…Меня подбрасывает, как крышку на клокочущем чайнике.

Белые клубы солончаковой пыли окутывают кузов, мотор глухо булькает, закипая от перегрева. Я спасаюсь наверху, на брезентовом тенте от тесноты кузова, от баулов, сползающих на ноги, от запаха бензина, а более всего — от мух и слепней, которые сопровождают экспедиционные машины в пустыне так же неотвязно, как и верблюдов.

Пустыня цветет второй раз — по-осеннему лихорадочно и ошеломляюще ярко. Лазоревые, багровые, малиновые, лиловато- бордовые кустики солянок пламенеют на пепельных солончаках. Там, где равнина гуще заросла кустарником, земля словно подернута лиловым облачком с золотисто-рыжей каемкой… Но беркуты кружат над пустыней не для того, чтобы украшать осенний пейзаж.

Чаще всего нам приходится пробираться через сусличьи города, по ступицы зарываясь в '.их многокомнатные квартиры. На каком-нибудь бугорке обязательно поджидает нас дежурный суслик, как дворник в белом переднике на брюшке, важный и усатый. Он строго посматривает по сторонам и вдруг, рассыпав по всей пустыне отчаянную свистящую трель, ныряет под землю…

Мы «идем» по Сарыкамышской впадине.

1* На месте древнего города Кят, где родился Бируни, — современный поселок, носящий имя великого ученого.

— Итак, хмы погрузились уже метров на восемь-десять.

— А где же акваланги? Скафандры?

Белесое низкое небо. Акваланги не помешали бы — так хочется вдохнуть хоть глоток свежего воздуха в этой залитой вязким зноем котловине.

Бренча лопатами, рабочие уходят на шурфовку. С ними Александра Семеновна Кесь. Статная, высокая, с целой пагодой черных волос на голове, с чуть-чуть насмешливым спокойным лицом, какие бывают у наблюдательных умных людей, слишком умных, чтобы как-нибудь это выражать… Александра Семеновна всегда подтянута, выдержанна, по-мужски деловита, но элегантна даже в условиях пустыни. Ее внешности очень соответствуют и неизменные профессиональные атрибуты — планшет с аэрофотокартой, компас.

Шурф готов. Александра Семеновна, как волшебница на сцене, «проваливается сквозь землю». Только верх белой кавказской шапки шевелится над свежевырытым окопчиком.

Географ читает слои. Но как странно они чередуются! Слой илистых отложений, принесенных потоком реки, сменяется слоем озерных осадков. А что означает эта узкая серо-желтая полоска песка? Огромное озеро мелело, заболачивалось, покрывалось коркой солончака. Ветер приносил из пустынь песок.

А дальше опять полоска илистых отложений реки. Так происходило несколько раз. Вот почему под нашими ногами все время похрустывают мелкие солоноводные и речные ракушки, вот почему по краям котловины тянутся гряды гравия, намытого волной, а берега нашего озера — серебристые радужные обрывы вблизи оказываются слоистым трухлявым известняком, подцвеченным то розоватыми, то шоколадно-рыжими, то бирюзовыми примесями.

На сто сорок километров с юга на север протянулась Сары- камышская впадина. Плоские однообразные солончаки изредка прерываются песками. Вдруг засверкает маленькое озерцо, но подойдешь ближе — обман! Ложбинка затянута коркой соли. Мы медленно продвигаемся, «прощупывая дно», погружаясь все глубже и глубже. Теперь мы на максимальной глубине — 45 метров ниже уровня моря. Если бы и сейчас озеро достигало своего наивысшего уровня — над нами была бы 90-метровая толща воды.

— Ты умеешь плавать? — спрашиваю я нашего неизменного рабочего Амеда. Он на всякий случай улыбается, но не понимает, к чему разговор.

— А что, если река прорвется и снова затопит озеро?

Лицо Амеда меняется мгновенно.

— Не надо шутить так, апа! Я маленький был, видел, река ломала дом… Крыша плыла… На ней голуби. Люди бежали и плакали. Кричали: «Дегиш 1* унес наш дом». — Отвернувшись от меня, Амед несколько раз очень серьезно произносит фразу, много веков звучавшую и во дворцах шахов на торжественных молениях и в домах бедных хлеборобов Хорезма: — Да будет Дарья многоводной, да течет она в собственном русле. — В этом заклинании кроется извечный страх перед отсутствием паводков (значит, не будет урожая) и перед дегишем, несущим разрушение и смерть.

Чем же притягивают солончаки Сарыкамыша сотрудников экспедиции? Вот уже с сорок седьмого года машины экспедиции обязательно пробиваются сюда — к берегам бывшего озера.

Здесь, на дне и на берегах Хыз-Тенгиза — Девичьего моря — как называли в средневековье Сарыкамыш — скрыто решение тайны Узбоя. Ведь для того, чтобы Дарья текла по Узбою, ей необходимо заполнить Сарыкамышскую котловину до самого верха, до отметки в 52 метра над уровнем моря, и «вылиться» в русло Узбоя, которое и начинается у южных границ Сарыкамыша.

Более двух с половиной тысяч лет спорят ученые об истории возникновения и обводнения этой «реки», об истории заселения ее берегов.

Сотни ученых, историков и географов, начиная с Геродота и кончая, а может быть и не кончая, нашей Александрой Семеновной Кесь, высказывают свои предположения, догадки, гипотезы, соглашаясь и не соглашаясь друг с другом.

Но среди ученых и путешественников, занимавшихся разгадкой Узбоя, не было археологов.

На Узбое и Сарыкамыше издавна известны развалины крепостей, ирригационных сооружений, скопления кремневых орудий.

Широкая полоса Прикаспия, Сарыкамыш, Узбой — в древности места расселения «массагетских племен», в состав которых входили «хорасмии». Без изучения этих пограничных областей невозможно решить многие вопросы истории Хорезмского государства.

Так и возникло наше содружество на колесах: географы, археологи, этнографы.

— Смотри-ка, апа, что там нашли? — кричит мне Амед.

У небольшой гряды песков собрались сотрудники и о чем-то спорят. От строя машин отрывается «газик» Сергея Павловича и летит в сторону гряды. Мы спешим туда же.

Почти у самой цели я спотыкаюсь, проваливаюсь в какую-то колею. Нет, это не колея. Ровик! Еще один и еще. Ровные полосы полей, занесенных песком. Сергей Павлович и Борис Андрианов бродят по оплывшим буграм — остаткам какого-то строения. Жилая усадьба! Черепки, дорогие сердцу археолога, и…

— Сергей Павлович, кажется, монета!

И черепки и монета датируются XV веком. Значит, жители пользовались водой озера, отводя ее на поля в XV веке.

— Еще одна усадьба! — атакует Сергей Павлович подоспевшую Кесь. — Вот и определяется время ваших «озерных отложений».

— Всех сразу? У меня ведь несколько озерных слоев…

— Ну, не всех, — соглашается Сергей Павлович, — посмотрим еще, что покажет Зенги-Баба. Но уже бесспорно, что в XV–XVI веках здесь было живое полноводное озеро.

1* Дегиш — течение, меняющее русло.

С виду неказиста эта крепость, долженствующая разрешить столько сложных вопросов. Небольшой плосковерхий бугор, забросанный глыбами ракушечника. Известняковые надгробные плиты, полузасыпанные галькой. На топографических картах так и числилась Зенги-Баба кладбищем. Однако бугор таил в себе остатки мощного укрепления. В глубине холма уцелели массивные крепостные стены из тесаных плит. Сооруженная в XII зеке — в эпоху расцвета государства хорезмшахов, — Зенги-Баба служила форпостам сложной оборонительной системы, укреплявшей границы Хорезма. Гарнизон оставался в крепости недолго. При монголах она была разрушена. Долгое время пустовала. Лет через десять крепость опять была заселена. И снова покинута.

И вот тут-то археологов ждал сюрприз. Последний по времени обитаемый земляной пол оказался покрытым ракушками, засыпан намытой галькой. Корни растений забились в щели каменной кладки, курчавились между обрушенными плитами. Расчищенная археологами крепость походила на остов старого корабля, выброшенного на сушу. Сомнений не оставалось. Сооружение было затоплено Сарыкамышским озером. Тогда в XV веке его глубина достигала 90 метров.