У своего кабинета он увидел дожидавшегося рассыльного.

– Вас хочет видеть дама, сэр.

– Что за дама? – удивился он.

Рассыльный протянул ему записку. Развернув ее, Фалмут присвистнул.

– Вот так неожиданность! Ведите.

На бумажном листке было написано всего одно слово: «Грачанка».

Манфред сидел в одиночестве у себя дома в Луишеме (старушка экономка считала его «иностранным господином по музыкальной части»), и лицо его в приглушенном свете настольной лампы с абажуром казалось уставшим. На столе лежала раскрытая книга, а рядом, на табурете, стоял серебряный поднос с кофейным прибором и пустой кофейной чашкой. Манфред отдыхал и набирался сил. Этот необычный человек взвалил на свои плечи работу, которая казалась бесконечной. Уничтожение сил Красной сотни было окончанием битвы, которая лишь расчистила место для начала новой войны… Манфред был истощен физически.

Гонзалес утром уехал в Париж, Пуаккар последовал за ним днем на поезде, и он должен был присоединиться к ним завтра.

Страшное напряжение последних недель сказалось на них, на всех троих. С финансовой стороны война очень сильно ударила по их карману, но это перенести им было как раз легче всего, ведь в их распоряжении было богатство Кортлендера, и они знали, что в случае необходимости могли на него рассчитывать.

Их первоначальная «Четверка» (Манфред, Гонзалес, Пуаккар и тот, кто теперь спит вечным сном в Бордо в могиле, на которой растут живые цветы) собиралась по всему миру. С тех пор они, точно приняв монашеский обет, жили жизнью, в которой не было места волнению или страсти. Каждый из них был открытой книгой для остальных, выставлял на всеобщий суд свои самые потаенные помыслы, подчиняя их одной доминирующей мысли, которая руководила их поступками.

Они прославили (или обесславили, в зависимости от того, какого мнения о них придерживается читатель) свое имя на весь цивилизованный мир. «Четверо благочестивых» вторглись в общественную и частную жизнь как новая сила. Существовали люди, которые презирали законы и причиняли другим страдания, страшные упыри в человеческом обличье, жиреющие за счет тел и душ невинных и беззащитных; толстосумы, которые в зависимости от того, что им было выгодно в ту или иную минуту, подминали под себя законы или попросту игнорировали их. Но теперь всем, в том числе и им, пришлось жить по новому закону, они стали подвержены новому правосудию. Выросли новые системы, не поддающиеся подгонке; образовались общества, к которым нельзя было применить физические методы воздействия; появились люди, которые чувствовали себя защищенными новыми досконально продуманными законами, за нарушение которых следовало неминуемое наказание, и такие люди, которые знали как свои пять пальцев границы дозволенного. Во имя правосудия «Благочестивые» наносили молниеносные выверенные удары, хладнокровно и беспощадно. Аферисты, сводники, те, кто запугивал свидетелей или подкупал судей, – все они умирали.

Все было устроено чрезвычайно просто, и наказание было одно: предупреждение, второе предупреждение, потом – смерть.

Со временем имя их стало символичным. Услышав его, человек, задумавший зло, принимался за свою работу с опаской, в жутком страхе услышать предупреждение и в большинстве случаев готовый беспрекословно внять ему. Надо сказать, что для многих из тех, кто, выходя к завтраку, обнаруживал у себя на обеденном столе зеленовато-серый конверт, жизнь менялась, становилась полноценнее, начинала приносить радость. Однако были и такие, кто продолжал стоять на своем, громко взывая к закону, дух, если не букву которого сами же попирали своими поступками. Для таких конец был неминуем, и я не знаю никого, кто сумел бы избежать последствий.

Строя догадки относительно личностей «Четверых благочестивых», полицейские службы всего мира единогласно пришли к двум выводам. Во-первых, эти люди, очевидно, баснословно богаты (а так и было), и, во-вторых, кто-то из них должен был прекрасно разбираться в науке (и в этом они тоже не ошиблись). Что касается четвертого, присоединившегося к ним недавно, тут мнения расходились. Мысль об этом четвертом заставила Манфреда улыбнуться, он подумал о его честности, о замечательных качествах его разума и сердца, о его порывистости и склонности «утрачивать равновесие», как это называл Гонзалес. Улыбка была доброй, хотя этот четвертый уже не являлся одним из них – когда работу довели до конца, он ушел.

Манфред сидел, погруженный в свои мысли, пока маленькие часы на каминной полке не пробили десять. Потом он зажег спиртовку и поставил вариться кофе. Предвкушая приятный терпкий аромат, он услышал, как внизу негромко звякнул звонок и открылась дверь. Потом раздались приглушенные голоса и послышались шаги на лестнице. Сейчас гостей Манфред не ждал, но к встрече он был готов в любое время.

– Входите, – сказал он, когда в дверь постучали. По робкому стуку он понял, что стучала экономка.

– Вас хочет видеть дама… Иностранка.

– Проведите ее, пожалуйста, – вежливо попросил он.

Манфред все еще был занят кофе, когда она вошла. Он не поднял глаза и не спросил, кто это. Экономка постояла немного в нерешительности и вышла, оставив их наедине.

– Одну минуту, – сказал он. – Прошу вас, садитесь.

Твердой рукой он налил чашку кофе, подошел к столу, перебрал пачку писем, бросил их в горящий камин и какое-то время смотрел, как они горят. Потом повернулся к гостье.

Не обратив внимания на его приглашение садиться, она стояла, упершись одной рукой в бок.

– Не хотите ли присесть? – снова повторил он.

– Предпочитаю постоять, – резко произнесла она.

– Очевидно, вы не так устали, как я, – спокойно промолвил он и с наслаждением опустился на мягкое кресло.

Она не ответила и несколько секунд стояла молча.

– Оратор из Граца пришел поиграть в молчанку? – добродушно поинтересовался Манфред. Но, посмотрев ей в глаза, увидел, что они полны тоски, и он сменил тон. – Садитесь, Мария, – мягко произнес он. Щеки девушки вспыхнули, но Манфред понял это по-своему. – Нет-нет! – поспешил он исправить впечатление, которое, как ему показалось, произвели его слова. – Я сейчас серьезно говорю, безо всякой насмешки… Почему вы не уехали с остальными?

– У меня еще здесь осталась работа, – ответила она.

Он устало махнул рукой.

– Работа, работа, работа! – горько улыбаясь, произнес он. – Разве ваша работа еще не закончена? Разве с ней не покончено?

– Скоро будет покончено, – сказала девушка и посмотрела на него каким-то странным взглядом.

– Сядьте, – строго сказал Манфред. Она села на ближайший стул, какое-то время сверлила его глазами, а потом произнесла:

– Кто вы такой? – В ее голосе было слышно раздражение. – Кто наделил вас такой властью?

Он рассмеялся.

– Кто я такой? Просто человек, Мария. Кто наделил властью? Я думаю, вы понимаете, что никто.

Она на миг задумалась, потом сказала:

– Вы не спрашиваете меня, зачем я пришла.

– Я и себя об этом не спрашиваю… Впрочем, нам ведь все равно нужно было встретиться… Чтобы расстаться.

– А как они называют вас? Ваши друзья? – неожиданно спросила она. – Они же не говорят «Тот, с бородой» или «Высокий»… Вы когда-нибудь были ребенком? Вас качала на руках женщина, называла по имени?

По его лицу скользнула тень.

– Да, – негромко произнес он. – Я же говорил вам, я – просто человек, не дьявол и не полубог. И на свет я появился не из морской пены и не в ведьмином котле, – улыбнулся он. – У меня были родители… А люди зовут меня Джордж Манфред.

– Джордж, – повторила она так, будто произносила незнакомое слово, стараясь его запомнить. – Джордж Манфред. – Девушка долго смотрела на него, потом нахмурилась.

– Что во мне так вас раздражает? – поинтересовался он.

– Ничего, – быстро ответила она. – Только я… Я не могу понять… Вы не такой…

– Как вы ожидали? – Она наклонила голову, словно смущенная его догадкой. – Вы ожидали увидеть меня ликующим? Или приготовившимся защищаться? – Она снова кивнула. – Нет, – продолжил он, – с этим покончено. Я не праздную победу. Мне достаточно того, что сила ваших друзей пошатнулась. Вы и их поражение для меня никак не связаны.