Как всегда, разговор начался с совершенно неопределённых обвинений — как-то умела она всё выворотить наизнанку. Личико у Греты ангельское, но характер совершенно иной. Может, она считала, что это плаксивое выражение ей очень идёт? Делает её изысканной? Может, так по её представлению ведут себя знатные дамы, а Грете очень хотелось быть богатой и знатной. Иногда она, забыв зачем встречается с Лёном, лежит в темноте и мечтает о том, как она держалась бы, если бы была богатой. Алчность этой девушки из простонародья была неприкрытой, но тот же Пантегри не находил в этом ничего удивительного.

"Ты знаешь, как много им приходится работать, чтобы обеспечить себя? — говорил он, — А у многих ещё целая куча младших братишек и сестрёнок, да ещё и родители требуют возместить им заботы, вложенные в неё! Бедняжка должна вертеться и крутиться, чтобы везде успеть, а ведь хочется ещё и развлекаться!"

У Греты выходило всё так, что она вроде как в жертву себя приносит — любовь продает! Это ей-то, честной девушке таким приходится заниматься. Заплатив требуемую сумму, Лён уже без всякого удовольствия занимался с ней любовью. И даже так она умудрялась испортить ему настроение. Может, чувствовала, что она совсем не в его вкусе. Ему действительно претили все эти деревенские простушки — матрёшки, как называл их Паф. Во вкусе Лёна были совсем иные женщины — таинственно волнующие, как девушка-жук Газуелла, изысканно прекрасные, как Ираэ, величественные, как Гранитэль. Они оставили в нём память о себе, и Лён никак не мог примириться с убогой необходимостью уступать примитивным требованиям плоти. Нет, все эти деревенские визгливые девчонки лишь до времени, пока он молод и учится, а потом он будет искать себе совсем других женщин!

— Ты не слушаешь меня! — обиделась Грета.

— А что ты такое говорила?

— Нет, ну я тебе уже полчаса толкую, а ты меня не слушаешь! — разозлилась она.

— Ну повтори — не перетрудишься.

— Нет, это просто издевательство какое-то! — завелась она уже всерьёз.

— Ты сразу говори: сколько, — нетерпеливо прервал он эту атаку, которая всегда проходила по одной и той же схеме.

— Ты хочешь сказать, что я продажная женщина?! — взвизгнула она.

О, кошмар!

— Я что — шлюха?! Проститутка?!!

Ну все, пошло-поехало.

— Ты относишься ко мне, как к ничтожеству! — уже всхлипывала она, сидя в постели с картинно распущенными кудрями. Волосы у неё действительно были хороши — красно-рыжие, густые, вьющиеся локонами. Вот на них-то Лён и запал. А ещё на эти розовые щёчки и пунцовые губки. Да, хороша она показалась ему в тот день, когда он впервые увидал её. Тогда товарищи оказали ему неоценимую услугу: Пантегри лично переговорил с ней и своим обаянием легко уломал девушку. Она согласилась на встречи с Лёном охотно — а что ещё нужно? Да ей ни в жизнь таких денег не заработать, а то подомнёт её по пьяному делу какой-нибудь извозчик, и будет она всю оставшуюся жизнь растить от него прорву детей да вести нищее хозяйство. Дивоярцы считались хорошими клиентами: добры, обходительны, щедры.

— Мне просто стыдно за тебя, когда мы сидим в компании! — продолжала развивать тему Грета. — Все веселятся, а ты сидишь, как будто тебя это не касается!

— Тебе-то что за дело?

— Вот посмотри, каков Пантегри! Вот это кавалер! Как я завидую его девушке! — разошлась она.

— Ну так иди к Пантегри! — обозлился дивоярец и начал одеваться.

— Вот так всегда! — зарыдала она. — Одни грубости! Все девушки рассказывают, как им хорошо со своими ребятами, а я одна молчу.

Он без слов натягивал рубашку — его уже до смерти достали эти нелепые претензии. Надо кончать эти встречи с Гретой, всё равно ничего путного из этого не выходит.

— Ты что — уходишь? — напряжённо спросила она.

— Ухожу, — буркнул он и начал шарить в карманах, доставая припасённые деньги — всю сумму, отложенную на прощание. Это были вообще все деньги, какие у него были, он не оставил себе даже на рождественские гуляния.

— Ты думаешь ТАК со мной расстаться? — зловещим тоном спросила она. — Поиграл и бросил? Ты думаешь ЭТИМ со мной расплатиться?!

Он хотел что-то ответить, но тут в дверь постучали. Грета взвизгнула и с наигранной стыдливостью прикрылась одеялом.

За дверью ждал Паф — уже одетый, невозмутимый. При виде взъерошенного Лёна он несколько удивился:

— Что, твоя устроила на прощание сцену? Почему ты не поставишь её на место?

— Как? — измученно спросил Лён. Ему было стыдно.

— Подожди минутку, — ответил друг и вошёл в покинутую Лёном комнату, откуда доносились рыдания, изрыгаемые бесчестно покинутой соблазнённой девушкой — подлый колдун использовал её, как дешёвую тряпку и выкинул за ненадобностью! Как она теперь в глаза добрым людям смотреть будет! Кто её теперь замуж возьмёт?! Что она скажет маме? Отец из могилы проклянёт её!

За дверью всё мгновенно смолкло. Через минуту Паф вышел, держа в руках кошелёк товарища — там оставалось ещё порядочно денег!

— Что ты с ней сделал? — удивился Лён. — Убил?

— Ха! — чуть усмехнулся Паф, — Всё гораздо проще: я сказал ей, что ты предлагаешь ей руку и сердце, то есть собираешься на ней жениться.

— А она?!

— А она, конечно, в ужасе отказалась. Жена дивоярца — вот кошмар!

Он сначала думал, что это шутка, ведь своим поведением Грета как раз и наводила его на мысль жениться на ней, а это невозможно! И не только потому, что она противна ему, но ещё и потому, что так не принято среди дивоярцев. Одно дело жениться на равной себе, другое — на девушке низшего сословия, которая теперь явно сообразила, насколько легче зарабатывать деньги в постели. Недаром многие из них становятся содержательницами притонов.

— Муж-дивоярец — хуже не придумаешь! — со смешком заметил Паф. — Связываться с магом вообще занятие не из почтенных, на это идут от большой нужды. Так что, особо ей гордиться нечего. Но хорошие деньги недурно сглаживают общественное осуждение.

Так с изумлением Лён узнал, что население Селембрис имеет к небесным магам двоякое отношение: с одной стороны их уважают и боятся, как представителей неоспоримой власти, а с другой стороны не слишком любят, считают заносчивыми и надменными.

— Я же говорил тебе: вылезай почаще из своих книжек, — толковал Паф, — Теория, конечно, нужна, но жизнь порой подносит такие сюрпризы!

— Ты только не говори нашим, как я лоханулся! — зашептал смущённый Лён.

— Само собой. И вообще, не бери в голову, ты в этом не виноват. Такие вещи надо понимать. Представь себе: простая, бедная, не слишком умная девица со вбитой в голову общепринятой моралью. Ей внушено, что продавать себя за деньги — стыдно. А куда деваться: век, что ли, служить посудомойкой? Ну пролетит в каждодневных заботах её миловидность очень быстро — кому она будет нужна? А деньги — это уже серьёзнее. За деньги можно и сокровищем пожертвовать. Но как быть с моралью? Как совместить несовместимое? Как потом оправдывать в глазах общества нажитое легким трудом имущество? Ведь их хоть открыто и не осуждают, но всё же брезгуют — связь с дивоярцем вещь не слишком почётная: а ну как маленький маг народится? Или, представь, пройдёт несколько поколений, и во вполне благополучной семье, к тому времени уже довольно солидной и состоятельной, родится ребёночек с магическими данными — как я, например. Какая-то из моих прабабок подгуляла с дивоярцем.

Паф усмехнулся, а Лён слушал, широко раскрыв глаза: такая сторона жизни как-то прошла мимо его сознания. Он всегда думал, что дивоярцев на Селембрис уважают — ведь они защитники волшебного мира!

— Вот твоей девушке и требуется какое-нибудь оправдание. Таким делом может послужить любовь. Да-с, любовь. Ну, на худой конец страсть, увлечение — не смогла, мол, совладать с природой. Денежки денежками, а я вся такая естественная! А ты ей этого дать не догадался, не умел быть обольстительным, как наш Пантегри — образец обаяния. Надо сказать, талант — не поймёшь, где играет, а где всамделишный. Вот он настоящий дивоярец, поскольку лишён сомнений.