Где-то вдалеке заиграла флейта. Трехликая вздохнула, она знала, что это не Аполлон. В нежных звуках, долетавших со стороны опутанного сухим виноградом валуна, было столько откровенного наслаждения собственной болью, что у Геро защемило сердце.

— Дионис? — тихо позвала она.

Флейта смолкла.

— Дионис.

Кудрявая голова в венке из пожухлых виноградных листьев вынырнула в темноте у самых ног Триединой.

— Я под землей, мама. Разве ты не слышишь, откуда раздается музыка?

— Зачем ты шел за мной? — насупилась Геро. — Что тебе нужно?

— То же, что и всегда. — С виноградных листьев покатились крупные градины.

— Твое время прошло. — Геро резко дернула плечами. Сейчас Дионис мешал ей. — Ты всего лишь виноградная косточка, — строго сказала она. — Твое место в земле. Пропусти меня.

Тонкая, но прочная лоза, как змея, обвила ее вокруг щиколотки.

— Неужели ты идешь к лучнику? — шептал неотвязный бог вина. — Он отверг тебя как госпожу. Теперь отвергнет как женщину.

— Убирайся! — вспылила Геро и, с силой рванув ногу из травы, стукнула пяткой по голове Диониса, загоняя его обратно под землю.

Дальше Трехликая поспешила без помех. На подступах к Чаше ею овладела слабость. Когда-то, посчитав, что ее обязанности слишком многообразны, она отделила от себя полтора десятка богинь помельче, вручив каждой какое-нибудь дело. Шло время, женщины сосредоточивались кто на прялке, кто на любви. С каждым годом они все меньше походили друг на друга, и их все труднее было собрать в одно громадное, вызывающее трепет божество. Отдав так много, Великая Мать очень ослабела. А теперь еще и Дионис отнял у нее лишние минуты. Быть может, последние. Остановив на мгновение бег воды, Геро глянула на себя и ужаснулась. Лохматая, седая как лунь старуха с беззубым ртом смотрела на нее из черной чаши.

Набрав в легкие воздуха, богиня с головой нырнула в темную глубину. Ровно двенадцать толчков крови отделяли ее от желанной цели, и она удерживала дыхание до тех пор, пока на тринадцатом ударе ее сердце чуть не разорвалось. Выскользнув из воды, Геро свернулась на камне клубком и стала разглядывать свое блестящее тело. Старая пятнистая кожа безобразными лохмотьями плавала в ручье. Она, как змея, сбрасывала шкуру, а вместе с ней и прожитые годы.

Геро развернула тяжелые блестящие кольца и поползла на берег. Там среди травы, обсохнув, она снова приняла человеческий облик и прислушалась к легкому шелесту сухих веток. Ветер донес слабый отзвук флейты, и богиня повернула голову на север. Теперь она точно знала, кому принадлежит мелодия. Так напористо и нежно, безжалостно и робко могло играть только одно существо во вселенной. Феб был далеко. Но сейчас это не имело значения. Геро готова была покинуть ущелье, пересечь гряду Святого Камня и выйти к Медведь-горе, чтобы встретить там Хозяина нового круга.

Аполлон вышел из пещеры посидеть в одиночестве. События последних суток утомили его. Сначала отстрел детей Ниобы, потом праздник по поводу приезда Лето и, наконец, попытки предотвратить избиение Аресом Афродиты. Обманутый копейщик застал любовницу с Гераклом в непроходимой чаще сухого терна, через которую герой думал ускользнуть незамеченным. Мужчины размахивали оружием, женщины визжали, Аполлон всех мирил. Наконец герой с ревом умчался по направлению к Киммерии, там его ждала змееногая женщина Ану, у которой — Феб это знал — Геракл будет достойно наказан пленом в течение восьми лет. Так что о его скором возвращении можно было не беспокоиться.

Труднее было с Аресом. Сначала он пытался поразить Афродиту копьем, а когда ему не позволили, с видом оскорбленной невинности удалился скитаться по окрестностям. Он до сих пор не вернулся. Из глубины пещеры слышались тихие всхлипывания Урании. Лето вполголоса вела бесконечный разговор с Охотницей, объясняя дочери, что та никогда не найдет себе мужа, если будет травить собаками всякого подошедшего к ней ближе чем на выстрел.

Феб глубоко вздохнул и отвернулся от пещеры. Он устал и тяготился многолюдьем. Ему хотелось расслабиться, забыть о присутствии остальных. Лучник приложил к губам флейту. Деревянное тело Марсия не желало откликаться, оно спало, и первая мелодия вышла не громче щебета сойки. Но потом певец прокашлялся и начал выводить трели одна призывнее другой. «Она идет по ночным полям, — пел Марсий. — Ноги ее стройнее лилий. Лоно усыпано розами. Губы изогнуты, как лук. Она готова к битве. Беги, пока не поздно. Ибо ты — проигравший».

Трель неожиданно оборвалась, и перед Аполлоном из тьмы соткалась женская фигура. Ее руки властно легли ему на плечи. Геро верхом села ему на колени и заставила снизу вверх смотреть себе в лицо. У нее был острый подбородок, а когда она растянула в улыбке уголки рта, Феб заметил, что и зубы ее остры. Дыхание женщины было благоуханно, как ночной сад, и раз вдохнув ее аромат, лучник ощутил, что тревожный запах шафрана ударил ему в голову.

— Оставь меня, — потребовал он.

Женщина только засмеялась. Она вырвала Марсия из пальцев Феба. Противостоять ей не было никакой возможности, и гипербореец попытался выговорить себе отсрочку.

— Покажи мне свое третье лицо, — потребовал он. — Или убирайся.

Геро продолжала смеяться:

— А ты выдержишь, волчонок?

Лучник кивнул.

— И ты позволишь мне в моем третьем обличье взять себя? — издевалась она.

— Я сам возьму тебя. В любом из обликов. — Гипербореец наконец сумел схватить ее за запястья тонких белых рук, вывернуть их назад и стряхнуть гостью со своих колен.

Трехликая зашипела и на глазах свернулась в тугой клубок, из которого через секунду высунулось бледное синее лицо с алыми, как кровь, губами. Потряхивая очельем из оскаленных человеческих черепов, Хозяйка Убывающей Луны подняла голову и свернулась змеиными кольцами у ног Аполлона.

— Что ж, возьми меня, если ты такой храбрец.

Феб, зажмурив глаза, шагнул к Змее.

— Смотри на меня. Смотри. Не отворачивайся. — Этот свистящий шепот он слышал все время, пока нервно, толчками входил в ее пасть, а потом, несмотря на адскую боль, извергал самого себя в сумрачные недра Преисподней. Он видел, как сияющее солнечное семя, падая в темную утробу Змеи, светится сквозь ее тело. Когда же Феб очнулся, то обнаружил, что лежит в объятиях бесконечно прекрасной женщины. Она улыбалась светло, как молодой месяц. Но гипербореец не ответил ей. Он чувствовал себя страшно усталым. Постаревшим на тысячу лет. Он отдал все, без остатка, но это не принесло облегчения.

— Кто был твоим первым? — спросил Феб, поворачиваясь к ней.

— Первым? — Губы Трехликой искривились. — Какое это имеет значение?

— Все в мире имеет значение. — Пальцы Аполлона взяли гостью за подбородок.

— Он ушел, — отрывисто бросила она. — Я тогда не была ни Матерью богов, ни вообще женщиной. Просто сущность. Но когда меня оставили, — в ее голосе зазвучала обида, — я поняла, что женщина, а тот другой — мужчина. У него много дел среди миров. Он всегда занят и всегда обещает вернуться. Только обещает…

Аполлон ощутил себя неуютно. Точно только что натянул лук не по росту.

— А если Он вернется? — Гипербореец старался говорить как можно равнодушнее.

— Нет. — В голосе Геро прозвучала неожиданная тоска. — Я предприняла меры. Думаешь, почему время идет по кругу?

До Феба не сразу дошел смысл сказанного.

— Так ты заставляешь мир постоянно возвращаться в одну и ту же точку, чтоб отсрочить Его приход?

— Именно так, Загрей, — кивнула Геро. — Ты все поймешь в свой час. — Она ободряюще улыбнулась ему. — Как только Золотой Серп в твоих руках лишит Зевса силы и ты наследуешь его власть, тебе откроются многие истины.

— Нет. — Голос Феба прозвучал глухо.

— Что? — не расслышала Геро.

— Я не Загрей. — Лучник повысил голос. — У меня своя дорога.

Богиня задохнулась от удивления. Глупец! Только что весь мир лежал у его ног, а он отпихнул его сандалией!

— Я напоил тебя, — с легким презрением бросил Аполлон. — Теперь ты сможешь жить в новом круге. Но это не значит: жить со мной.