Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался пещерой на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шел и шел, а звук не приближался. Далеко впереди появился желтый лучик света. Он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился. Учащенно забилось сердце. Поперек норы стояла большая бочка, наполовину закопанная в землю. На ней горела оплывающая воском свеча, а за бочкой, охватив ее руками, сидел огромный, красный в отблеске света мрачный человек и, наклонившись вперед, не отрываясь смотрел на свечу. Был он тучен, волосат и безобразен. Гладко выбритое лицо имело мало общего с человеческим: вместо носа — свиное рыло, пасть — с торчащими сомкнутыми клыками.

Гюнтер застыл на месте и боялся пошевелиться. Казалось, сделай он движение, его заметят, и произойдет нечто страшное.

Откуда-то со стороны, словно голос диктора за кадром при показе фильма, донеслось: — “Это был вампир. — Почему-то голос говорил в прошедшем времени. — Он ел сырое мясо и свернувшейся кровью не брезговал…”

Страх толчком крови перешел в необузданный ужас, хотелось дико закричать и бежать без оглядки, но Гюнтер оцепенел и не мог пошевелиться. Гулко стучало сердце, шорох падающих капель перешел в шум сильного дождя, и все тем же метрономом звучало непонятное сухое шарканье. И тут Гюнтер заметил рядом с бочкой рыжую то ли собаку, то ли лисицу со свалявшейся струпьями шерстью. Она сидела на земле, остервенело грызла полусгнившую лопаточную кость и затравленно косилась на Гюнтера. Хвост ее шаркал по бочке, и раздавалось: “шурх-шурх, шурх-шурх…”

Свеча оплыла, превратилась в огарок, и огонек замигал.

— Ну, вот и все… — утробным голосом удовлетворенно протянул вампир и стал медленно подниматься. Казалось, ног у него нет, а из-за бочки, подобно опаре, вырастает только чудовищно огромное необъятное туловище. Когда голова вурдалака достигла свода пещеры, он перестал расти. Взгляд, наконец, оторвался от свечи, пополз по бочке, затем по земле, достиг ног Гюнтера и начал подниматься вверх. Гюнтер почувствовал, как его тело постепенно каменеет под взглядом вампира. Окаменение поднималось все выше, вот уже достигло горла, перехватило дыхание… Сейчас они встретятся взглядами и тогда… И тут погасла свеча.

Превозмогая окаменение, Гюнтер рванулся в сторону и… очнулся от кошмарного сна, сидя на кровати.

Уже рассвело, и в открытое окно вливался свежий утренний воздух. Все еще не придя в себя и не совсем понимая, где он находится, Гюнтер огляделся. Рядом с кроватью стоял передвижной столик с остатками ужина, а на одном из кресел опавшей пеной лежало платье горничной. Самой горничной (“Черт, — подумал он, — даже имя ее забыл…”) в номере не было, но из ванной комнаты доносился шум душа. Как шум дождя. А из открытого окна слышалось то самое “шурх-шурх”…

Гюнтер облегченно откинулся на подушку. Давненько он не видел снов. А уж кошмаров, наверное, с детства.

“Шурх-шурх, шурх-шурх…” — доносилось из открытого окна, и Гюнтер вдруг вспомнил вчерашнее шарканье по мостовой Стритштрассе.

Он спустил с кровати ноги, хотел встать, но тут же, охнув, снова сел. Лодыжка правой ноги распухла, по коже пошли сизые разводы.

“Добегался”, — подумал он, но все же встал и осторожно проковылял к окну.

На площади человек в фартуке поверх черного выходного костюма подметал мостовую куцей метлой.

Человек повернулся, и Гюнтер узнал Петера, ночного портье. Петер улыбался и работал с удовольствием. Можно было подумать, что роль дворника ему нравится и что его костюм предназначен именно для таких целей.

Гюнтер отошел от окна. Взгляд, скользнув по платью горничной, перескочил на журнальный столик. На столике среди разбросанных в беспорядке газет лежала дамская сумочка. Она чем-то напоминала обложку фолианта портье — добротная темная кожа, застежки с пряжками, золотое тиснение букв, — и только длинный ремешок выдавал истинное ее предназначение.

Гюнтер подошел ближе и прочитал: “Ганс Христиан Андерсен”. Сумочка все же оказалась книгой. Только зачем такой длинный ремешок — через плечо носить, что ли? Вспомнив магистра Бурсиана, Гюнтер с улыбкой расстегнул пряжки и открыл книгу. Наугад, где-то посередине.

“Кухня ломилась от припасов, — прочитал он, — жарили на вертелах лягушек, начиняли колбасу из ужей, готовили салаты из поганок, моченых мышиных мордочек и цикуты. Пиво привезли из болотницы, из ее пивоварки, а игристое вино из селитры доставали прямо из кладбищенских склепов. Все готовили по лучшим рецептам, а на десерт собирались подать ржавые гвозди и битые церковные стекла”.

Гюнтер с недоумением захлопнул книгу и принялся застегивать пряжки. Вот уж никогда бы не подумал, что Великий Сказочник писал такое. И тут он заметил, что надпись на обложке серебряная, а не золотая, как ему показалось вначале. Гюнтер перевернул книгу. На другой стороне обложки никаких надписей не было.

— Что за чертовщина?! — тихо выругался Гюнтер и снова стал расстегивать пряжки.

Но раскрыть книгу не успел. От кровати послышалось грозное шипение, и Гюнтер застыл на месте. На полу сидел черный с металлическим ошейником кот из мотеля “Охотничье застолье”. Пасть была ощерена, глаза горели недобрым огнем, тело напряглось, готовясь к прыжку.

“Пистолет… Где пиджак?!” — лихорадочно соображал Гюнтер. Он еще успел подумать, что спасительного мелового круга здесь нет, как кот прыгнул.

Гюнтер швырнул навстречу коту книгу и бросился к шкафу, куда ночью повесил пиджак. Но прыжка у него не получилось. Правая нога подвернулась, острая боль пронзила ступню, и он упал. Боль была адской, но чувства контроля над собой Гюнтер все же не потерял. Он перекатился на спину, подобрался, готовясь встретить новый прыжок кота.

Но кот и не думал нападать. Он схватил зубами книгу за ремешок и неспешно затрусил к окну. В сторону Гюнтера кот не смотрел. Он вспрыгнул на подоконник — при этом книга встрепенулась страницами, как пойманная птица, — и ступил на карниз.

Превозмогая боль, Гюнтер подхватился на ноги, распахнул шкаф, и, сорвав с вешалки пиджак, бросился к окну. Кот уже прошел по карнизу до угла дома и теперь сидел там, гордо зажав в зубах добычу.

Гюнтер лихорадочно зашарил по карманам пиджака, схватил за рукоять пистолет, но извлечь его не смог. Пистолет запутался в подкладке и никак не пролезал в прорезь кармана.

— Что здесь происходит? — раздался за спиной женский голос. — Что за грохот?

Гюнтер резко повернулся. В дверях ванной стояла горничная. Ее поза, обнаженное тело давали настолько яркую ассоциацию с голыми суккубами, что Гюнтер растерялся.

— Да вот… — пробормотал он, комкая в руках пиджак. — Упал… Нога у меня…

Он швырнул пиджак в свободное кресло.

Горничная проводила пиджак недоверчивым взглядом. Затем подошла к окну и выглянула на площадь, перевесившись через подоконник.

— Петер подметает! — хихикнула она. — Привет, Петер!

Она замахала рукой. Гюнтер схватил ее за плечо и оттащил от окна.

— Ты бы еще на площадь голой выбежала!..

— А что такого? — снова хихикнула горничная и спросила: — Так что у тебя с ногой?

Гюнтер показал. Она посмотрела на ногу, покачала головой, поцокала языком.

— Где же тебя так угораздило? Обожди немного, я сейчас.

Она подхватила платье и скрылась в ванной комнате.

И не успела дверь за ней закрыться, как Гюнтер снова выглянул в окно. Кота на карнизе уже не было. Гюнтер ошарашенно обвел взглядом площадь. Петер, встретив его взгляд, перестал подметать, улыбнулся, подмигнул, и Гюнтер непроизвольно отпрянул от окна.

В голове царил полный сумбур. Коты, суккубы, метлы, горничные-двойняшки, осиновые колы, еретики, младенцы, вампиры… В памяти всплыл силуэт горничной в проеме двери ванной комнаты, и Гюнтер запоздало поежился.

Он еще раз внимательно прошелся взглядом по комнате. Под журнальным столиком стояли босоножки и дамская сумочка. Не раздумывая (горничная в любой момент могла войти), он выдернул из-под лацкана пиджака иглу-микрофон и воткнул под монограмму на сумочке.