— Почему бы не затравить его собаками? — пожала плечами Артемида. У нее на все случаи жизни имелось одно безотказное средство — охотничьи псы.

— Но как быть со словом? — Зевс казался очень мрачен и не разделял общего веселья. — Я дал клятву.

Честная Афина стояла за исполнение обещанного. Аполлон прищурился: неужели она и правда такая дурочка? Где и когда боги исполняли обещания? Нет, Паллада была себе на уме и строила честолюбивые планы. Если Геракл окажется здесь, то обязательно сцепится с Аресом. Пойдут побоища. Два таких забияки за одним столом… Зевс будет вечно прибегать к помощи Афины для усмирения противников. Ее влияние на Олимпе несказанно возрастет.

— А что скажешь ты, Аполлон? — прокатился над столом голос Громовержца. — Нам говорили, будто ты лишился разума. Докажи, что это не так. Дай мудрый совет.

Лучник поднялся с места.

— О Лучезарный, — поклонился он. — Если ты впустишь Геракла на Олимп, то всем богам придется поискать другую гору. Повыше и понеприступнее.

Его слова были встречены смешками и одобрительными хлопками.

— Если же ты не примешь Геракла, смертные скажут, что олимпийцы их обманули, перестанут нам доверять, приносить жертвы и чего доброго найдут себе других богов.

В зале повисла тишина. Об этой перспективе никто не подумал. Многие глянули в свои чаши. Нектар нектаром, но то, что на небесах золотая амброзия, на земле — жертвенная кровь.

«Глупцы. Боги зависят от смертных так же, как смертные от богов». Этого Аполлон не сказал вслух.

— Мы видим, что ты не терял рассудка, — с раздражением бросил Зевс. — Но в чем твой совет?

— Тянуть, о Громокипящий. Тянуть до бесконечности. Подвигов двенадцать. Объяви, что часть из них не засчитана. Например, за расчистку конюшен Авгия Геракл получил плату. При чем же тут воздаяние от богов? Можно найти и другие спорные подвиги.

— Я этим займусь, — поддержал Гермес. — Пока Геракл блуждал по свету, он много где накуролесил. Гидру, кажется, убил не в одиночку. Разве это подвиг?

Геро слушала их и молча улыбалась. Она так ничему и не научила своих детей. Совершая деяния, человек непременно грешит. Надо заставить его искупать грехи. И так до бесконечности. Зевс, Аполлон и Гермес тянули линию времени, а следовало замыкать ее в кольцо. А так… Есть начало, будет и конец, сколько ни подставляй препятствия.

— Геракл убил своего племянника Ифита, — вслух сказала Геро. — Сбросил мальчика со стены Тиринфа. А ведь именно Ифит помог ему справиться с Гидрой. Отправьте преступника искупать грех в рабство на три года к лидийской царице Омфале. Она вздорная женщина, и время покажется Гераклу очень длинным. А потом пошлите его через Скифию за белыми быками. Там будет его ждать змееногая Ану, в объятиях которой Геракл проведет ровно год.

— Хорошие советы, — мрачно кивнул Зевс. — Но какой же из них выбрать?

— Оба, — без колебаний сказала Геро. — Следуй обоими путями и можешь быть уверен, мы долго не увидим Геракла на Олимпе.

Боги облегченно вздохнули и с беззаботной радостью принялись за трапезу.

Тем временем Ганимед по просьбе Гиакинфа показал ему сад богов. Он тянулся с хребта на хребет, из горной долины в долину, а где требовало искусство красоты, перекидывался и на небо. Тучи — неверные островки небесной тверди — поминутно отрывались от вершины и отчаливали в чужие края, благоухая призрачными вишнями и переливаясь лепестками цветов, таявших на глазах.

Ганимед открыл золотую калитку и подтолкнул онемевшего гостя в спину:

— Иди один. Здесь цветы рассказывают страшные сказки. — Мальчик поднял своего любимого петуха под мышку и отступил с дорожки.

Гиакинф пожал плечами. Он не понимал, как можно бояться открытой поляны, залитой солнцем, где трава льнет к ногам, а ветки сами гладят тебя по голове. Спутник Аполлона сделал шаг и сразу же очутился в центре сада. Элизиум был так устроен, что, где бы ни находился гость, ему все время казалось, будто деревья, птицы, кусты, водопады — все вращается вокруг него. Каждый норовил поведать свою историю, Это и понятно: стоя на месте, устанешь рассказывать соседям одно и то же и выслушивать их старые песни. А новых ни у кого не было.

Прямо перед Гиакинфом расстилалась солнечная лужайка, посреди которой росла величественная ель. У юноши перехватило дыхание. Он задрал голову, чтобы рассмотреть ее верхушку, но тщетно. Дерево разрывало лазурный свод небес и продолжало расти там, где синева сменяется звездной чернью.

— Ну и о чем ты задумался? — услышал Гиакинф насмешливый голос.

Нижняя ветка качнулась, и перед юношей возник полупрозрачный человек, одежда и волосы которого все время шевелились, будто обдуваемые ветром.

— Я Зефир, — сказал он. — Люблю покачаться здесь на ветках и позвенеть колокольчиками. Так о чем ты думал?

— Я думал, — немного растерялся Гиакинф. — Мне показалось, что такое дерево действительно может быть центром мироздания.

Человечек зашелся свистящим смехом. Казалось, что в уши с обеих сторон колотят две струи ветра.

— Хочешь, я на него дуну? — Зефир повернулся к ели. — И он тебе порасскажет.

— Кто он? — не понял Гиакинф.

Вместо ответа человек выпустил на дерево целый ураган.

— На него надо много ветра, — пояснил Зефир. — Иначе не раскачаешь.

Одна из разогнувшихся веток ели с силой хлестнула по прозрачному телу, и Зефир отлетел в дальний конец сада.

— Простите, если побеспокоил, — Гиакинф с опаской попятился.

— Я спал, — недовольно проскрипела ель. — Какие вороны тебя здесь носят?

Дерево разлепило корявые веки и смерило гостя оценивающим взглядом. Звук, который оно издало, можно было бы назвать свистом, если б елки умели свистеть.

— Я тоже был красив, — заявила ель. — Как и все здесь. Красота губит мир.

— Я не понял…

— Меня звали Аттис. — Колючая ветка коснулась загорелого плеча Гиакинфа, и на юношу повеяло прохладой. Той, что даже в самый жаркий день царит у корней ели. — Меня избрали жрецом Кибелы, потому что я был красивее всех, сильнее всех, удачливее всех. И Великая Мать полюбила меня. — Дерево скрипнуло. — Сначала я считал себя счастливцем. Моя возлюбленная была могущественна, точно все боги собрались в ней одной. Прекрасна — точно все женщины соединились в ее лице. И неутомима, точно сама земля помогала ей вытребовать для себя семя. Но я-то был всего-навсего человеком и не мог вращать на своем стержне целый мир! — Ветки возмущенно зашелестели, осыпая голову Гиакинфа сухими иглами.

— Я надеялся, что после года службы меня сменит другой юноша, — продолжал Аттис. — Но Кибела не пожелала расстаться со мной. Уже новый царь носил еловую корону, а она все преследовала меня по полям и лесам, ревнуя не только к женщинам, но и к деревьям. Пустое чувство! Я уже был ни на что не годен. — В скрипе дерева Гиакинфу почудился грустный смех. — Дети кидали в меня камнями, женщины гнали с реки мокрым бельем, лишь бы я не навел на них гнев богини. Кибела видела все и смеялась, она приходила ко мне и говорила: отдай. Наконец я не выдержал, однажды утром взял острый камень и отсек себе шишки… я хотел сказать, ядра… я хотел сказать…

— Спасибо, спасибо. Он понял. — Насмешник Зефир вернулся на поляну. — Аттис хотел сказать, что с тех пор на нем не растут шишки.

Потрясенный Гиакинф задрал голову. Шишек действительно не было.

— Эта ель никогда не даст семян. Таково наказание Кибелы. — Зефир подтолкнул юношу в спину. — Идем послушаем лучше фиалки.

— Под ними тоже похоронен какой-нибудь несчастный? — с опаской спросил Гиакинф, стараясь уклониться от объятий ветра.

— Нет, что ты! — рассмеялся тот. — Всего лишь невинный дар влюбленного Зевса. Громовержец подарил их малютке Ио в утешение за то, что Геро превратила ее в корову.

— Слабое утешение, — вздохнул Гиакинф.

— Тем более на голодный желудок, — поддержал его новый знакомый. Он пожирал юношу глазами и льнул к нему, гладя бронзовую потную кожу.