— Давай-ка, сестренка, разведем огонь. — Феб обнял Охотницу за плечи. — И накормим гостей. Смотри, они еле живы. А завтра мы с Аресом попробуем проучить наглецов-гигантов.

Геро отложила свое золотое веретено. Повинуясь движению ее пальцев, нить натянулась, дернула и стащила солнце с розовых небес. Дело шло к ночи, и Мать богов направилась в спальню взбивать синюю с черной бахромой перину. При встряхивании с нее градом сыпались золотые искры. А далеко внизу люди задирали головы и говорили: звездопад.

Сильные руки Трехликой трясли и щипали пухлое брюхо небес. Для нее оно было не более чем семейное ложе. С каждым ударом женщина вздыхала все грустнее. Наконец, она застыла, прижав перину к груди и глубоко задумалась. Ей на память пришли те дни, когда в доме хозяйничал Кронос. Какой бы тонкой и прочной ни была ее работа, грубый муж всегда разрывал покрывало небес, и Трехликой постоянно приходилось штопать его.

Эту мягкую, как пух, шерсть Геро ткала в тот день, когда малыш Загрей впервые глянул на нее глазами мужчины. А золотой вышивкой по краю украшала в то бедственное и счастливое утро, когда Зевс с серпом в руках отправился в спальню своего отца.

Когда Зевс вошел к ней с искаженным от гнева лицом, она увидела в его руке окровавленные части тела Кроноса. Столь дорогие ей когда-то. Геро так и не смогла забыть тот долгий оценивающий взгляд, которым Загрей по-хозяйски смерил свою мать. А потом с размаху швырнул отсеченный член соперника прямо на недошитое покрывало в доказательство того, что Кронос больше никогда не испортит ее работу.

Кровь широкой полосой испачкала синюю шерсть как раз там, где уже было застиранное пятно от молока Небесной Коровы. Когда-то Геро кормила непослушного сына грудью, а он выплевывал шершавый сосок и срыгивал на ткань. Теперь белое смешалось с красным. Оттого на Млечном Пути осенью появляется широкая алая полоса. Люди же говорят, что Великая Мать, каждую весну восстанавливающая свою девственность, снова потеряла ее на ложе небес.

Геро умела восставать из Источника Молодости в первозданной чистоте. Но делала это лишь в начале нового цикла, пуповину которого выпрядала и завязывала сама, соединяя с нитью предыдущего колеса времени, уже катящегося в глубины Аида. Сейчас, глядя на свою прялку, а потом на старое, видавшее виды покрывало, Геро становилось страшно. Так тонка была золотая нить, и так мало ее оставалось. Один взмах Серпа. Всего один взмах.

Но кто же новый жнец? Кто сбросит на потрепанную ткань небес кровавую жатву, чтоб обновить мир? При этой мысли у Геро портилось настроение. Солнечный лучник! Гордец Феб! Красавец и пересмешник с ледяными шутками. И грубиян Кронос, и заносчивый Зевс пожелали ее. А этот… Она ненавидела его? Да. За то, что он никогда не отдавался власти земли в полную силу. Она желала его? Да. Потому что знала, как нежен ускользающий от лунного света свет зори. Как мягок и жалобен он по вечерам. И в какое буйство впадает, когда солнце в зените.

Луна всегда в погоне за солнечным светом. Геро хотела получить Феба, и как можно скорее. Поскольку именно он начинал новый круг. Его сдержанность и отточенное чувство меры как нельзя больше подходили для наступавшего времени господства людей. Будет ли ее имя по-прежнему почитаться смертными, зависело от того, сумеет ли она удержаться при лучнике. «Бедный Зевс! — Триединая усмехнулась и еще раз встряхнула покрывало. — Бедный Аполлон».

Царица Лето путешествовала в носилках, которые тащили четыре снежных великана. Они были лишены смысла и беспрекословно выполняли приказы своей повелительницы. Прекрасная, как солнечный зимний день, она царствовала над счастливой страной гиперборейцев, изредка выбираясь за пределы Рифейских гор, чтоб повидаться с детьми.

В молодости Лето была жрицей в храме Северного Ветра и понесла от него двойню. Но ревнивая Геро, подозревавшая, что это Зевс прилетал в ледяное Туле на легких крыльях Борея, превратила ее в волчицу, заставив скитаться по бескрайним снежным равнинам. Пока в один прекрасный день Лето не разрешилась чудесными близнецами, как две капли воды похожими друг на друга. Изгнанная из родного края, Лето провела немало печальных дней в обнимку со своими малышами и искренне считала их лучшими детьми на свете. Когда же срок заклятия кончился — а ни одно колдовство не действует бесконечно, — Лето вернулась домой, неся на руках своих прекрасных младенцев, которые перекидывали друг другу Солнце и Луну.

Увидев такое чудо, жители Туле сделали ее своей правительницей, и многострадальная возлюбленная Северного Ветра воцарилась там со славою. Ее почитали если не богиней, то, во всяком случае, и не смертной, а в детях видели настоящих небожителей. Оба проводили зимние месяцы возле матери, а остальное время служили Триединой. Это и было условием освобождения Лето из серой шкуры: ее волчата остались у соперницы. Два смертоносных лучника — надежнее, чем один. И они служили Геро не за совесть, а за страх, опасаясь той власти, которой она обладала над их матерью.

Лето не имела права покидать Гиперборею, но потихоньку все же навещала детей, когда они слишком долго не бывали дома. Сейчас царица приближалась к Собачьему холму и с удивлением озиралась по сторонам. Обычно Артемида встречала ее здесь. У них вошло в привычку отмечать Пифании как тихий семейный праздник. Это торжество, установленное смертными в честь победы солнечного лучника над Змеем Пифоном, согревало их души.

Но на этот раз Охотница не ждала мать у переправы через ручей, а ее псы, в честь которых и был назван холм, не заливались веселым лаем. По знаку царицы снежные великаны остановились, и Лето высунулась из носилок. Ее поразил пустынный вид, простиравшийся там, где еще недавно цвели зеленые долины. Теперь они лежали черными, точно по ним прокатились полчища саранчи. Но еще больше Лето удивилась, когда ее кто-то грубо окликнул с холма:

— Эй! В носилках! Куда едешь?

Из расщелины на вершине холма высунулась чья-то волосатая рожа, и царица ахнуть не успела, как в нее полетел камень.

— Это наш дом! Убирайся!

Снежные великаны, даром что силачи, были созданы из слишком непрочного материала. Град камней мигом превратил их в четыре бесформенные кучи.

— Добрые люди! — взмолилась Лето, увидев рядом с первой рожей с десяток еще более зверских физиономий и поняв, что попала в кольцо гигантов. — Добрые люди! Я не сделала вам ничего плохого. Пропустите меня, пожалуйста, через ручей.

— Это наши владения! — понеслось ей в ответ. — Зачем тебе через ручей?!

— Она хочет съесть нашу дичь! — закричал другой гигант.

— Она хочет ограбить нас! — встрял третий. — Бейте ее! Бейте камнями!

«Да здесь и взять нечего!» — возмутилась царица.

— Я еду к детям, — терпеливо ответила она. — Пропустите. Ведь у вас тоже есть мать.

— Мать! Мать! — закричали гиганты на все лады.

Лето не сразу поняла, что они не передразнивают ее, а зовут кого-то.

— Эй, мать! Что нам делать?

В пещере завозились, и на свет выглянуло раздраженное женское лицо.

— Бездельники! Дармоеды! — прикрикнула незнакомка на разом присмиревших чад. — Давно пора жить своим умом, а не бегать по любому поводу к мамке! Убейте ее, да и дело с концом! Это наши земли. А меня больше не отвлекайте. — Женщина зло хлопнула в воздухе бычьей шкурой, которую вытрясала у входа, и принялась за другую.

Это была нимфа Ниоба, одна из Тритонид, обитавшая в подземных горных реках. Там в темноте ею овладел слепой змееногий великан, и от него она родила, как выметала икру в воду, целых четырнадцать одноглазых гигантов с когтистыми лапами и жабрами вместо легких. Они заселили скальные полости на побережье Эвксина и, двигаясь по подземным черным рекам, выныривали далеко в глубине Таврских гор и поднимались на поверхность, чтобы полакомиться сочным звериным мясом.

— Эй, Ниоба! — закричала Лето, привстав в носилках. — Едва ли такое поведение достойно рода Тритонид! Где же твое гостеприимство? Разве ты не мать? Разве не понимаешь, как я спешу к детям?