Зная ее склочный драчливый нрав, остальные всадницы опасались играть с ней. Сейчас напротив Ясины, как назло, сидела Колоксай, которая, судя по мрачному выражению лица, тоже была не в восторге от развивавшихся событий.

— Почтенная Ясина, — цедила она, — давай отложим нашу партию до завтра. Ты выспишься…

— Ты хочешь сказать, что я пьяна? — Налитый кровью глаз хозяйки сверлил гостью.

— Я хочу сказать, — невозмутимо возразила Арета, — что ты уже проиграла большую часть своего имущества. Что у тебя осталось? — Женщина обвела взглядом шатер. — Добычу прошлого похода ты отдала. Запасное оружие тоже. Играть на боевую лошадь Тиргитао запрещает. Поставить на кон подарок твоей племяннице — это неуважение к царице…

— А отказ играть — это неуважение ко мне и духам моего очага! — заревела Ясина, мотая головой, как лошадь, на которую надевают недоуздок. — Я найду что поставить на кон. И отыграюсь! У меня есть рабы. Вон! — Она вскочила и, пошатываясь, двинулась к пологу. — Мальчишку и беззубую старуху ты, конечно, не возьмешь. А этот вполне сгодится. — Ясина вцепилась обеими руками в поднос, который держал Левкон, и изо всей силы дернула его на себя, так что мясо попадало на пол.

— Угомоните ее, — обратилась Колоксай к подругам Ясины, но те лишь развели руками, мол, нечего поделать, в таком состоянии она буйная.

— Она пьяна, — снова попыталась отнекаться от игры царская посыльная.

— Она всегда пьяна, — философски заметила Македа, поднимая с ковра кусок баранины и отправляя его себе в рот.

«Первая умная мысль в твоей пустой голове», — хмыкнул про себя Левкон.

— Ставлю его. — Ясина снова плюхнулась на пол, все еще держа плетенку в руках.

— Кого? Поднос? Барана? Или человека? — откровенно издеваясь, спросила Колоксай.

— Его. — Ясина потыкала жирным пальцев в грудь раба. — Против всего, что ты у меня выиграла. И захлебнуться мне кобыльей мочой, если я не отыграюсь!

«Ценное предложение». — Левкон стоял как вкопанный и наблюдал за происходящим без всякого видимого интереса. У него уже было восемь хозяев. Будет девять.

— Завтра ты будешь жалеть, — с расстановкой произнесла гостья, глядя в потное лицо хозяйки.

— Играй!!! — заревела та.

«Боги, какие же люди буйные!» — Колоксай взяла костяной шарик, зажала его в ладонях, потрясла и выкинула на войлок.

— Шестерка.

Лучшее из возможного. Трехликая Мать дважды подтверждает свое благословение.

Ясина с ненавистью вцепилась в костяшку, зажала ее пухлыми пальцами, трясанула и выпустила из рук, как дети выстреливают вишневой косточкой. Шарик пролетел через всю палатку и угодил одной из спящих всадниц в глаз. Та даже не пошевелилась.

— Македа, что там? Посмотри, — попросила гостья, потому что хозяйка уже хватала воздух ртом и была близка к удару.

— Два, — отозвалась бывшая телохранительница царицы. — Хоть я тебя и не люблю, но врать не стану. Ясина проиграла.

Она подошла к подруге и скорчила ей пьяную рожу:

— А ты, дура, не хотела со мной поделиться. Говорила, кость не по мне. Вот Колоксай и сгрызла твою кость. У нее зубы молодые.

Ясина в гневе попыталась встать, но не смогла. Она завыла, изрыгая мощный поток проклятий, перешедший в жалобное бормотание, хлюпанье носом и, наконец, свист.

— Захрапела, — невозмутимо констатировала Македа, оттаскивая подругу к стене и прикрывая краем войлочной кошмы.

— Завтра я все верну, — сказала Колоксай, обращаясь к тем, кто еще мог ее слышать. — Ясина была не в себе и не заслуживает того, чтоб лишать ее имущества. Тем более в собственном доме на празднике.

Гости одобрительно закивали головами: «Честный и благородный поступок», «Недаром ты в милости у царицы, Колоксай».

— Собери все, что она проиграла. — Арета показала Левкону брошенный на полу плащ. — И иди за мной.

— Почему не оставить вещи и раба здесь? — ехидно осведомилась Македа. — Раз они тебе не нужны.

На бледном, совершенно трезвом лице Колоксай зажглась кривая усмешка.

— Я знаю, как почтенная Ясина любит меня. Да и многие здесь тоже. — Она обвела глазами шатер. — Стоит какому-нибудь колечку закатиться за войлок, как она завтра же скажет, что я утаила наиболее ценную часть выигрыша и только прикинулась щедрой, чтоб заслужить похвалу царицы.

«А она не дура», — про себя отметил Левкон.

— Или спьяну ей придет в голову выколоть глаза рабу и сказать, что я это сделала из ненависти к ней, — ровным голосом продолжала Колоксай. — Нет уж, все видят, сколько я уношу сегодня. И сколько принесу завтра. Идем. — Она подтолкнула Левкона к выходу.

На улице у самой палатки бывшего гиппарха схватила за руку Асай:

— Помни, что я тебе сказала. Ты уже сюда не вернешься.

Новая хозяйка была неразговорчива. Она шагала по ночному лагерю, попадая ногой в черные неглубокие лужицы. Левкон подумал, что недавно прошел дождь, а он, закрутившись в шатре Ясины, даже не заметил.

— Сюда.

Ее палатка оказалась значительно меньше и беднее. Ни скота, ни кибитки, ни рабов. Темная изнутри, она почудилась бывшему гиппарху входом в склеп. Не было ни дыхания спящих, ни запаха еды. Пустой шатер слабо колыхался от ветра, продувавшего его насквозь через откинутые пологи. Это зрелище в абсолютной ночной тишине навеяло на Левкона тяжелые мысли. Разом вспомнилось все страшное, что говорили о Колоксай.

Арета слабо подтолкнула его в плечо. Это прикосновение обоим было неприятно, но, кажется, она вообще предпочитала объясняться жестами. Левкон опустил узел с выигрышем у столба, поддерживавшего свод, и, мысленно воззвав к духам-защитникам, шагнул внутрь. На него не набросились невидимые чудовища. Просто в полной тишине этого пустого жилища царила такая подавляющая тоска, что гиппарх почувствовал себя еще неуютнее.

Знаком хозяйка показала ему за правый полог, отделявший закуток для слуг, и швырнула скатанное в трубку войлочное одеяло. Левкон взял было его в руки, но тут же выпустил. От скатки не пахло человеком. Сейчас это почему-то произвело на раба отталкивающее впечатление. Больше не обращая на него внимания, Колоксай улеглась в своем углу, немного поворочалась, и вскоре Левкон услышал ровное дыхание.

Сам он забился за низкий столб, державший заднюю часть шатра, и не смыкал глаз до рассвета. Им овладел иррациональный ужас. «Спит она, как же! — стучало у него в голове. — Только закрой глаза. Мигом перережет горло. Чтоб насолить Ясине». Бывший гиппарх не припомнил бы, чтоб за три года плена хоть раз так боялся. И чего? Смерти? Здесь смерть — лучшее из возможного. Страх был безотчетным и не имел формы. Казалось, кто-то ледяными пальцами пробирается в душу и лишает ее возможности сопротивляться. «И девка-то, тьфу! Воробей на навозной куче. — Левкон был зол на себя. — Добро бы боялся Ясину!» Но Ясину он просто ненавидел. Эта же… Убийца Тиргитао. Ночная тень. Он твердо решил не спать и при первой попытке Колоксай приблизиться свернуть ей шею. А там будь что будет.

Бывший гиппарх так издергался за ночь, что с рассветом смежил веки и провалился в глубокий крепкий сон. Кошмары мучили его только наяву.

— Эй! — Носком сапога Арета слабо толкнула слугу в плечо.

Оказывается, солнце уже поднялось над седловиной холма. Это как же он так оплошал? У Ясины рабы вставали раньше хозяев, и если б такое случилось у нее… Левкон заметался было по палатке, ища, что бы вокруг себя собрать и привести в порядок.

— Идем. — Уже умытая и причесанная Колоксай стояла у входа. — Возьми вещи Ясины.

Только тут гиппарх вспомнил все. Слава богам! Он возвращается из этого склепа к своей верблюдице. Та хоть будет бить, но не убьет!

Утренний лагерь был полон гомона и шума. Рабы проветривали палатки и вытряхивали одеяла. На маленьких костерках кипели котлы. Кое-кто из наиболее расторопных уже возился с лошадьми. Все таращились на странную пару, шагавшую через лагерь. Аккуратную, подтянутую Колоксай и не попадавшего в ногу заспанного раба Ясины. У шатра последней царская телохранительница остановилась. «Здесь явно был погром», — мелькнуло в голове Левкона. Правое крыло вместе с деревянными столбами и кожаным навесом было опрокинуто. Котел перевернут, остатками жирной воды золу смыло вниз в каменистую балку. Плетеная кибитка лежала на боку, а у колеса сидела Асай и пыталась собрать в корзинку остатки раздавленной сапогами рыбы. «Должно быть, Ясина проспалась и буянила», — подумал раб.