Бартоломью закусил губу. Подобное развитие событий не совсем совпадало с его намерениями. Он сделал вид, что улыбнулся.

– Ну что ж, необходимо значит необходимо, – охотно откликнулся он. – И, раз уж я согласился, могу ли я узнать, с кем имею честь? И коль теперь я буду вашим тайным агентом, могу я увидеть лица своих работодателей?

Манфред презрительно рассмеялся.

– Вас нам представлять не нужно, – холодным голосом сказал Манфред, – но в свои тайны вас посвящать мы не собираемся. Суть нашей сделки в том, что вы доверитесь нам, а не мы вам.

– Но я ведь должен хоть что-то знать, – упрямо повторил Бартоломью. – Что я должен делать? Куда мне слать доклады? Как мне будут платить?

– Деньги получите, когда работа будет выполнена. – Тут Манфред протянул руку к стоящему рядом с ним маленькому столику, и в тот же миг комната погрузилась в темноту.

Предатель отскочил назад, сам не понимая, чего испугался.

– Не нужно бояться, – произнес голос.

– Что это значит?! – воскликнул Бартоломью и сделал шаг вперед.

И вдруг он почувствовал, что пол под ним проваливается, он попытался отпрыгнуть назад, но потерял равновесие и с криком полетел вниз. Ему показалось, что падение было бесконечным…

– Просыпайтесь! Давайте, давайте.

Кто-то тряс его за плечо. Бартоломью почувствовал, что лицо ему обдувает ледяной ветер. Он поежился и открыл глаза. Первым, что он увидел, был железный верблюд с грузом на спине. Мозг его был словно в тумане, поэтому он не сразу сообразил, что это декоративный подлокотник скамейки. Потом он увидел темно-серые грязные камни тротуара и наконец сообразил, что сидит на скамье на набережной Темзы. За плечо его тряс полицейский.

– Ну же, сэр… Вот так-то лучше.

Он с трудом поднялся. Оказалось, что на нем меховая шуба, чужая.

– Как я сюда попал? – сдавленным голосом спросил он.

Полицейский от души рассмеялся.

– Вот уж не знаю! Могу только сказать, что десять минут назад вас здесь точно не было.

Бартоломью запустил руку в карман и обнаружил там кое-какую мелочь.

– Остановите такси, – попросил он хрипловатым голосом, и его просьба была выполнена.

Оставив довольного полицейского радоваться, что утреннее дежурство прошло не впустую, он поехал домой. Каким чудом он попал на набережную? Он вспомнил людей в масках, вспомнил, как в комнате неожиданно погас свет и как под ним провалился пол… Наверное, он потерял сознание, хотя совершенно не помнил, чтобы ударился об пол, да и травм никаких у него как будто не было. Тут ему начало смутно вспоминаться, как кто-то велел ему дышать глубже, и что после этого он почувствовал тошнотворный сладкий запах… и все, на этом воспоминания обрывались.

Он был в чужой шубе! Бартоломью сунул обе руки в карманы и обнаружил письмо, написанное на необычной зеленовато-серой бумаге. Если бы он только знал, что по такой вот бумаге во всей Европе узнают почерк «Четверых благочестивых».

Письмо, даже, скорее, записка была краткой, без единого лишнего слова:

«Преданная служба будет вознаграждена. Если предадите – натянутая сеть больше не спасет вас». Он снова содрогнулся. Но затем собственное бессилие и беспомощность привели его в ярость, слабым голосом он негромко выругался.

Где происходил тот разговор, он не знал. Когда его везли в закрытой машине, он попытался было проследить маршрут, но сбился и в конце концов запутался. Каким образом «Четверо благочестивых» будут передавать ему инструкции, он тоже не имел представления, но не сомневался, что они найдут способ.

Когда Бартоломью входил в свою квартиру, у него все еще плыло перед глазами от наркотика, которым его одурманили. Он как был, в шубе, рухнул на кровать и тут же заснул. Спал он долго и проснулся под вечер, чувствуя тяжесть в голове и раздражение. Руки и ноги затекли и сгибались с трудом. Помогла горячая ванна. Освежившись и переодевшись, он снова вышел на улицу – на сегодня у него была запланирована встреча.

По дороге он недовольно поморщился, вспомнив, что в пять ему нужно быть на собрании комитета. Место собрания еще не было назначено, поэтому он свернул на Лестер-сквер, где, как он знал, можно было найти Франсуа.

Франсуа, как всегда выдержанный, улыбчивый и вежливый, ждал его.

– Собрание прошло в два часа, – сообщил он неожиданное известие. – Мы разрабатываем два плана. – Он заговорщически оглянулся по сторонам. – В Грейвсэнде для пополнения припасов стоит линкор «Грондович». Его капитана зовут Свардо. Это аристократ, и как вы должны помнить, у нас с ним давние счеты…

– А второй план? – поинтересовался Бартоломью.

Франсуа снова оглянулся, чем вызвал немалое раздражение у собеседника.

– Ни много ни мало, банк, – с восторгом в голосе произнес Франсуа, особо выделив последнее слово.

Бартоломью от удивления оторопел.

– Банк Англии? Да вы что, с ума сошли… Это же безумие!

Франсуа снисходительно пожал плечами.

– Так решил комитет, и это не обсуждается, – сказал он. Потом отрывисто произнес: – Au revoir [10], – и с элегантным коротким поклоном удалился.

Если Бартоломью и раньше хотел порвать с Красной сотней, теперь это желание возросло тысячекратно. Всякое сомнение, если таковое существовало, всякое зазрение совести – в один миг все это исчезло. Он посмотрел на часы и поспешил по своим делам.

Путь его лежал в Красный зал ресторана гостиницы «Ларбоун». Там он нашел довольно уединенный свободный столик и заказал вина. Официант оказался на удивление разговорчивым. Он почтительно стоял рядом с клиентом, о чем-то вежливо с ним беседуя, да так долго, что это не осталось незамеченным остальными работниками заведения. «Что у этих двоих может быть общего? Наверное, соседи или встречались где-нибудь на скачках», – подумали они.

Говорил официант:

– …Насчет «Грондовича» я сомневаюсь, но посольство и капитан будут поставлены в известность… Когда уезжаете?

– Как только смогу, – ответил Бартоломью.

Официант кивнул и салфеткой смахнул со стола сигаретный пепел.

– А женщина из Граца? – спросил он.

Бартоломью неопределенно повел рукой.

– Почему нет? – проронил официант, устремив взгляд в окно. – Почему бы вам не взять ее с собой?

Бартоломью уже приходила в голову подобная мысль, но он так и не решился развить ее… Даже в качестве допущения.

– Она очень красивая, и, как мне показалось, ей не безразлично ваше внимание… Такие женщины, как она, имеют склонность к мужчинам вашего типа. И откровенно говоря, мы были бы рады избавиться от нее… навсегда.

Господин Меншиков не был жестоким человеком, но последнее слово он произнес достаточно твердо. Меншиков уже слишком много лет был правой рукой главы охранного отделения, чтобы испытывать какие бы то ни было чувства или сомнения, когда речь заходила о борьбе с заговорщиками.

– Однажды мы взяли ее, – задумчиво продолжил он. – Ее хотели упрятать в Петропавловскую крепость, но я не позволил им этого сделать. Кажется, она была благодарна мне за это… Мне даже показалось, что в ней проснулось что-то человеческое… Но все это в прошлом.

Заплатив за вино, Бартоломью для вида протянул фальшивому официанту чаевые, и тут ему вспомнилось, что Меншикова считают миллионером.

– Ваша сдача, месье, – с серьезным видом произнес Меншиков и протянул несколько медяков и две аккуратно сложенные банкноты по сто фунтов. Он всегда платил наличными. Бартоломью небрежно сунул деньги в карман.

– Всего доброго, – громко произнес он.

– Au revoir, m’sieur, et bon voyage [11], – ответил официант.

У женщины из Граца было трепетное сердце, но Бартоломью она показалась ледяной скульптурой, начисто лишенной каких-либо чувств, холодной красавицей, которая неподвижно сидела на стуле с высокой прямой спинкой и со спокойным удивлением взирала на него. Он встретился с ней в ее квартире вечером следующего после разговора с Меншиковым дня. Ее холодность остудила его пыл, лишила страсти, из-за чего слова его прозвучали вяло, робко и неубедительно.