Кто бы вы ни были и как бы глубоко ни пробовали влезть в свои инстинкты, самые сокровеннейшие из них, что-нибудь отбросит вас назад - на худой конец, чувство, самосохранения; с тем, что с вами могут сотворить чужаки, это ни в какое сравнение не идет,- отчеканил Морден.
- Заманчивую вы картину рисуете,- сказал Роффрей.
- Роффрей, черт вас побери, посмотрю я на вас после первого раунда! Я начинаю думать, что он может пойти вам на пользу, да еще как!
Тут к ним присоединился мужчина - высокий, худой, нервный, очевидно Игрок с некоторым стажем; они уже различали этот тип людей.
- Федор О'Хара,- буркнул он, и не думая протянуть руку. Представились и они, тоже не церемонясь.
- Вы будете под моим попечением, пока не разберетесь как следует в Игре,- сказал О'Хара.- Будете подчиняться каждому моему приказу. Противоречить мне не советую. Чем быстрее вы обучитесь, тем скорее сможете играть самостоятельно. Я понимаю, Роффрей, вы, что называется, индивидуалист. Что ж, подчиняться вам придется, только пока не овладеете Игрой - а там ваш индивидуализм будет, безусловно, весьма полезен, от таких качеств мы все и зависим.
Наша компания почти вся состоит из специалистов в различных областях психологии, но не так уж мало и непрофессионалов вроде вас, тех, кто благодаря достаточно высокому интеллекту воспринимает требования Игры почти инстинктивно. Желаю успеха и вам.
Вы поймете, что сохранить раскованность и дееспособность собственного "я" можно лишь ценой величайшего напряжения, вот, в сущности, все, чему следует научиться на первых порах. Пока вы не узнаете достаточно, чтобы атаковать врага, вам придется придерживаться оборонительной стратегии. Пусть каждый из вас запомнит - ни физическая сила, ни отвага в этой войне не стоят ровным счетом ничего. Проигравший, возможно, остается в живых, но у него нет ни единого шанса сохранить разум.
Роффрей почесал в затылке - ему уже не терпелось:
- Тогда к делу наконец!
- Да не дергайтесь,- вмешался Морден.- Начнется очередной раунд, поймете что почем.
О'Хара провел их в свободную секцию - три кресла, обычный экран, ниже - экраны поменьше. Прямо перед ними - миниатюрные блоки управления, очевидно, для работы с сенсопроекторами и другим оборудова нием.
- У нас тут сложился определенный язык, во время Игры мы будем общаться друг с другом только на нем,- сказал О'Хара, водружая на голову некое подобие ермолки.- К примеру, "дай звук" означает, что в какой-то момент, когда вы сосредоточены на передаче вкусовых ощущений, я решил, что более действенным оружием против врага окажется звук. Если скажу "дай вкус", вы будете посылать вкусовые ощущения. Проще некуда, понимаете?
Кивнув, они расселись в ожидании своего первого - а возможно, и последнего - раунда Багряной Игры.
Аскийоля мало беспокоило, согласуются ли с моралью действия человечества, вторгшегося в эту вселенную и пытающегося отвоевать господство в ней у коренной расы.
- Какие там права! - ответил он Мордену, когда Лорд Галактики сообщил ему о некоторых сомнениях, тревожащих иных переселенцев.- Какие права у них? Какие права у нас? Если чужаки существуют здесь, это не значит, что у них есть какое-то особое право здесь существовать. Пусть они - или мы - докажут свои права. Посмотрим, кто победит в Игре.
Аскийоля волновало нечто более глобальное, чем конфликт из-за права собственности, как бы страшно этот конфликт ни обернулся для человечества.
У Человека была последняя возможность вступить в свое право первородства - сам Аскийоль, способный одновременно чувствовать целую вселенную, в него почти вступил,- перенять его у Родоначальников.
Он, Аскийоль, должен каким-то образом научить свою расу реализовать ее потенциал. И для этого, пожалуй, пригодятся Игроки, вернее, те из них, кто сможет выжить. /
Его расе следовало перейти к следующему этапу эволюции, и переход этот должен быть настолько внезапным и резким, что правильнее было бы говорить о революции.
И ко всему - хоть это и его личное дело - ощущение собственной незавершенности; он испытывал мучительную неудовлетворенность, зная, что недостающая его часть, та, что смогла бы сделать его цельным, совсем рядом - это-то он чувствовал,- чуть не на расстоянии вытянутой руки. Но что она из себя представляет?
Печальные мысли не покидали Аскийоля.
Даже он не мог предугадать развитие событий в случае победы его расы в Игре. Конечно, он мог охватить их ход лучше, чем все остальное человечество, но в определенном смысле он пребывал в таком же временном вакууме, как и оно, и так же был совершенно не способен соотнести прошлый свой опыт с теперешним, а теперешний - с предвидимым будущим…
Да, он существовал в каждом из множества измерений мультиверсума и все же, почти как любой другой, был скован единым для всего мультиверсума измерением - Временем. Он может сбросить цепи пространства, но, как, вероятно, и все когда бы то ни было обитавшие в мультиверсуме, не избавится от иных оков - от размеренной, непреклонной, вкрадчивой поступи Времени, ибо
Время не знает остановок и не терпит вмешательства, равно направленного на ускорение или замедление его.
Время изменяет все, но самое его изменить нельзя. Пространство, материальную среду завоевать, пожалуй, можно, Время - никогда. Оно несет тайну Первопричины, тайну, неизвестную даже Родоначальникам, выстроившим огромный и все же конечный мультиверсум - питательную почву, лоно для своих преемников. А должно ли человечество переживать родовые муки и наследовать Родоначальникам или нет - ключ к тайне не в этом, чувствовал Аскийоль.
Быть может, через много поколений, если каждое из них сумеет стать этапом эволюции Человека, ключ и будет найден. Только во благо ли разгадка такой тайны? Не только современники Аскийоля, но, возможно, и их праправнуки не смогут усвоить и сохранить это Знание. Ибо стоит им сменить Родоначальников, и ляжет на них долг подготовить своих преемников. Так, вероятно, и будет продолжаться, возможно, до бесконечности, но во имя какой, более великой цели?
Тут Аскийоль отбросил бесплодные мысли. Он был в определенном смысле прагматиком и не позволял себе тратить время на абстрактные размышления.
Сейчас в Игре наступило временное затишье. Возвращение корабля Роффрея и отпор, который он дал чужакам, на какое-то время привели тех в замешательство. Но у Роффрея пока не было опыта настоящего противоборства сознаний - сознаний, тому обученных, способных на самое разнузданное из вообразимых надругательств - на разрушение индивидуальности, "эго", тех самых качеств, что ставят человека над прочими животными.
На миг он подумал о Толфрине, но тут же оборвал себя - а цепочка мыслей подводила его еще к одному мучительному вопросу.
Он позволил себе на миг расслабиться, насладиться той щедрой поддержкой, что давало ему ощущение одновременного пребывания на всех плоскостях мультиверсума. Он думал: "Я подобен младенцу во чреве матери, с той лишь разницей, что знаю - я во чреве. Да и с той еще, что я младенец без некоей части и это чувствую. Что она такое? Что сделает меня цельным, довершит? Кажется, часть эта, довершив меня, тем самым довершит и себя…"
Тут, как случалось все чаще, резкий сигнал коммуникатора прервал его размышления.
Он наклонился к аппарату, не вставая с кресла, и вокруг заплясали диковинные тени, странные, полуреальные образы. Область пространства, что была заключена между ним и коммуникатором, казалось, разбрызгивалась, истекала, двигаясь судорожно и аритмично, будто вода, взбудораженная вторжением постороннего тела. Так было при любом его движении, хотя сам он полностью отдавал отчет лишь в одном - что рука его способна проходить сквозь множество предметов, почти не ощущая их.
